Укутанный в шарф и надежду

Морозец хватает за голос и вдохи
среди хмуролицых и пасмурных мод.
Кружатся хрустально-искристые крохи,
как мёдом ложатся в чуть пористый лёд.

А мы всё петляем по зимним площадкам,
шлифуем, толчём охлаждённую смесь,
шагая по сотам щербатой брусчатки,
слегка замечая чуть синий навес.

Потрещинки губ на ветру кровоточат,
что часто укутаны в шарфы-бинты.
Вбираем удары прохладных пощёчин,
но всё ж продолжаем упорно идти.

В январском начале, как новорождённый,
какому досадно и страшно вокруг,
и так одиноко, так скользко и тёмно,
так чуждо от звуков, изоблачных мух.

Морозность цепляет так липко и колко
за бороду, ворот, штанины, шнурки,
к зиме пришивает костлявой иголкой,
опять прогнозируя вольность пурги.

В кармане огниво и две папиросы.
Ещё пара вспышек, и их докурю.
По паркам сугробы, дороги в заносах,
но я предвесенней надеждой горю.

В местах моих грёз нет снегов, полушубков
и бедности, пьянства и низменных дам.
В раю моих дум нет машин, полудурков...
И я к ним ступаю по стылым путям...