Глава 1 - МиМ

               - Так кто ж ты, наконец?
               - Я часть той силы,
                Что вечно хочет зла
                И вечно совершает благо.
                Гёте «Фауст»

           Глава первая
Никогда не разговаривайте с неизвестными

В час жаркого весеннего заката,
На Патриарших дело было на прудах, 
Шли двое, жаждою объяты,
Не чувствуя усталости в ногах

Один, по-летнему одетый в серенькую пару,
Ничем не примечательный на вид,
В больших очках, укрытый от загара,
На выбритом лице одеколон парит,

Был лыс, упитан, ростом невелик,
И шляпу модную свою в руке он нес.
То председатель был правления МАССОЛИТ *
Редактор толстого журнала Берлиоз.

Второй – плечистый, рыжеватый, молодой,
Огонь в груди и пыл в ней неуемный,
Шел в кепке он с вихрастой головой,
Одетый повседневно, очень скромно –
В ковбойке, в белых брюках стройный стан,
А тапочки вот цвет имели чёрный.
Был спутником писатель Понырев Иван,
Имевший псевдоним Иван Бездомный.

Писателям был нужен отдых в пути –
Жажда мучит в жару, как ты ни крути.
Они устремились под зелень природы,
И бросились к будочке «Пиво и воды».

И первая странность страшного вечера
Была очень точно поэтом подмечена.

В тот майский вечер город опустел,
Аллея вымерла, забросив все дела,
Палящий зной совсем уж обнаглел,
Казалось, город он спалил до тла.

- Дайте нарзану, - Берлиоз попросил.
- Нету нарзану, - продавец возразил. 
- Ну, Пиво то есть? - Бездомный узнал.
- К вечеру  будет, - продавец отвечал.
Берлиоз не унялся: - А что тогда есть?
- Абрикосовой теплой запасов не счесть.
- Ну, давайте, давайте, хотя бы глоток,
Чтобы жажду унять на ближайший часок.

Парикмахерской сразу воздух запах
Абрикосовой пена бурлит на губах.

Едва лишь только жажду утолили,
Литераторы начали дружно икать,
За теплый напиток продавцу заплатили
И сели у пруда на скамью отдыхать.
 
Но тут вторая странность приключилась:
Икота неожиданно у Берлиоза прекратилась,
А сердце стукнуло, потом совсем забылось,
И на мгновение вообще куда-то провалилось.
Затем вернулось, но с тупой иглой.
И Страх настолько сильный Берлиоза охватил,
Что следом вызвал он желание за собой,
Как будто голос внутренний его просил –
Бежать подальше с Патриарших
Без оглядки, насколько было в теле его сил.

И неожиданно лицом он побледнел
Так, что от страха лоб его вспотел.

Тоскливо бросив взгляд по сторонам,
Он не нашел причин для странного испуга.
Отнес недомоганье к утомленью и годам
Лечиться захотел он в Кисловодске от недуга.

Вдруг знойный воздух облаком пред ним сгустился,
И человек прозрачный из него соткался, появился.

Престранного вида был тот субъект
И очень престранно он был одет:
Клетчатый кургузый воздушный пиджак,
На себя не натянешь такого никак.
На маленькой головке жокейский картуз,
Странно смотрелся тот клетчатый груз,
Ростом был в сажень и узок в плечах,
Казалось, совсем от жары он зачах.

Жизнь Берлиоза складывалась так –
Он не привык явлениям подобным верить
«Не может быть» - подумал наш простак.
Но веру только верой не измерить,
Ведь в воздухе сейчас буквально перед ним
Болтался клетчатый прозрачный гражданин,
Земли ногами вовсе не касаясь,
Физиономией своей глумливо улыбаясь.

И ужас овладел им до того,
Что он глаза на миг закрыл невольно.
Когда ж открыл их, не увидел ничего –
Игла из сердца вышла, и стало вновь не больно.

- Фу, чёрт! Что это, вдруг, со мной в жару случилось?
Галлюцинация передо мною появилась, -
Хотел он было усмехнуться, но у него не получилось –
Дрожали руки и в глазах тревога билась.

Вернулось скоро всё в былое русло,
Пришли все в норму мысли, чувства,
И помешать писателям уже никто не мог
Продолжить начатый в аллее диалог.

