Луиза Глюк. Clear Morning

Ясное Утро

Потратив годы на науку Растояний,
могу теперь с тобою говорить на всех наречиях, что я люблю и знаю.
Я шла дорогами, которые ты выбрал, внимая бережно всему, что ты любил, и говоря
использовала средства лишь те, что были признаны тобою, язык земных
деталей: вьюны клематиса
с изящно-синими цветами, прозрачный
свет вечера -
ты никогда не принял бы мой голос,
что безразличен был к всему,
чему, в восторге, губами, в удивленном «О»,
спешил дать имя-
Все это время
я всем твоим причудам потакала, надеясь,
раньше или позже, ты их отбросишь сам, надеясь, материя, природа,
не могут поглотить тебя навеки -
препятствие - картина клематиса:
на зелени вьюна узорно синие цветы в окне веранды -
Я не могу так продолжать, и ограничить
себя изображением лишь отражений света

из за того что, ты вообразил, имеешь право оспаривать мое предназначение:

и я готова, изъявлением воли, мной сказанное сделать, этим утром, тебе
кристально ясным.


CLEAR MORNING 
From “Wild Iris”

I've watched you long enough, 
I can speak to you any way I like- 
I've submitted to your preferences, observing patiently the things you love, speaking 
through vehicles only, in details of earth, as you prefer, 
tendrils
of blue clematis, light 
of early evening- 
you would never accept
a voice like mine, indifferent
to the objects you busily name,
your mouths
small circles of awe- 
And all this time 
I indulged your limitation, thinking 
you would cast it aside yourselves sooner or later, thinking matter could not absorb your gaze forever-
obstacle of the clematis painting
blue flowers on the porch window- 
I cannot go on 
restricting myself to images 
 
because you think it is your right to dispute my meaning:
 
I am prepared now to force clarity upon you. 

Комментарии переводчика:

У меня с Луизой Глюк мучительные отношения. Я слежу за ней давно, начиная с «Аверно», 2006 год, как мне помнится.

Такое, почти болезненное, ощущение собственного предназначения. Это не гордость - такая болезненная гордость заставила бы человека замолчать. Это поиск с кем говорить, поиск кто услышит. Внутреннее беспокойство: я мыслящее существо и таким создана; слово - для неё, это единственное, что подтверждает это. Но слово должно быть услышано - кем? Вот я и пытаюсь услышать.

У меня возникло ощущение, что правильнее было бы не просто переводить её тексты, но отвечать на них своими - параллельными. В эссе и в стихах она писала, что она говорит с теми, кто были её поэтическими предшественниками. И через неё их голос здесь, живой, и они вместе с ним; поэт, говорит Глюк, обращается не только к современникам, но к будущему, где, если он не услышан сегодня, он все ещё может быть услышан.

У меня сложилось ощущение, что она не хочет быть, как цветок, не умирающий семенами (поэтому не дети есть наше продолжением, как бы ни была болезненно велика любовь к детям), она хочет продолжить и быть продолженной в слове.
Дикий Ирис - это ее продолжение слов ветхого завета, по своему из её мира: он(они) говорил с Богом и она говорит с ними и с богом. И тем их голос (его голос) жив. Гордыня? Нет, скорее вера в возможность, необходимость человека верить в своё предназначение - круг замкнулся.