Мандельштам в цугцванге и Сталин

«Есть ценностей незыблемая скала
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
На автора возвышенных стихов».  О.Э.М., 1913


До революции Осип Эмильевич Мандельштам был чрезвычайно популярным поэтом, но среди малочисленной группы утонченных эстетов. По словам К.Чуковского,  для узенького интеллигентского круга.  Выглядел поначалу  весьма респектабельно. Повлияла европейская культура. Учился в Сорбонне и в университете Гайдельберга.
С новой властью его жизнь  - а он потерял своих читателей - резко ухудшилась.
Жить стало не на что. Скитались с женой по знакомым. Жили впроголодь. С двадцать четвёртого перестал заниматься поэзией, зарабатывал переводами. Ощущал себя чужеродным власти.  До отчаяния. До сердцебиения.

Но Мандельштаму повезло - власть его не забывала. Он с женой получал хоть какие-то пайки. В 1922  дали комнату.   В 1932  включили в список наиболее значительных литераторов СССР.  Попал в число привилегированных при получении жизненных благ. С нетерпением ожидал кооперативную квартиру.  Жить бы да радоваться. Ведь и у  других талантливых литераторов непросто всё было.

В 1928 вышли две его книги: стихов и прозы.
В 1930-м  –  «Четвертая проза» - довольно гнусное произведение! Вот два отрывочка.
«Ходят  Ленин  с Троцким в обнимку,  как  ни в  чем ни бывало… два еврея, неразлучные двое». (ну тут выпад против Троцкого  был своевременно удачен, А.Т.).
А вот высокомерная некрасивая цитата против писателей и власти:  «Все произведения мировой литературы я делю на разрешенные и  написанные без разрешения. Первые -- это мразь, вторые - ворованный воздух. Писателям, которые пишут заранее разрешенные вещи, я хочу плевать в лицо,  хочу бить их палкой  по  голове и  всех посадить за стол в Доме  Герцена, поставив  перед каждым стакан полицейского чаю и дав каждому в руки анализ мочи Горнфельда».
И ещё пример.  «В Доме Герцена один молочный вегетарианец, филолог с головенкой китайца -  этакий ходя, хао-хао, шанго-шанго, когда рубят головы, из той породы, что на  цыпочках  ходят по  кровавой  советской  земле, некий Митька  Благой  - полицейская сволочь, разрешенная  большевиками для пользы науки, - сторожит в специальном музее веревку удавленника Сережи Есенина».

Не остановили. Ну и понесло. Попал в цугцванг.  Потерял  контроль над собой, пренебрежительно перешагнув через допустимое, забыл про инстинкт самосохранения. Хоть и написал Александр  Кушнер, что проблема срыва Мандельштама была в уязвлённом поэтическом самолюбии — Пастернаку завидовал, да новым пролетарским и крестьянским поэтам, чьи имена были на слуху. Но я полагаю, суть проблем в его непростой художественно-поэтической натуре и более того.

Ситуация с двумя последними скандальными стихотворениями была очень похожа на  сказку Пушкина про старуху с корытом.
В октябре 1933 получил долгожданную двухкомнатную квартиру в новом кооперативном доме для писателей.
Пришло  время радоваться жизни. Так  нет. Не доволен. В ноябре  написал, говорят, самое мрачное своё стихотворение «Квартира тиха как бумага...». Вот отрывок из него.

«...Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать,
И я как дурак на гребёнке
Обязан кому-то играть.
Наглей комсомольской ячейки
И вузовской песни бойчей,
Присевших на школьной скамейке
Учить щебетать палачей...
Пайковые книги читаю,
Пеньковые речи ловлю
И грозные баюшки-баю
Колхозному баю пою…
И вместо ключа Ипокрены
Давнишнего страха струя
Ворвётся в халтурные стены
Московского злого жилья».

