Гении и музы. Михайло Ломоносов

Куртуазный Ломоносов

                Юрий Нечипоренко
 
Женщины и Ломоносов – тема коварная: у нас почти не осталось воспоминаний современников о том, какую роль играли женщины в жизни Ломоносова. Сам учёный был крайне скуп на проявления нежности. Как известно, он даже заочно спорил с Анакреонтом, утверждая, что не хочет петь любовь… Однако же даже и у нашего сурового радетеля Просвещения находятся порой весьма куртуазные выражения, когда он касается женских украшений. Речь идёт о «Письме о пользе стекла». Прежде чем перейти к этой поэме, кратко опишем основные вехи жизни Ломоносова, связанные с женщинами.
 
   Рано (в девять лет) потеряв матушку, Михайло вынужден был жить с мачехами: вторая жена отца тоже рано умерла, а о третьей он оставил неприязненные воспоминания. Отец задумал женить Михайлу в восемнадцать лет, нашёл уже ему и невесту; но тот сказался больным – а потом, как всем известно, и вовсе сбежал в Москву с рыбным обозом. В противоположность герою Фонвизина Митрофанушке  наш основатель наук реализовал девиз: «Не хочу жениться, а хочу учиться». Следует заметить, что отец Ломоносова, Василий Дорофеевич, женился довольно поздно, когда ему было уже за тридцать.
 
Итак, одно из первых известных нам важных событий в жизни Ломоносова, самостоятельный поступок, когда он пошёл против воли отца, связан с женщинами. Это отказ от женитьбы (а затем и уход из дома). Учёба в Славяно-латинской академии в Москве (которая сменила несколько названий, пока не стала Московской духовной академией), как считается исследователями жизни Ломоносова, привела к появлению в его жизни такого порока, с которым он боролся на протяжении всей жизни, – пристрастия к спиртному.

 
 
На этом фоне выглядит неудивительно, что учебный день в Марбурге, где Ломоносов снимал комнату в доме вдовы пивовара Екатерины Цильх, он начинал с доброй кружки пива. Однако же это не помешало ему ни получить прекрасный отзыв от профессора Вольфа, ни написать первые научные работы… Навёрстывал он здесь и отсутствие хороших манер, и дворянского воспитания: нанял учителей танцев, рисования, французского языка, сшил себе модную одежду...  Русский студент предстал перед семьёй Цильх обеспеченным, одарённым и серьёзным человеком, будущее которого виделось в радужном свете. Он покорил сердце дочери хозяйки дома, юной Елизаветы Цильх. Михайло сочинил стихи:
 
 Нимфы окол нас кругами
 Танцовали воючи,
 Всплёскиваючи руками,
 Нашей искренней любви
 Веселяся привечали
 И цветами нас венчали.
 
В феврале 1739 года, будучи 27 лет от роду, Михайло женился на Елизавете, но брак этот он не хотел предавать огласке, скрыл от академического начальства (возможно, что жениться русским студентам было о запрещено, а не жениться он не мог: при том положении, в котором находилась Елизавета, он мог угодить в немецкую тюрьму)... Когда по предписанию Академии он переехал для дальнейшего обучения во Фрейберг, то профессор Генкель заметил, что его подопечный состоит в переписке с некой особой из Марбурга. К этой особе он и направился, когда рассорился с придирчивым профессором. Однако мать Елизаветы была готова принять Михайлу на том условии, что он оформит брак с её дочерью в церкви. В июне 1740 года Ломоносов обвенчался в местном храме реформаторской церкви со своей возлюбленной. Вскоре, однако, ему наскучило есть чужой хлеб, и он оставил жену, не сказав ни слова: просто вышел из дома и отправился в Голландию, в Гаагу, к российскому посланнику.
 