Их разговор шёл про Иванову поэму,
С которой справился поэт в короткий срок,
Но описать Иисуса  и раскрыть в ней тему,
По мнение редактора Иван как следует не смог.

И хоть Иисус в ней вышел отрицательный герой,
Редактора смутило все ж не это
Пусть в черных красках, но Иисус в ней был живой.
Здесь не помог изобретательный талант поэта.

Читателю же важно было дать понять,
Что личности такой история не знала.
Вот, что хотел редактор доказать,
Что Иисуса никогда на свете не существовало.

Простая выдумка, обыкновенный миф
И древние историки о нем не знали
Ни Филон Александрийский, ни Иосиф Флавий
Христа в трудах своих и словом не упоминали.

Христиане сами себе выдумали Бога,
Который был зачат от духа, без порока,
Они же соблюдали все его законы строго,
Все так же, как во всех религиях Востока.
 
И про Богов из разных стран, когда повествованье,
Затронуло совсем уже далекий век –
Так Берлиоз блистал своим глубоким знаньем –
В аллее показался первый человек.

По виду – сорок с лишним лет.
Он трость под мышкой нес.
Был во все серое одет.
А трость украсил черный пес.

На нем был очень дорогой костюм
И туфли заграничны в серый цвет.
Он ростом был высок, слегка угрюм.
И лихо заломил на ухо серый свой берет.

Брюнет. Был гладко выбрит. Рот кривой.
Один глаз черный, зеленый был второй.
И брови черные – одна выше другой.
И, видно, странностей своих не замечал он за собой.

Тот человек всем отличался от других.
Второго трудно было бы найти такого.
Присел на ближнюю скамейку и притих.
Сказать, что это иностранец будет к слову.

Потом окинул взглядом он высокие дома.
И литераторам заметно даже стало,
Что видит это место он впервые и, весьма,
Оно его, по-видимому, заинтересовало.

- Иван, рождение Иисуса и приход волхвов
Ты мог бы слухами изобразить,
А то выходит, твой сюжет для дураков,
И что Христа действительно пришлось родить.

Редактор лекцию свою на миг прервал,
Ведь незнакомец со скамьи поднялся
И в сторону писателей он зашагал,
И рядом с ними он стоять остался.

- Исвините, что не пудучи снаком…
Претмет песеды мне настолько интересен… -
Заговорил с акцентом русским языком,
Учтиво, вежливо, без иностранной спеси.

- Вы расрешите мне присесть? - 
Приятели раздвинулись невольно,
А гость к ним влился с ходу в разговор,
Которым сами же писатели остались недовольны.

- Я не ослышался, исволили вы говорить,
Что Иисуса не было на свете,
И что его никто не мок родить,
Что слухи про него пустые, слофно в поле ветер?

Зеленый глаз свой к Берлиозу обратил
Он в ожидании ответа на вопрос.
- Вы не ошиблись, я это говорил, -
Ответил Берлиоз спокойно и всерьез.

«Какого черта! Что за вздор!
И что ему здесь надо?
Зачем он влез в наш разговор?»
Нахмурился Бездомный от досады.

- А вы с ним соклашались до сих пор? -
Ивану свой вопрос адресовал.
- На сто процентов! И готов на спор! -
Тот фигурально все обрисовал.

- Как интересно! – Живо гость воспрял,
Но почему-то оглянулся он, как вор,
И низкий голос, приглушив, сказал,
Добавив смутной тайны в разговор.

- Простите мне навясчивость мою,
Но я так понял сдесь из диалога,
Я не впервые это узнаю,
Вы, кроме прочего, не верите еще и в Бога?

Потом прибавил не понятно почему,
В глазах испуг изобразив:
- Клянусь, что не скашу я никому. –
Лишь Берлиоза тем развеселив.

- Да в Бога мы не верим. –
Чуть улыбнулся Берлиоз испугу интуриста. 
- Свободно мы об этом говорим.
А гость, привизгнул от восторга: - Вы атеисты?

«Вот прицепился, заграничный гусь!»
Бездомный  снова рассердившись думал.
И овладела им печаль и грусть.
Смотрел на интуриста он угрюмо.

- А атеизмом никого не удивить, - продолжил Берлиоз: -
У нас в стране с сознаньем строго
И население давно уж перестало верить
Всем сказкам про рожденье Бога.

