Парень, медсестра и змеи

Веселье злобой не должно караться,
Ни человечески, ни юридически.
На фоне европейских декораций
Он принимал советский спирт технический.

Пусть голова, как кровля, вниз повисла,
И окна глаз умыли грусти лужицы,
Он рад был, что вчера не отравился,
И есть на завтра слив с канистры служащих.

Он не был алкоголиком запойным,
Служил в конторе, в скуку сердце вынь и кинь,
Но вот однажды утром неспокойным
Увидел медсестру с ближайшей клиники.

Глаза ее, как лунные озера,
Где рыбы чувств сомненьем забинтованы,
Вели бродягу зорькой, с хмеля хворой,
К сестрице в дом, касторкой заколдованный.

На розовых обоях плыли кони,
Чтоб мордами сгрызать людскую спесь вины.
Что медсестра колдунья, парень понял
По взгляду с магнетизмом неестественным.

Поели каши, диалог комичен:
“Поставлю магарыч, жар вылью в тело я”,
Но спирт в стакане, будто намагничен,
Спиралью затвердел, змеею делаясь.

Сестра шепнула: “Грех колюч, как шило,
Подметки им колоть…” рукою легкою
Змею из горла парня подловила
Сварила вместе с кашей и похлебкою.

И песенку запела рыком кречета,
Где септаккорд ел диссонансов-кроликов,
Что каша  с мясом вправду ведь вкусней, чем так,
И чтоб привел дружков к ней, алкоголиков.

И парень бросил пить… в просторном зале
Садились други вепрями в дубраве лип,
И ели кашу, змеи выползали,
Как те грехи, что пить вино заставили б.

С волшебницей сойдясь в нездешней силе,
Приняв хворобы в хижине натопленной,
Змей жарили, солили и тушили,
Но слишком много было их накоплено.

Идея вспыхнула в любовной паре,
Как лампа, путь согрев блестящим росчерком:
Соорудили в ванне серпентарий,
С любимой превратившись в дрессировщиков.

Шли годы, затерев судьбы помарку,
И цирк внимал актеров комментарию,
Но если кто предложит выпить чарку,
Начальник лил спиртное за террариум.

Веселье злобой не должно караться,
Пусть в добром деле всяческие риски есть,
На форе европейских декораций
Питоны свились в кольца олимпийские.