Посланник отказался помогать строптивому студенту, и в поисках дороги на родину Михайло двинулся в Амстердам, куда заходили корабли его земляков из Архангельска. Он нашёл там российских купцов, и те радушно приняли его, но возвращаться с ними без ведома Петербургской Академии наук отсоветовали. Пришлось Михайле двигать в Марбург...  Здесь у него к тому времени уже родилась первая дочь (впоследствии она умерла в Петербурге). Михайло дождался приказа из Академии о своём возвращении, получил деньги на дорогу, раздал долги – и двинулся на родину. Жену и дочь с собой не взял, более того, запретил Елизавете писать в Петербург, заявив, что сам даст о себе знать, когда упрочится его положение на родине.
 
Можно заметить, что Ломоносов не раз проявил в жизни то свойство, которое сейчас зовут «эскапизмом»: когда что-то было ему не по нутру, исчезал, не сказав ни слова. От своей немецкой жены он так пытался уйти два или три раза. Но не тут-то было. Родив своему далёкому мужу сына Ивана (младенец прожил недолго), прождав безрезультатно два года, Елизавета написала письмо в Санкт-Петербургскую Академию наук… То-то удивились академики, обнаружив, что у адъюнкта и буяна Ломоносова есть не только жена, но и дети в Германии. Сам же  Ломоносов в это время находился под домашним арестом за свои дерзости академикам (кому-то он кукиш показал,  кого-то назвал вором и пообещал «зубы поправить» – в общем, забрёл однажды «под шафе» в Академию и сказал всё, что думает о том, каким путём оказались в академиках некоторые немцы).
 
Узнав о письме жены, Ломоносов сказал сильные слова: «Я никогда не покидал её и никогда не покину!» В том же году семья Ломоносовых воссоединилась. К чести Ломоносова следует заметить, что он смог добыть средства на приезд жены в Петербург и больше не расставался со своей Елизаветой до конца жизни, соблюдая ей верность и всеми силами стараясь построить семейный очаг на берегах Невы.
 
Мы мало знаем о жене Ломоносова, которая разделила с ним тяготы судьбы великого учёного и поэта. Знаем, что она родила четверых детей, из которых до совершеннолетия дожила одна дочь, родившаяся уже в России. Елизавета стала верной подругой человека, обладающего крутым нравом и недюжинной силой. Можно только догадываться о смирении, с которым она принимала свою судьбу. Ломоносов не любил светских развлечений, не ходил в театр... . Но одно мы знаем точно: с приездом жены сошли на нет выходки Ломоносова, закончились его дерзости академикам. Она благотворно повлияла на его жизнь, и в немногих строчках, где Михаил Васильевич её упоминает, сквозит нежность.
 
Теперь перенесёмся во времена триумфа Ломоносова: 1752 год, проведены тысячи опытов, найдены секреты окраски стекол окислами металлов – и  налажено лабораторное производство цветного стекла. Ломоносов вынашивает проекты организации промышленного производства бисера и стекляруса – в том числе и для женских украшений. Академик химии и первый русский поэт работает над мозаиками, мечтает о распространении своей продукции. И здесь возникает идея написать поэму о стекле (так сказать, организовать пиар новому, высокотехнологичному продукту). И Ломоносов начинает: по-дружески, запросто обращаясь к самому влиятельному человеку России, фавориту Елизаветы Петровны: «Неправо о стекле те думают, Шувалов, которые стекло чтят ниже минералов». Дальше, дальше – и вот, наконец, мы подбираемся к красавицам:
 
Зимою за Стеклом цветы хранятся живы;
 Дают приятной дух, увеселяют взор
 И вам, красавицы, хранят себя в убор.
 Позволь, любитель муз, я речь свою склоняю
 И к нежным сим сердцам на время обращаю.
 И музы с оными единого сродства;
 Подобна в них краса и нежные слова.
 Счастливой младостью твои цветущи годы
 И склонной похвала и ласковой природы
 Мой стих от оных к сим пренесть не возбранят.
 