Тут иностранец отколол такую штуку:
Поднялся и снова начал странно говорить
И изумлённому редактору пожал он руку.
- Пасвольте вас от всей души благодарить.

- За что? – Иван вступил с недоуменьем.
- За то, что честь имели сообщить
И путешественника вашным сведеньем снапдить,
Чрезвычайный интерес к нему я склонен проявить.

Чудак так заграничный пояснял,
Он даже палец вверх многозначительно поднял.

И, находясь под сильным впечатленьем,
Испуганно обвел глазами каждый дом,
Заглядывая в окна как-то с опасеньем,
Что встретит в каждом атеиста в нем.

«И где он так по-русски наловчился говорить?»
Нахмурился Иван опять
Не в силах вновь с собою совладать,
И ход беседы той переломить.

А интурист свое тревожное раздумье пережил,
Спокойно он с писателями вновь заговорил.

- Но, пасвольте вам еще вопрос садать,
Куда же доказательства о божием бытие девать,
Их, как исвестно, существует ровно пять?

- Увы! Я сожалею, - ответил Берлиоз,
Ведь, ни одно из них не стоит ничего.
К ним мы относимся давно уж не всерьез,
Поэтому их человечество в архив сдало.
Я думаю, со мной вы согласитесь,
Что в область разума никак не поместить
Те доказательства, вы, сколько не трудитесь,
Им места нет, их просто там не может быть.
 
- Ай, браво! Вы полностью сумели повторить
Мысль старика Иммануила, того мне не сабыть.
Как точно вами был раскрыт вопрос!
Но и в самом вопросе есть курьез:
Почтенный гений заявил о том,
Что начисто разрушил все, ну, а потом,
Как бы в насмешку над самим собою
Соорудил он собственно шестое.

- И Канта доказательство не может убедить
Недаром Шиллер любил про это говорить,
Что рассужденья Канта  на заданную тему,
Рабов лишь могут удовлетворить.
А Штрауса оно вообще могло лишь только рассмешить.

Говорил, а сам все время думал Берлиоз:
«Но кто ж он все-таки такой?
Ни сатана, ни дьявол же какой?
И почему по-русски он умеет говорить?»

- Эх, как бы Канта того взять,
Да на три года в Соловки сослать,
За доказательства такие
С людьми так надо поступать!

Услышав в адрес Канта весьма нелестные слова,
У иностранца от речей Ивана закружилась голова
(В восторге глаз его зеленый засверкал)
Своим зеленым глазом от восторга засверкал

- Вот именно! Как рас то место для него!
Веть я ему са савтраком еще тагда сказал:
«Что вы придумали, профессор, может, и умно,
Но только не понятно ничего.
Не складны ваши мысли, все идут вразброд -
Над вами потешаться будет скоро весь народ».

«За завтраком…? Кому..?
Сказал он Канту самому?
Да что же он плетет?
Ведь у него же в голове переворот».

Но взгляд сомнения туриста не смутил
Ответ он свой Ивану обратил:

- Его туда никак нелься отправить,
Причина этому, весьма, проста -
Гораздо более далекие места,
Где пребывает лет уше он больше ста.
И, уверяю вас, исвлечь его оттуда
Уж не претставится восможным никогда.

- А жаль! – откликнулся задиристый поэт.
- И мне! – согласие неизвестный выразил в ответ
И продолжал сверкать зеленым глазом,
Увлекшись темою рассказа:

- Но вот какой вопрос меня тревожит,
Надеюсь, кто-то расобраться в нем поможет
Веть, ежели, как утвержтали вы, что бога нет,
То кто тогда сгущает мрак и сажигает свет?
Кто жизнью человеческою управляет
И на семле всем распорядком саправляет?

- Сам человек и управляет, -
Бездомный в спешке выпалил сердито,
До спора у него всегда хватало аппетита.
И хоть вопрос был для него не очень ясен,
Но с утверждением своим
Иван был полностью согласен.

- Виноват,  но для того чтоб управлять,
Неопходимо точный план хотя бы претставлять.
А чтобы виден был ну хоть какой-нибуть иток,
Тот план быть должен на приличный срок.
Позвольте вас и далее спросить,
Чтобы вопрос немного прояснить.
Как может человек хоть чем-нибудь управить,
Когда не только он лишен возможности составить,
Ну, скашем, на коротко смехотворный срок,
Лет в тысячу свой план,
Но и ручаться даже вряд ли бы он смок
Са сафтрашний свой день,
Вот витите ли в чем исъян.

