Этюд

Так и зарделся румянец на щечке из солнца,
Солноватой, пшеничной, песочно-рябой.
Мне б напитаться им, врыться, втереться до донца.
Пахнет он зноем, благословеньем , тобой.
Чужой сладковатый туман на робеющей коже.
Моет его полнолунная ночи вода
Я погляжу на тебя беспокойней и строже,
Только на глади растянется вдруг борозда.
Русое, тёмное осмолянится минутно.
Буро-гнедые поскачут по мне вороной.
Так перед смертью припомнится сладко да смутно,
Как протянули мы в ночь дневно-яростный зной.
Только ты вдруг обыгольчишь глаза за улыбкой,
Капли застрянут в ложбиночке у лапуха.
Чудится дно колыбелькою нежной да зыбкой,
Будто в неё окунулось не тело - труха.
Холдно. Так теплокровной веснушчатой рыбой,
Струи стесняя меж пальцев сточившихся рук,
Ноги пуская большой несоразною глыбой,
Слышать другой полуночно вздыхающий стук.
Чтобы его поманило малчание глади,
Чтоб он прошёл, не пугающий пяток, по дну.
И ради вздоха единого, жарящий, ради
Тёплого мрамора ,  вдруг извлекая одну,
Вызволил бы столько смеха, и горя, и желчи.
Столько огня и смиренного бденья в лесу.
Вешние воды несут покрупнее, помельче.
Что-то и я пустобрюхим созданьям несу.


11 июня, 2020 года