О Папе

Очень трудно говорить о человеке, которого внезапно не стало. О близком. О любимом. О родном.
Целый год я думала: а что могла бы я сказать на поминках людям, которые знали и любили Папу? Готовилась ко дню Памяти и – не могла писать, вымучила стихи. И из тех, кроме отдельных фраз, сейчас не помню ничего… Трудно.
Мы собирались вместе, чтобы вспомнить, нет, чтобы не забывать! Как можно забыть и описать его настроение, которым заряжалось всё вокруг, его удивительную любовь и бережное до трепета отношение к земле в Джандосово, его горечь и обиду, когда судьба сталкивала с непоправимым.
Попробую… Эти эпизоды очень четка врезались в память.
***
Москва. Общежитие АОН. Папа что-то прибивает или исправляет косяк двери нашей комнатки и дает наставления, как себя вести: «…, а послезавтра можете домой не приходить, я буду пьяный…»
***
Там же, в Москве, на внутреннем дворе того же общежития на катке катается с удовольствием, берет меня на руки, мы едем совсем мало и вместе летим на лёд! Больно и весело!
***
Какое-то зимнее воспоминание: под Москвой, лыжи, счастливые папа и мама, и…. вывихнутый мамин палец…
***
Алма-Ата, Пушкина, 102/114. Мы выходим из двора всей семьей, навстречу – мужчина и женщина. Папа, поздоровавшись, шутливо: «Раньше все красивые женщины ходили только со мной, а теперь – и с тобой тоже?!»
***
На каждый Новый год невидимый Дед Мороз дарил нам желанные подарки. Я заказала как-то стеклянную посудку для кукол. Дед Мороз не принес (ребенку невдомек, что и подарки бывают дефицитными). И вот мы идем с папой в детский сад, по дороге – много раскатанных ледяных дорожек. Папа: «Не катайся! Видишь, как ты раскатала..? Здесь Дед Мороз поскользнулся и разбил твою посуду!» Поверила…
***
Тоже из детсадовских «дорог» с папой: Мы – друг дружке: «Дурочка несчастная!» Папа: «Дурочки несчастными не бывают!»
***
Вспомнился момент замены наших кроваток с панцирной сеткой на новые… Каждую кровать мы, конечно, превращали в батут (старые, конечно, поехали на дачу и «отбатутили» свой век до конца), а потому все скрипели, шатались и разваливались. Привезенные новые кровати были хороши всем (запах их помню!), кроме сетки… Они в несколько недель превратились в подобие большой стиральной доски, с минимум двумя волнами на каждой. Спасть становится вообще невозможно. Тогда папа в один прекрасный день заменяет сетку досками! Сверху – только банальный тонкий матрас. Это было нечто: с разбегу или размаху не сядешь – опасно! Но папа был доволен: «Зато девчонки будут стройными!»
***
После очередного маминого нагоняя сидим на кухне, папа проводит беседу-планерку. Распределяем дежурство на неделю… График папа вывешивает на кухне. Он соблюдается ровно один раз, максимум два раза, но папе было важно, чтобы мы «прониклись» и маму не расстраивали…
***
Папа любил сам устраивать конкурсы, участвовать в них, и нас привлекал. Работая в институте экономики всё время просил носил наши рисунки на работу и приносил какие-то подарки и грамоты.
***
Только он ходил на все собрания в школу, избирался во все родительские комитеты, знал учителей и друзей наших. Помню открытый классный час, куда он был приглашен рассказать о профессии экономиста. Я жутко волновалась, но подробностей с этого классного часа не вспомню…
Но в моем 5 или 6 классе «В» на классном часе Галина Петровна зачитывает результаты анкетирования. Банальный вопрос «С кем бы ты хотел пойти в поход?» и совсем не обычный ответ: «Я бы взял с собой в поход папу Дины Джандосовой!» (Так ответили несколько моих товарищей).