Тут неизвестный к Берлиозу повернулся,
Другим сверкая глазом, слегка он улыбнулся:
 
- Вообрасите, если вам не лень,
Что вы начнете всем распоряжаться
И управлять другими и собой,
Вам это даже может покасаться
Сабавною веселою игрой,
Потом начнете постепенно вы входить во вкус,
И тут к несчастию случается конфус,
И рвется вашего правленья круг - 
У вас… саркома легково кхе… кхе… открылась, вдруг.

И интурист при этом усмехнулся сладко.

- И с вашим управлением теперь не все в порятке,
Сакончилось оно так быстро, не успев начаться.
Вам со своею  жизнью в пору разобраться.
Ничья судьба вас боле не тревожит,
И вряд ли уж вам кто-нибудь поможет.
Ну, а родные, вас жалея, начинают лгать,
Чем, согласитесь, вы не в силах управлять.
Неладное почуяв, вы теперь
Открыть готовы к шарлатанам дверь.
Ученые ли то врачи или гадалки,
Вы знаете, что пользы в них не больше,
Чем от старой скалки.
Когда огреть вас её по спине,
То боль усилится вдвойне.
У всей истории трагический финал,
Сам человек при этом пострадал.
Тот, кто еще недавно полагал,
Что в этой жизни чем-то управляет,
И в том ему никто не помогал,
Вдруг в ящик неожиданно сыграет
Из дерева или чего другого
И окружающие четко понимают,
Что толку от лежащего нет больше никакого
Спокойненько в печи его сжигают…

Еще бывает хуже иногда,   
Приходит неожиданно беда:
Вдруг кто-то Кисловодск задумал посетить, 
Родных или друзей своих там навестить, -
Здоровье заодно свое поправить,
Связать с явлениями порванную нить.

На Берлиоза иностранец свой прищурил глаз
При мысли про здоровье и Кавказ.

- Казалось бы не дело это вовсе, а пустяк,
Но и его не может совершить никак.
Все потому, что по неведомой причине,
Вдруг, поскользнется как-то невзначай,
И попадет он прямоходом под трамвай.
Вы скажете, он сам собою так управил,
Что в нужный миг он сам себя приставил?
Не правильно ли думать, что его судьбой
Управился кто-то совсем другой?

И рассмеялся незнакомец в месте этом
Каким-то странным и ехидным смехом.

Рассказ туриста про исход летальный
Встревожил не на шутку Берлиоза,
Его был вид и без того печальный,
А в голове свербели мысли, как заноза:

«Не иностранец он, то верно!
Престранный все же он субъект.
Он обо всем так рассуждает скверно
И будто бы собою затмевает свет.

Ворвался в разговор,
Нарушил наш покой,
Смешал все мысли.
Позвольте, кто все же он такой?»

- Вам хочется курить, насколько вижу я?
Какие курите забавы ради не здоровья для? -
С вопросом интурист к Ивану обратился.
Иван вопросом неожиданным смутился.

- У вас есть разные с собою что ли? -
Ответил мрачно молодой поэт,
Который вспомнил, что на тот момент,
В его кармане папирос-то нет.

- Какие курите, я повторяю?
На выбор ваш я папиросы предлагаю.

- Ну, «Нашу марку» я предпочитаю. 

И из кармана пиджака он медленно достал
Внушительных  размеров портсигар
Из золота червонного литьем,
Сверкая бело-синим пламенным огнем,
На крышке бриллиант зиял на нем,
Блеснул в глаза писателям так ярко.

- Исвольте угоститься, «Наша марка».

Бездомный с иностранцем начали курить,
А Берлиоз задумал интуристу возразить,
Стал мысли в голове своей перебирать,
Как лучше выразить словами все, что хотел сказать.

«Да, смертен человек, никто не спорит,
В его короткий век возможно это горе.
А дело в том, что …»

Но не успел додумать умное начало -
Речь иностранца первой зазвучала:

- Да, смертен человек, никто не спорит,
Но это половина начатого горя.
А льется через край беда тогда,
Когда ВНЕСАПНО смертен он бывает иногда.
Да, и вообще сказать порой не может,
Что будет делать вечером сегодня и тогда,
Его уже весьма сомненья гложат.

