мартовское...

  Растрёпанная овечья шерсть облаков на юге. Там и солнце. Над деревенским же стойбищем – синь-синева! С юга оторвётся немного шёрстки, а с ней солнечного снега принесёт. Кажется, рожает его глубокая лазурь над головой – так невесомы, и прозрачны, и высоки облака, исходящие снегом. Объёмны солнечные снега марта, видны глубоко в вышине. Не застят свет. Добры, радостны, веселящи! Такие покрывают лёгкой сиреневой подпалинкой поля. Самый лёгкий вздох весны пошевеливает отборные, волшебные кристаллы. Но тишина, и всё подтянуто, округло, мягко. А хочешь подурачиться, наклонись к сугробу и легко дунь – забьет лицо забившимися, как мотыльки, снежинками. Влажно, горячо лицу. И тени впервые глубоки. Сегодня только проступили отчётливо. Жить им ещё и густеть, наливаться до апреля. И только грубые насты и зернистые снежные крупы поздней весны изведут их. Всё будет колоть, мучать глаза, изводить зрение. А пока покойно, воздушно, пушисто вокруг. Глядишь вверх и тонешь в храме светящегося снега, плывёшь, тянешься собой в колыхающиеся паутины, веретёнца, отвесы… Ей богу, как весть благая, солнечные снега марта. Врачуют.
  И ночью звёздно после них. Морозно. Выпускает Млечный Путь острые и колючие коготки звёзд и вбирает в себя, выпускает и вбирает. И справа и слева от него глазасто, подвижно. Но по-настоящему звёзды открываются только тому, кто не спит. Кто спит – никогда этого не поймет. Никогда.

  Болеешь до нервной лихорадки за наших парней и девчат на чемпионате мира по лыжным гонкам, на Кубке мира по биатлону. И сам садишься к телевизору с чашкой кофе после очередного брожения в Согре и на горках. Вспорол вчера девять километров снежной целины. Брёл около двух часов. Трудно было в полях: нет пустот между зрением и снегом. Неуютно от этого пугающего объёма, непонятного, не очерченного внятно. Лыж и ботинок не видно, они текут в глубокой колее. Белые воды… Поэтому нет-нет, да и остановишься, оглядишься на дело… ног своих. Смешная, пьяная, рыхлая лыжня позади, но хоть что-то живое в снежной пустыне. На просеке останавливался, бряцал лыжной палкой по веткам, стряхивал застывшие после оттепели снега… Держатся на ледяном колечке. Бьёшь по увесистому комку, а он – раз и провернётся на ветке. Стукнешь несколько раз, опадет кусками, а колечко всё равно держит крупицы цепко. Сверкает ободком. На солнечных склонах снег начинает таять на ивах и берёзах. Ссыпается, а на ветвях блестят льдышки – память об оттепели недавней. В аллее тенисто, а на поворотах, на выходе к горе Кирпичной солнце манит тебя праздником света. Свет этот безумно щедр, но ровен. Не слепнешь пока от него, а душу радует. Как будто блудил долго по дебрям и вышел, наконец, к сверкающим просторам реки. Невольно ускоряешь шаг, бежишь к мартовскому солнечному разбегу на девственных снегах. Как к сказке мчишься – так они мягко, ласково светятся впереди. Всегда кажется, что откроется тебе впереди нечто почти волшебное, исполненное вечного рождества и воскрешения. Да так оно и есть! На Кирпичной останавливаюсь. Солнце – вот оно, передо мной. И, как по заказу, вся глубокая долина наполняется редким, тихим, утишающим снегом. Это уже как ритуал: гора Кирпичная и снег. Отдохни, осмотрись. Куда тебе спешить? Некуда…
  А сегодня два серебра собрали парни лыжники и биатлонисты в эстафетах. Вот спасибо им! И я прошёл свои дежурные девять.