***
На одном из наших дней рождения (чьём точно – не помню) зашел в комнату, где полно наших друзей: «Ну разве так танцуют??» Мы удивились: «А как надо?» «На ковре никогда никто не танцует!» Мы сошли с ковра, вместе с папой скатали и убрали его в сторону, продолжили танцы на паркете. Папа, довольный, тоже танцевал свой любимый твист…
***
Джандосово. Мы собираем богатый яблочный урожай. Ленимся, пытаемся незаметно для папы закинуть снятое яблочко в ящик издалека. Папа на это реагирует всегда однозначно: «Ну как так? Ему же больно!»
***
Он обожал эксперименты в саду, прививки на яблонях, весеннюю обрезку сада и полив огорода. Он не уставал восхищаться («Ух ты!») восходом и закатом, красивым яблочком и живописной гроздью винограда… Его увлечение природой не было возрастным (мы часто говорим: потянуло к земле – стареем) – папа, по-моему, любил землю всегда. Вскапывая ее иногда цитировал не знавшего его тестя: «Земля России, черная, густая, как бархат шелковиста и мягка…» И хоть не российская, но благодатная Каскеленская земля была по-настоящему любима им.
***
Папа редко нас ругал. И, когда это всё-таки происходило, чувствовал себя не очень хорошо. У него был определенный набор «ругательных» фраз. Мне больше всего запомнилось «Я вас поколочу!». Причем относиться она могла и к детям, и ко взрослым. Меня она коснулась трижды. В нашем детстве папа очень рьяно следил за тем, чтобы мы ложились не позже девяти часов вечера, частенько выгоняя нас из нашей общей «телевизионной» комнаты, даже если шёл очень хороший фильм. Как-то мы разыгрались в своей комнате и не легли вовремя. В комнате – игрушки, куклы, игра – в самом разгаре. Папа уже устал делать нам замечания о шуме и позднем времени, а мы всё никак не «вырубаемся». Тут он врывается, взбешенный нашим непослушанием и, к нашему ужасу, пинает (!) какую-то игрушку! Вот это был накал! «Я вас сейчас… поколочу!» - прозвучало, как реальная угроза, и мы бросились по кроватям.
В другой раз это относилось не только ко мне, но и к моей любимой тетушке Карлыгаш. Она взяла меня с собой навестить в больнице сломавшего ногу двоюродного брата Нурлана, и мы с ней почему-то проходили целый день, вернувшись лишь в одиннадцатом часу. «Ну вот, я вас сейчас поколочу!» - заявляет он, открыв дверь, полурастерянным, полуразгневанным голосом.
А в третий раз папиному гневу подверглись его друзья по «шобле», подарившие мне в честь поступления в вуз золотое колечко. «Она ведь партийный, комсомольский работник, а вы делаете такие подарки! Я вас всех поколочу». Друзья ошарашены, так как все прекрасно знают, что я, кроме социальной и партийной принадлежности, еще имею какие-то половые отличия…, и им просто хотелось сделать мне приятное. Самое удивительное, что, несмотря на то, что я взяла это колечко с собой в Москву, я, в сущности, относилась к этому подарку аналогично папе…
Вот так, устно, «без рук» он «колотил».
***
Он помнил все дни рождения всех близких и неблизких, и не забывал написать поздравления. Он не писал открыток с одинаковым текстом. Он не повторялся в выступлениях, докладах, тостах.
Но вот про тосты. Очень запомнилось уже из юности – молодости, что папа любил сначала поднять тост за того, кому предоставлял слово. И везде тамадил! Для всех это было почетно и предметом гордости.
***
Его приезд в Москву всегда был праздником. Мы ходили в ресторан. И я тащила туда своих подруг. А папа собирал москвичей: и родственников, и друзей. Помню, что я всегда чувствовала себя неловко, когда он спрашивал у официантки: «Как вас обзывать?»
***
Он никогда не был один. Он окружал себя людьми, и люди тянулись к нему. И в гости ходил часто толпой. И хозяйки слегка боялись его (он всегда честно оценивал еду), и обожали одновременно.
***
В старших классах и после школы я долго не могла определиться с тем, куда пойти учиться. Папа мне предлагал начать писать в газеты или постажироваться на радио, но я трусила и отказалась, втайне мечтая стать актрисой. А уже после 10-го класса (в тот год как раз открылся наш театральный институт, робко заявила родителям о своем желании. На что они в один голос заявили: «Ты сначала получи основательную специальность, а потом иди, куда хочешь, хоть в актрисы». Позже я поняла, что так же с папой поступила и его мама, сказавшая ему: «Ты будь, как Чехов! Он ведь врач, а еще и писатель».
