Бывших ЧСиР - Не БыВаЕт!

               "Вот приходит Юлий Ким
                и смешное напевает,
                А потом вдруг как заплачет,
                песню выплеснув в окно,
                Ничего дурного в том:
                в жизни всякое бывает,
                То смешно, а то и грустно,
                то светло, а то темно...
                . . . . . . . . . . . . .
                Страхи прежние в былом.
                Вот он плачет и смеётся,
                И рассказывает людям,
                кто мы есть и кто он сам.
                Впрочем, помнит он всегда,   
                что верёвочка-то вьётся.
                Это видно по усмешке, по походке,
                по глазам".

                Булат ОКУДЖАВА, бывший ЧСиР, -
                (Член Семьи Изменника РОдины, -
                своего отца Шалвы ОКУДЖАВЫ, -
                красного командира,
                необоснованно репрессированного
                и реабилитированного после смерти
                кровавого самодержца Сталина).               



Сказал однажды
Как-то
Президент России
Владимир Владимирович Путин, -
(Быший подполковник КГБ
СССР), -
Мимоходом,
Что-де
ЧеКистов бЫвШиХ
НЕ БЫВАЕТ.
И был , конечно,
ПРАВ.

Он был бы
Точно так же
ПРАВ,
Когда б сказал
Так же мимоходом, -
(Или же не мимоходом), -
Что Не БыВаЮт
БЫВШИМИ* и ЧСИР, -
(Члены Семей
"Изменнтков Родины",
Репрессированных
По ложным обвинениям), -
Даже после
Постсталинского
Реабилитанса.

У "Старшего Брата", -
"Что однажды
 Записано было пером, -
 (Или кровью
  на расстрельной
  стенке), -
 Не вырубить
 Топором".

Цепко Архивы хранят ФСБ
И в ХХ1-тм веке
Расстрельные списки
И с визой косою
"За.Сталин", -
(в одном из которыж
 НоМеРоМ
 значился БАБЕЛЬ
 Исаак Эммануилович, -
 автор "Конармии"
 и (Одесских рассказов), -
И без, -
В которых был
И мой родич, -
рабочий-студент
киевлянин-"троцкист"
Моисей РУТГАЙЗЕР), -
И списки
С фсмилией, именем,
Отчеством, -
Где данные все
Моих тестя и тёщи,
Прошедших
ВМЕСТЕ
С их старшими
Двумя дочерьми
Соловецкий
Мордовские,
И Норильские лагеря
ГуЛАГА НКВД-МВД. -
(Жена моя
 не успела родиться,
 а сразу же стала
 ЧСИР, -
 дочерью "изменника Родины",
 которому предстояло
 ЗэКом
 Ещё год "ДЕСЯТКИ"
 с 1937-го года
 отрабатывать
 в должности
 Директора комбината
 Нерудных предприятий
 Норильского
 Металлургиического
 Комбината (НКВД)
 А потом ещё, -
 Без права возвращения
 На "Большую Землю, -
 ДЕВЯТЬ ЛеТ ждать
 Оттепельного
 ПостСталинского
 Реабилитанса.

* - См. нижеприведенное Приложение.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Грета ИОНКИС.

              ПАСЫНОК РОССИЙСКОГО ХХ-го ВЕКА  Юлий КИМ
                или
                ПЬЕРО, ПрИкИнУвШиЙсЯ АРЛЕКИНОМ.

 
          Когда в далеком 1954 году я поступала на литфак Московского пединститута им. Ленина, подумать не могла, что вскоре его назовут поющим факультетом. И зря! Ведь его только-только окончил Юрий Ряшенцев, и Вы, мой читатель, конечно, распевали вместе со всеми «Пора-пора-порадуемся на своём веку», а это ведь далеко не всё, что он сочинил.
 
         Я ещё застала в аудиториях Юрия Визбора.
В первый же выезд «на картошку» первокурсники выучили и с восторгом пели его «Мадагаскар»: «Тихо горы спят, Южный Крест залез на небо,
               спустились с гор в долину облака.
               Осторожней, друг!
               Ведь никто из нас здесь не был, -
               в таинственной стране Мадагаскар».

