И у Кащея были дети

И у Кащея были дети,               
когда он помоложе был
и в стильном кожаном колете
с утра по кабакам ходил,
своей отвагой опьяненный,               
за соломонову печать
бездумных тварей миллионы
готов на шпагу нанизать.         
            
А жен, не мудрствуя лукаво,               
не педераст, не педофил,
он, несмотря на вид плюгавый,
в кровати разложить любил.
Хоть был в натуре тварью мерзкой,            
обычай старины блюдя,               
любил их по миссионерски
и признавал всегда дитя.

А что там было с Маргаритой         
теперь покрыто пылью лет -               
поверь, поэт и композитор
(иль композитор и поэт).

Он до сих пор душой клянется,
греша на памяти пробел,
что, как спокон веков ведется -               
дурного сделать не хотел.               
Но были Вера и Наташа,
их участь схожая ждала,
а ведь душа была все та же,
хотя и продана была.

Как раз тогда его Кащеем               
молва людская назвала,
науки страшной корифеем,
профессором добра и зла.

Он говорил, томим душою:               
ищу давно прекрасный миг,               
за серых будней мишурою,
за корешками древних книг,
в горах, на море, на равнинах,               
в умах людей, в повадках зверя,               
в легендах свежих и старинных,
но ведь потерян миг, потерян.

Он бесконечное терпенье
в себе развил и произвёл,
а вот прекрасное мгновенье,          
как ни старался – не нашёл.      
И потому судьба Кащея               
ему назначена была               
и тоньше становилась шея,
и стала голова бела,
и время, время безвозвратно               
идет, но не проходит, нет,
сто жизней он прожил стократно,
и столько же подходят вслед.

Прекрасных женщин страстный вид
что так заманчив был когда-то               
его уже не вдохновит
и каши просит рот щербатый
и по утрам спина болит               
и нет былого результата,
точнее, результат – гастрит,
и лишнее вино чревато
наутро болью и тоской               
как-будто весь набит ты ватой
и в голове, такой пустой,
лишь мысль о том, как жил когда-то.

А дети умерли давно,               
да и ему не важно это               
и даже может быть смешно,
что пережил своих он деток.

И уж чужих детей пугают      
злосчастным именем его,            
Кащеем в сказках называют
и тем, кто всем приносит зло.

А тут еще богатыри               
как сговорились, нервы портят,               
да лучше бы себя нашли
в каком-нибудь невинном спорте.
Всё чушь какую-то плетут    
про дев, погубленных напрасно,
твердят все про какой-то суд               
и саблей машут так опасно.
Не верят, что он сам не знает,            
где смерть запрятана его,               
он весь извелся, вспоминая,
но вот не помнит ничего.
Бормочет в нос сплошную ересь               
про миг, что так прекрасен был,               
да озирает злобно щерясь
ряды знакомые могил.

Проходит все. Земная слава,
и боль в желудке, и дожди,
из детских сказок змей трехглавый,
и рыцари и их вожди.

Вот только рядом тугоуха,
волос давно уж лишена,
на ступе и с метлой старуха,         
не Маргарита ли она?