А когда, по рекомендации папиного друга, Геннадия Ивановича Толмачева, я решила пойти в Высшую комсомольскую школу, и оказалось, что там нужен минимум год производственного стажа, он лично отвел меня на швейную фабрику имени Юрия Гагарина и с удовольствием и гордостью говорил всем, даже на совещаниях, что его дочь – рабочая! 
***
Я, наверное, та дочь, которая принесла ему много разочарований. Еще в детстве угадав во мне лидера и общительного человека, он надеялся, что стану его «продолжением».
А я вышла замуж, и семья для меня оказалась важнее карьеры. 
Я поменяла фамилию, и… его фраза во Дворце бракосочетания «Ну вот, еще одной Джандосовой стало меньше… Айка, не меняй фамилию!» была криком отчаяния, пусть и шуточным.
Я отказалась от должности секретаря райкома комсомола, - почему? Меня отлично «обработали» те, кому это место, видимо, было нужнее, проманипулировав моим трепетным отношением к роли молодой жены и будущей мамы… Папа не показал, но для него это было тоже разочарованием.
Как-то среди моих новых родственников он сказал: «Динка была той лошадкой, на которую я ставил…»
Потом он гордился тем, что я стала одним из лучших парторгов Талды-Кургана – обо мне написала в областной газете моя подруга-журналист Акмарал Баталова. Он эту вырезку показывал на семинарах общества «Знание», где был, я считаю, лучшим лектором.
***
Где-то в 1989 году, приехав по линии общества «Знание» в Талды-Курган, где мы с мужем тогда жили, и читал лекции, которые слушались без напряга, потому что он – потрясающе харизматичный и «простой» оратор, спрашивал, помню, у заинтересованного зала, можно ли ему снять пиджак. Но главное, что я запомнила на этом выступлении, - это то, что папа сказал по поводу причины спада и развала экономики: «Непрофессионализм! Отсутствие хороших специалистов снизу доверху!». Я тогда серьезно задумалась о том, насколько эта проблема реальна и опасна.
А вечером, по традиции, он был приглашен организаторами, обкомом партии и облисполкомом на ужин, куда и меня взял с собой. Он усадил меня за стол, мы закусываем, и он спрашивает: «Ну как?». «Хорошо, - говорю, - бабушка окрошку сделала, ждет тебя!». Бабушка – это наша соседка, Наталья Васильевна. И вот буквально через несколько минут встает: «Ну, нам пора, нас ждет окрошка!», достает деньги, расплачивается за свои и мой недоеденный ужин, и мы уходим. Где и когда такие гости рассчитывались за подобные банкеты?.. Я была в восторге!
Окрошку он любил… Как и бабушек. Все вахтеры – его лучшие подруги и соратницы. Бабушки у подъездов – самые добрые знакомые. И они были влюблены в него: он с ними разговаривал, искренне и заинтересованно…
Нашей соседке Наталье Васильевне он доверял святое – пожарить семечки! Семечки он тоже обожал и сам жарил гениально. А дома по-детски прятал их от мамы.
И еще он любил воровать в огородах кукурузу. И обламывать сирень с буйно цветущих кустов (если не обломать, в следующем году урожая не будет!)
***
Папа сильно переживал по поводу нашего замужества. Еще бы – четыре дочери!
Был как-то случай, когда нам, старшим, Ае, Дине и Жанне было уже соответственно 24, 22 и 20 лет. Мы – на поминках одной из наших татарских бабушек, Марьям-апай. Другие бабушки делают папе комплименты: «Санджар, какие у тебя красивые девочки!». А он, весьма недовольно: «Ну да, красивые… Никто замуж не берет!»
Те же бабушки всегда надеялись и верили, что именно папа их проводит в последний путь, похоронит, как положено. Он бодренько им всем обещал, что все с ними будет в порядке.
 1993 год.