«Любителем муз» здесь Ломоносов зовёт адресата своего – Шувалова. Чуть позже в письме к нему Ломоносов формулирует один из самых сильных своих афоризмов на поэтически-женскую тему: «…Музы не такие девки, которых всегда изнасильничать можно. Оне кого хотят, того и полюбят». Любопытно, что в Cети полным-полно перевранных высказываний Ломоносова именно на эту тему – мол, воображение всегда можно изнасиловать... Какая чушь! Если раньше Ломоносова  дискредитировали перед научным сообществом, приписывая ему открытия всех сразу законов сохранения –  материи, движения и энергии – то теперь дискредитируют перед прекрасным полом.  А вот, что он писал в действительности:
 
Прекрасной пол, о коль любезен вам наряд!
Дабы прельстить лицом любовных суеверов,
Какое множество вы знаете манеров;
 И коль искусны вы убор переменять,
 Чтоб в каждой день себе приятность нову дать.
 Но было б ваше всё старанье без успеху,
 Наряды ваши бы достойны были смеху,
 Когда б вы в зеркале не видели себя.
 Вы вдвое пригожи, Стекло употребя.
 Когда блестят на вас горящие алмазы,
Двойной кипит в нас жар сугубыя заразы!
 Но больше красоты и больше в них цены,
 Когда круг них Стеклом цветки наведены.
 Вы кажетесь нам в них приятною весною,
 В цветах наряженной, усыпанных росою.
 
Итак, слава дизайну! Зеркала с декоративными цветочками позволяют увеличивать заразительную силу красоты светских дам…  Дальше поэт обращается к деревенским красавицам (тем самым, от которых некогда убежал):
 
Во светлых зданиях убранства таковы.
Но в чём красуетесь, о сельски нимфы, вы?
 Природа в вас любовь подобную вложила,
 Желанья нежны в вас подобна движет сила;
 Вы также украшать желаете себя.
 За тем прохладные поля свои любя,
 Вы рвете розы в них, вы рвете в них лилеи,
 Кладете их на грудь и вяжете круг шеи.
 Таков убор дает вам нежная весна!
 Но чем вы краситесь в другие времена,
 Когда, лишась цветов, поля у вас бледнеют
 Или снегами вкруг глубокими белеют,
 Без оных что бы вам в нарядах помогло,
 Когда бы бисеру вам не дало Стекло?
 Любовников он к вам не меньше привлекает,
 Как блещущий алмаз богатых уязвляет.
 Или еще на вас в нем больше красота,
 Когда любезная в вас светит простота!
 Так в бисере Стекло подобяся жемчугу,
 Любимо по всему земному ходит кругу.
 
Прервёмся на миг и запомним «любезную простоту», и этот переход: бисер равен жемчугу, а дальше всё о бисере:
 
Им красится народ в полунощных степях,
Им красится арап на южных берегах.
 В Америке живут, мы чаем, простаки,
 Что там драгой металл из сребреной реки
 Дают европскому купечеству охотно
 И бисеру берут количество несчетно,
 Но тем, я думаю, они разумне нас,
Что гонят от своих бедам причину глаз.
 Им оны времена не будут ввек забвенны,
 Как пали их отцы для злата побиенны.
 
   Итак, после жемчуга идут картины страшных казней – «для злата побиенны» пали отцы туземцев, а вот как раз бисер неопасен, он несёт красоту без страшной цены крови. Простаки в Америке – вот пример для нас! Стекло несёт такую безобидную и экономичную красоту, удобную и простую – вот наше спасение.
 
А теперь хотелось бы привлечь внимание читателя к изображению русской красавицы в кокошнике из жемчуга, взятой нами как раз из ломоносовских мест. Так сказать, комментарии излишни: красота – страшная сила. Именно от неё Ломоносов бежал в Москву, и дальше, в Германию. А потом из Германии бежал, но был настигнут. Признание учёного и поэта заключается в том, что он предпочитает иметь дело с податливым и экономичным материалом. Но не таковы русские красавицы.