«Как он нелепо смог вопрос поставить,
Но есть мне, что в ответ ему представить»

- Здесь всей картины преувеличенье,
Ввели вас ваши мысли в заблужденье.
Сегодняшний же вечер мне известен точно
Его заранее я распланировал нарочно.
Само собой, по воле случая худого,
Если мне свалится кирпич на голову у дома…

- Кирпич не может ни с того и ни с сего, 
На голову свалиться НИКОГДА, НИ НА КОГО.
И вам он в частности никак не угрожает,
Я уверяю вас, вас смерть другая ошидает.

- Какая именно, хотелось бы узнать?
Не трудно ль будет вам её назвать?

- Охотно, – незнакомец отозвался мило.
На этом мрачное лицо его застыло.
Он смерил Берлиоза хмурым взглядом,
Как будто собирался сшить ему костюм,
Пробормотав слова нестройным рядом,
В тот миг по случаю пришедшие на ум:

«Рас,  тва… меркурий в доме во фтором …
Четыре, три… Луна ушла са серебром…
Пять, шесть – несчастье есть…
Вечер – семь… печально всем»

- Вам голову отрежут! -
Он радостно и громко объявил.
Глаза Бездомный дико на него раскрыл,
А Берлиоз с усмешкою спросил:

- А кто? Враги иль интервенты?
Прошу вас прояснить все спорные моменты.

- Нет, русский человек. Точнее женщина.
К тому же комсомолка. Так понятно?

- Ну, это, извините, маловероятно.

- Меня прошу я
Тоже исвинить,
Но  это так.
Тово, что скасано,
То исменить
Нелься никак…

Да, мне хотелось бы у вас еще спросить,
Как думали сегодня вечер проводить,   
Конечно, если это не секрет?

- Извольте. У меня секретов нет.
Сейчас к себе я на Садовую зайду,
А в десять вечера, как запланировано днем,
Я заседание в МАССОЛИТе проведу
И буду председателем на нем.

- Нет, этого никак не может быть, –
Посмел гость твердо возразить.

- А это почему?

- Да потому, что Аннушка уже купила
Подсолнечное масло на всеобщую беду. 
И, более того, она его уже даже разлила.
Другой вам аргумент я вряд ли приведу.
Так что, меня вы не судите на прощание,
Но в срок не состоится заседание.

Уверенность в писателях одновременно в миг пропала.
Вполне понятно, что молчание под липами настало.
Но пауза недолго затянулась –
Желание к Берлиозу вновь заговорить вернулось:

- Простите,
Что тут вы нам такое говорите?
Какая Аннушка…
При чем здесь масло?
Быть может, логику свою нам объясните?

- Сейчас я сам все объясню,
Я в нетерпении -
Все разом пропадут
У вас недоумения, -

Вмешался вдруг Бездомный в разговор,
Который длился мирно с самого начала до сих пор,
Решительно он объявил незванному войну,
Чтоб тот почувствовал за это на себе вину.

- А вам не приходилось, гражданин,
В лечебнице психиатрической бывать,
Где доктора буквально, как один,
Пытаются больные души врачевать?

- Иван!..

Но гость в отличном настроении остался
В ответ превесело и громко рассмеялся:

- Бывал, Бывал я и не рас … -
Вскричал, смеясь,
Но, не сводя с поэта
Свой застывший глаз. 

- И где я только не бывал!
Чего на свете только я не повидал…
Жаль, у профессора не удосужился спросить,
Во снах ли наяву всего прекрасней жить,
Когда приходит состояние покоя,
Как управляет им сознание иное,
Оно с собой несет нам зло или благое,
Шизофрения, одним словом, что такое.
Так что, узнайте это сами у него,
Не упустите только в спешке ничего,
Вы, молодой поэт и коренной москвич,
Иван Бездомный Ни-ко-ла-е-вич.

- Откуда имя вам мое известно?

- Помилуйте, кто же вас не знает?
Все новости всегда и повсеместно
В газетах каждый в наши дни читает.

«Литературная газета», как улика, 
На первой же странице выдавала факт –
Изображение поэта молодого лика,
Под ним его стихи. А это не простой пустяк,
То славы доказательство весомо,
Предъявленное иностранцем в раз,
Еще вчера Ивану было так знакомо -
Сегодня уж не радовало глаз.