         Блистала третьекурсница Ада Якушева, «солнышко лесное» Визбора, вскоре ставшее его женой. Это о нём её песня «Мой друг рисует горы, далёкие как сон».
 
         В это же время учились в МГПИ Пётр Фоменко, Юра Коваль, Марк Харитонов, Владимир Лукин… Моими сокурсниками были уже точившие перья Илья Габай, Юлик Ким и Борис Вахнюк. Их стихи я как сменный редактор публиковала в стенной газете «Словесник» (позже – «Молодость»).

         Все вышепоименованные с блеском пробовали себя на сцене в «капустниках», слава о которых вышла далеко за пределы института.
 
         На курсе училось сто человек, но лишь между немногими возникли нити притяжения, которые не рвутся до сих пор. Сблизили навсегда чувство симпатии, доверие и верность студенческой дружбе, будто о нас написал Киплинг: мы одной крови – ты и я.

         У многих наших ребят, как и у меня, отцы были репрессированы.

         Родившийся в Москве накануне рождества 1936 года, Юлик Ким почти сразу осиротел: отец, журналист, переводчик с корейского, был расстрелян в 1938-м, а мать, учительница русского языка и литературы, из священнического рода Всесвятских, находилась в лагерях с 1937-го по 1946 год.

         Юлик и его трёхлетняя сестрёнка стали ЧСИР (членами семьи изменника родины).

         Так что пасынком ХХ-го Российского века он стал почти от рождения.

         Визбор, сочинивший институтский гимн, словно предвидел маршрут нашего выпуска:
                «Много впереди путей-дорог,
                и уходит поезд на восток»...

         И в самом деле, нас ждали школы Дальнего Востока: я отправилась на Сахалин в родную корсаковскую школу, моя близкая подруга – на Камчатку, другую занесло аж на Командоры.

         Юлик Ким распределился в камчатскую Анапку, посёлок при рыбокомбинате. Поэтам свойствен провидческий дар, незадолго до окончания Юлик сочинил песенку «Рыба-кит»:

                На далёком севере
                Ходит рыба-кит,
                А за ним на сейнере
                Ходят рыбаки...

         И вот в полусотне шагов от его барака уже гудит Тихий океан, у щелястого дощатого пирса швартуются сейнеры – кончается путина, а позади курятся туманом сопки, где по весне кто собирает черемшу, а кто любуется цветущим багульником. Наступят дни, когда он с рюкзаком за плечами во главе своего класса будет штурмовать эти пологие высоты.

        А пока чередой потянулись будни: уроки в школе, в клубе – бесконечные репетиции и концерты школьного мужского вокально-драматического ансамбля «Киты».
 
        Скуки не было. Он был наделён даром человеческого общения, ему были интересны разные люди, он их сколачивал вокруг себя, заражая своей энергией, своим отношением к жизни, своими песнями. Спустя годы бывшие камчатские «киты» вспомнят при встрече (трое сумели-таки прорваться в московские вузы!), как на смотре школьной самодеятельности в райцентре они в тельняшках и кирзе рванули под занавес:

                Берите леера!
                Крепите кливера!
                Берите, братцы, кранцы,
                тащите их на шканцы!

        Камчатка останется для Кима пожизненным магнитом. Он побывает там не однажды.

        Но тогда, в 1962-м, манила его Москва.

        Судьба улыбнулась: удалось устроиться, - (в СССР на хорошую или престижнуюработу не поступали, а устраивались!), -  в физматшколу при МГУ, куда со всей России отбирали гениев для точных наук. В

        Во всеоружии новейшего присоветского самиздата Юлий Ким преподавал им историю и литературу. Стукачей среди учеников не оказалось, они его обожали.
 
 
        Кроме того, раз в неделю он устраивал литературные чтения в актовом зале, знакомил публику с внешкольной программой – Бабелем, Зощенко, Булгаковым. При полном аншлаге, разумеется.   

        Привезя с собой в столицу десятка два стихов, наш учитель, возмужав на школьных подмостках, вовсю ударился в стихотворчество и успел проявить себя в песнях к фильмам по Радзинскому, Володину, Розовскому.

        Вроде бы жизнь начала налаживаться. Катились последние оттепельные годы.
       
