О пространстве и свете

      На первый взгляд пространство связано с предметами, объектами, вещами, или ещё колоритнее, как говорили в древности с телами. То есть с чем-то существующим вне нас и помимо нас. И сколько Эйнштейн не искривлял пространство он остался на этом же уровне убеждения.

      На второй взгляд, наоборот, пространство зависит от нашего чувственного восприятия этих самых тел, так у Канта пространство стало априорной формой созерцания. И восходя от нашего "априори" мы задумываемся над тем - а не получили ли мы его изначально через животный мир, изрядно модифицировав собственным способом?

     И тогда, на третьем уровне, мы наконец-то понимаем, что пространство это не изначальная форма всякого чувства вообще, хотя так оно и есть, но мы понимаем, что это определение недостаточное, понимаем и говорим, что пространство это форма равновесия нашего собственного движения. Пространство возникает не из самих чувств, не из их опыта, но и не предзадано этим чувствам от Бога - оно возникает как мир, вращаемый нашим движением, как скульптура, которую лепит движущееся существо под названием "я" или лучше сказать - моя самость.
     Поэтому мы говорим - пространство это идея движущегося тела.

     Тянет сказать, что чувства заключены в нём как мушки в янтаре, но это не так. Собственно только одно чувство работает практически в полном подчинении у пространства и в полноценной модификации через него - зрение. Об этом Кант также умолчал. Он это подразумевал, когда говорил - созерцание, но он нигде не выделил того факта, что обоняние, осязание и наши вкусовые чувства никакого даже мало мальски приблизительного "понятия" пространства для нас составить не могут.
Осязание - только если мы двигаемся или двигается наша рука, чтобы осязать.
Слух также довольно колеблющийся советчик.
    И лишь одно зрение настолько тесно сплавлено с "идеей" пространства, что в едином синтезе с ним - то есть в форме какого-нибудь мудреца даёт нам уже и не зрение по отдельности и не наивное внутреннее чувство пространства по отдельности, но именно - СОЗЕРЦАНИЕ - нерушимый сплав того и другого. Именно зрение - это мушка в янтаре пространства.

    Зрение оказывается активным помощником в его подчиненности пространству как идеи нашего движущегося тела. Помощником и со-творцом.
Никакие другие чувства данного пути в человеке не проходят и не прошли по факту.

    Отсюда, вторым, более конкретизированным определением пространства по сравнению с идеей нашего движущегося тела, может служить такое определение: пространство - это форма самоощущаемости световой материи. То есть такой материи, которая свободна от всякой другой и способна пронзать или охватывать её. Именно на такую материю в своей ориентации опирается и наше чувство движения.

    Ничего из этого невозможно найти у Канта и посему Кант на сегодняшний момент устарел. Конечно, он не устарел по сравнению с мышлением наших физиков, поскольку даже Эйнштейн мыслит "ниже" его, и никакая квантовая механика не досягает уровня Канта. Но в самой философии, как острие иглы пронзающей всё и вся мысли, Кант несколько устарел.
   Революционность его идеи состоит в том, что всякая чувственность, и в расширенном варианте не только человеческая, но и животная, которая также есть живая, движущаяся чувственность, имеет базой, основанием и истоком - идею пространства. Но недостаток Канта в том, что он не промыслил свою идею "фактично" - имея основанием чувственности пространство, другими словами, имея основанием чувственности телесное движение, не всякое чувство, как у животного, так и человека в полном смысле этого слова "исполняет" данную идею. Отсюда и затруднения в постижении, так как в совершенной форме видеть это легче. Вот почему и сам Кант ухватился лишь за совершенную форму.

    Очевидно, чувства это вообще такие "образования", которые призваны заполнить пустую начальную форму пространства до предела. Или даже так, чтобы полилось через край.
    О чувстве Демокрит говорил: чувство - это одно тело в другом.
Тогда можем ли мы сказать, что наше фактичное исполнение, к которому мы идём, может быть названо "световым"? Ведь именно свет есть для нас то тело, которое рождает в нас самые богатые чувства. Вспомним декартовское - "видеть всё в естественном свете".

    Пожалуй, в человеческом мире свет и пространство нерушимо связаны. По своему как-то, через привычную им мёртвую материю, это видят даже физики. Но какие россыпи тайн и чудес они упускают!!! Наш выбор сделан задолго до его осознания, мы - светоносные существа. Почему и называем себя удачно или не удачно религиозным образом - божественными.

    Если пространство есть бытие движущегося, а идея есть первообраз этого бытия, пра-феномен в отличие от множества дубликатов; и если чувства есть со-присутствие одного тела в другом - тогда, наш мир есть "внятие" грандиозного со-присутствия всего и во всём.

   Мысля движение как уже задействованное в пространстве физики запаздывают.
Вот этот простор, в который будет высвобождаться всякое внятие со-присутствия, он сам - акт, действие, движение или ещё точнее "восхождение", как подмечал Хайдеггер. Он и есть оно - дыхание Космоса, сколько бы имён мы ему не придумывали. Мыслить движение как перемещение "в"... пространстве - ошибка, если речь идёт не о механике, а о философии. Вот это "в..." само создаётся движением, но поскольку это нелегко понять, необходимо обращаться не к механике, а к органике, которая значительно лучше "исполняет" неслышимую партию первой скрипки Космоса.
    Внутреннее пространство любого живого организма не мыслимо для нас, и оно не мыслимо для нас как раз потому, что оно совершенно "не физично". Живое тело это то, что выполнило "наполнение" своего собственного пространства, и мы не ошибёмся, если назовём живое тело лучшим или худшим исполнением "пространства со-присутствия".

    Но именно такое пространство мы должны стремиться постигать. И именно через постижения такого "живого пространства" мы придём к осознанию того, что телесность есть высшая божественность Космоса. И тогда два прекрасных высказывания Канта, которые он допустил некогда как свою вольность наконец-то совпадут. "Не звёздное небо у меня над головой и моральный закон во мне", которые он связал не столь удачно, а "звёздное небо у меня над головой и душа, преисполненная внутреннего чувства", о которых он говорил, но которых так и не поставил рядом, вместе.