- Простите, не уходите, подождите здесь минутку,
Товарищу я пару слов скажу.
- О, с удовольствием! Под липами сдесь так уютно!
Я, кстати, никуда и не спешу.

Бездомный Берлиоза в сторону отвел,
Косясь на иностранца, аргумент такой привел: 

- Послушай, Миша, - прошептал Иван, - 
Он никакой не интурист –
Он изворотлив, ловок, как артист,
И, более того, мне кажется, что он,
К нам засланный разведкой западный шпион.
Возможно, это русский эмигрант –
Природный говорить по-русски их талант,
Ты спрашивай к личине документ,
А то он ускользнет в любой момент…

- Ты думаешь? – встревоженно шепнул,
А сам подумал: «А ведь он прав!»

- Уж ты мне верь, - и к уху левому прильнул, –
Прикидывается он дурачком,
Чтоб выспросить побольше.
Но уши держит сам торчком,
Чтоб передать все в Польшу.
Пошли, задержим, пока он не удрал.

А незнакомец у скамейки уж стоял,
И дожидался смирно возвращенья,
Ни в чем при том не видел преступленья,
Держал в руках какие-то предметы,
То были к предъявленью документы.

- Вы исвините, что увлекся спором,
И посабыл представить себя вам,
Для продолжения темы расговора
Я документы лично передам.
Вот карточка моя и паспорт, так же приклашение
В Москву приехать с честью к вам
Для консультации фсаимоотношений.

Так веско неизвестный речь свою проговорил,
Пронзительнейшый взгляд он на друзьях остановил.

И их сконфузил развернувшийся сюжет,
«Черт, слышал все» - подумал Берлиоз
И жестом вежливым то предложение отверг,
Он показал, что надобности в этом нет.

Пока же документы гость редактору совал,
Поэт на карточке одно лишь слово разобрал.
Из иностранных букв печатных слово было
«Профессор» в надписи оно гласило.
Еще заметил он фамилии начало
Двойное «В», так буква первая звучала.

- Приятно очень, - смущенно бормотал  редактор,
И иностранец спрятал все в карман,
Был восстановлен дружелюбный фактор
И в отношениях рассеялся туман.

- Вы к нам приглашены как консультант?
- Да, мой это не етинственный талант.

- Вы немец? – Иван никак не унимался.
- Я то? – профессор вдруг переспросил, засомневался,
Подумал, но с тем же убеждением остался, -
Та, пошалуй, немец.

- Вы здорово по-русски говорите,

- О, я вообще-то, к слову, поликлот,
И знаю много ясыкоф,- ответил гордо интурист.
- А род занятий ваш каков, в чем вы специалист?
- По черной магии я консультирую нарот.

«Вот это да!» вскричало в Берлиозе изумление.
- И вам поэтому прислали приглашение?
Профессор подтвердил и выдал пояснение:

- Тут в косударственной библиотеке,
Кде рукописи потлинность хранят, 
Был опнаружен в дальней картотеке
Герберта Аврилаксково тревнейший постулат.
Он чернокнижник был и жил еще в десятом веке.
У библиотекарей сейчас нет времени – аврал,
Так вот, прислали  мне письмо оп этом человеке
И просят, чтобы я те рукописи расобрал.
Не смошет справиться сдесь образованный юрист,
Есть в мире я етинственный на то специалист.

- Так вы историк? – спросил редактор с облегченьем,
- Я – историк, - кивнул ученый в подтверждение.

Затем добавил как-то ни к селу ни к городу: -
- На Патриаршем вечером севотня на пруду
Сабавная история у всех случится на виду.

Опять писатели внезапно удивились,
А их профессор поманил к себе,
К нему они поближе наклонились,
Их взгляды на лице его остановились,
На еле шевелившейся губе.

И он спокойно прошептал:
- В виду имейте, господа, Иисус существовал.

- Большие ваши знания, профессор, глубоко мы уважаем,
Но точку зрения другую в этом вопросе мы предпочитаем.

- А не надо точек срения никаких!
Их попросту не может быть других!
Неправильно вы ислагали про него,
А он существовал, и больше ничего.

- Но нужно доказательство представить…
- Не нужно! Эту мысль прошу оставить, -

И далее негромко и спокойно продолжал,
Причем его акцент куда-то весь пропал:

- В белом плаще с кровавым подбоем
Ранним утром 14-го в месяц нисан…