        К этому времени Юлик уже был женат на внучке расстрелянного Сталиным командарма – Ирине Якир.

        Её отец, Пётр Якир, с 14 лет мотавший лагерный срок, освободился в тридцать с лишним лет.

        Мне довелось лишь раз его увидеть. -
        В доме однокашника Лёни Зимана, куда привёл меня аспирантский друг, тоже наш выпускник Владик Пронин, был накрыт длинный во всю комнату стол.

        Во главе его сидел крупный мужчина – Петя Якир. Слева от него - Юлик Ким с неизменной гитарой, перебирал струны. Первую песню он посвятил герою застолья, пел о его сиротско-лагерном отрочестве.

        По правую руку сидел Илья Габай, любовно, с затаённой грустью поглядывая на старшего друга. Чует-чует душа праведника, - (праведником назовёт Илью другой поэт – Давид Самойлов, - какую-то червоточинку в своём кумире, но гонит сомнения прочь: «Прости – не мне судить Иова» - это из его поэмы о библейском страдальце, с которым он сравнивает Якира.
 
        И как заклинание через финал проходит рефрен: «Не предавай меня, Иов!».

        Напророчил, накликал, то ли видел наперёд.
        Катастрофа отступничества Петра Якира в августе 1973-го станет катастрофой и Ильи Габая.

        Его история - в центре романа Людмилы Улицкой о шестидесятниках «Зелёный шатёр» (2011), где он выведен под именем Михи.

        Но мы забежали вперёд, а вернуться надлежит в 1968-й.

        К этому времени Пётр Якир, убедившийся в брежневском курсе на реабилитацию Усатого, стал активнейшим диссидентом, и за ним установилась постоянная слежка, в орбиту которой попал и новый родственник - Ким.

        С ним, - с Кимом, - тоже случился «грех», он принял участие в выпуске нелегальной «Хроники текущих событий», стал «подписантом», подписал несколько возмущённых писем и резких обращений.
 
        Последствия не заставили себя долго ждать: из школы уволили, концертную деятельность запретили. Пригласили было в Свердловск на песенный фестиваль, - (Москва далеко, - проскочим!), - но, когда он прилетел, начальство выставило заслон.

        Тогда он дал ночной концерт на квартире у знакомых, пел много, в том числе и «Монолог пьяного Брежнева»:

                Мои брови жаждут крови,
                Моя сила в них одних.
                Как любови от свекрови,
                Ждите милостей от них...

        Разумеется, все стало известно тем, "кому положено", - терпению властей пришёл конец.

        Последовали изнурительные допросы на Лубянке.

        Отныне его имя не могло появиться ни на театральных афишах, ни в титрах кино. Тогда и родился стыдливый псевдоним – Михайлов.

        При этом все знали, кто под ним скрывается, но формальность была соблюдена. -

        Это имя стояло в афишах и программках спектакля «Недоросль» саратовского театра, к которому Юлик написал много песен уже в 1968 году, и спектакля Фоменко в театре на Малой Бронной по комедии Шекспира «Как вам это понравится». В нём были заняты Гафт, Дуров, Ширвиндт, Лямпе, Каневский – цвет отечественной сцены. В спектакле всё начиналось с пролога:

                Медам, месье, синьоры!
                К чему играть спектакли,
                Когда весь мир – театр
                И все мы в нём – актёры.
                Не так ли? Не так ли?
                Медам, месье, синьоры!
                Как жаль, что в общей драме
                Бездарные гримёры,
                Коварные суфлёры –
                Мы сами! Мы с вами!

        Пролог  этоизвестен каждому образованному, как и строки песни «Белеет мой парус такой одинокий на фоне стальных кораблей».

        Её исполнял несравненный Андрей Миронов в фильме Марка Захарова «Двенадцать стульев».

        А в титрах стояло - Михайлов. Когда в середине 70-х я после долгого перерыва оказалась в Москве и по традиции зашла в родной институт, у входа на доске среди множества других увидела скромное объявление о предстоящем концерте Ю.Михайлова, но о том, что это наш Юлик, я, "провинциалка", не подозревала.

        Между тем, к этому времени Юлий Ким стал и пленником, и хозяином своего уникального дара – дара Слова.

        Как признаёт И. Виноградов, «слова настоящего, яркого, самобытного – нежного и весёлого, ироничного и радостного, меткого и язвительного». Дару его безудержной фантазии оказались подвластны и всяческие сюжеты, и сценарии, и пародии. Это было его поле сражения, способ его сопротивления «веку-волкодаву».

        Лишь в 1985 году, когда Булат Окуджава в годы горбачёвской перестройки в статье «Запоздалый комплимент» (первая статья о творчестве Юлика!) назвал его родовую фамилию, Киму не нужно было дальше прикрываться псевдонимом.
       Впрочем, издавая в 2004 году книгу автобиографической прозы, он назвал её «Однажды Михайлов».

        Это очень мудрая, нравственная, талантливая книга.

        Булат Окуджава написал о Киме слова, лучше которых не найти:

                Вот приходит Юлий Ким
                и смешное напевает,
                А потом вдруг как заплачет,
                песню выплеснув в окно,
                Ничего дурного в том:
                в жизни всякое бывает,
                То смешно, а то и грустно,
                то светло, а то темно...
                . . . . . . . . . . . . .
                Страхи прежние в былом.
                Вот он плачет и смеётся,
                И рассказывает людям,
                кто мы есть и кто он сам.
                Впрочем, помнит он всегда,   
                что верёвочка-то вьётся.
                Это видно по усмешке, по походке,
                по глазам.

        Ким творит легко и безостановочно (пишет, как дышит – это о нём). На его счету песни к сорока спектаклям и полусотне фильмов, а ещё 20 пьес и 2 киносценария. Его умение превращаться в Подколёсина и Скотинина, Тиля и Бумбараша, в бомбардира или гусара кутузовского войска просто поразительно. Но Окуджава рассмотрел главное: за смешным - печаль, грусть: не иначе как Пьеро притворяется Арлекином.

        Крамольных стихов он сам за собою числил не более 25-ти, но сегодня, пожалуй, попало бы в эту обойму и «Открытое письмо VI пленуму советских писателей» (1989):

                Позвольте, братцы, обратиться робко:
                Пришла пора почистить наш народ.
                А я простой советский полукровка
                И попадаю в жуткий переплёт.

                Отчасти я вполне чистопороден,
                Всесвятский, из калужских христиан,
                Но по отцу чучмек я инородный
                И должен убираться в свой Пхеньян.

                Во мне кошмар национальной розни:
                С утра я слышу брань своих кровей.
                Одна кричит, что я – кацап извозный,
                Другая, - почему-то, - что еврей.

         Кстати, некоторые уверены, что Юлик и впрямь еврей.

         Заблуждение связано с тем, что в своё время в надежде спасти ТЯЖЕЛО БОЛЕВШУЮ жену – «Ирку Якирку» - они поехали в Израиль и приняли гражданство (всё по закону: Якиры из бессарабских евреев). Помочь Ирине медики не смогли, но Израиль стал ему второй родиной:

                С гулькин нос страна моя родная,
                Очень мало в ней лесов, полей и рек,
                Но другой такой страны не знаю,
                Где так счастлив русский человек.

         Так и живёт на два дома «писатель земли русской», как он сам себя величает.

         В моей записной книжке есть его иерусалимский телефон.

        «Дорога моей жизни, видать, заранее имела в виду пройти через Израиль и потому, для репетиции, в начале юности прошла через солнечную Туркмению, где летом +40 – обычное дело. Плюс древние минареты, плавные верблюды, юркие ящерицы и всяческая скорпионь, драгоценность воды и тени – и роскошные рыночные развалы всего: пёстрого, вкусного, сочного и недорогого, в сопровождении праздничного многоголосья и рекламных воплей. Восток, одним словом».

        «Я бард и драматург», - так определил он сам свои главные ипостаси. Ким умудрился состояться в театре, кино и на эстраде. По его песням можно изучать историю несвободной страны СССР, в которой проживало несколько десятков свободных людей. И если Владимир Высоцкий выразил общее чувство несвободы советских граждан, то Юлий Ким воплотил подспудное чувство свободы.

               
                12 марта 2021-го года.