И тут же следом выдал пасквиль про Сталина. Потихоньку бы в ящик положил, так нет - стал читать знакомым и даже  рукопись передал. А кто такие оскорбления простит?
Где у него голова была, на что  рассчитывал?

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются глазища.
И сияют его голенища.
А вокруг его сброд тонкошеих вождей…

По словам Николая Сванидзе, историка, публициста, в его деле в ОГПУ было ещё одно стихотворение «Старый Крым»  со строчками:
«Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле – такой же виноватый».

«Природа своего не узнает лица,
А тени страшные – Украины, Кубани…»

По рассказам коллег, Мандельштам приятным не был ни внешне, ни внутренне. При том — уникальнейший, с собственным глубоким поэтическим утонченным восприятием мира творческий и беспокойный писатель: «Поэзия, тебе полезны грозы!»  Мало зависимый от материального: жилья, одежды, внешности - человек «эпохи Москошвея» в топорщащемся пиджаке, как он о себе написал, тем не менее «истерически любил сладкое. Живя в очень трудных условиях, без сапог, в холоде, он умудрялся оставаться избалованным» (В.Шкловский).
В.Катаев в книге «Алмазный мой венец», видимо, не любя его, окрестил Мандельштама Щелкунчиком, подчёркивая его непропорциональную фигуру и маленькую голову. Да и некудышные деловые качества.
И в обществе неуживчив — склонен к скандалам. С очень высокой самооценкой. «Беззуб, старообразен, но царственной наружности. Голова у него была всегда запрокинута» - Ю.Олеша. Сравнивали его с верблюжонком.

Поэты вообще простыми и понятными не бывают. А тут ещё по выводам писателя А.В.Кокшилова «эксцентрик, человек непомерной гордыни, тщеславия, неврастеник, затем в последние годы больной душевно, неуживчивый, зачастую склочный, вечно суетливый, надоедливый,  обременительный для окружающих». И ещё. После  медицинского освидетельствования в ОГПУ при втором аресте О.Э.Мандельштам  был признан  «личностью психопатического склада со склонностью к навязчивым мыслям и фантазированию».

Гордец, решивший поставить себя выше «отца народов» в той ситуации действительно смахивал на задравшего нос «верблюжонка», только несчастного.
Сталину, конечно, про тот стих доложили. Непревзойдённый  интриган и великий тиран не прощал даже мелких обид. А тут какой-то поэтик, возомнивший себя гением. Бывший его секретарь, перебежчик  Борис  Бажанов, так охарактеризовал И.В.Сталина того времени: «Скрытен и хитёр чрезвычайно. Мстителен необыкновенно. Никогда ничего не прощает и не забывает – отомстит через двадцать лет».  А мстил Сталин изощрённо.
Но в тридцать четвертом ему было не до Мандельштама. В начале года  завершился 17-й съезд партии, где серьезным конкурентом ему обозначился Киров. У генсека зрел план усиления личной власти и  уничтожения  оппозиции. Карателем он оказался способным, продуманным и изобретательным. Быть может, при выборе палача на смену Ягоде и фамилия Ежов очень подошла.

В декабре Кирова  убили. И Сталин начал грандиозную предрепрессионную шахматную игру. Определялись толпы кандидатов на плаху не только среди голосовавших за Кирова. Тут     Мандельштам даже на пешку не тянул.

 ОГПУ  арестовало его 16  мая 1934 года.
А уже 25 мая он подписал следственное заключение с обвинением  «в составлении и распространении к.р. литературных произведений».
«В предъявленных  обвинениях Мандельштам О.Э. сознался и по существу дела показал: «Признаю себя виновным в том, что я являюсь автором контрреволюционного пасквиля против вождя коммунистической партии и советской страны».

Его осудили на три года ссылки в Чердынь (Пермский край).
Там он пришёл в отчаяние и пытался покончить с жизнью. За него заступился Н.И.Бухарин. Сталин, в этот время изображая праведника,  на  заступническом письме  Бухарина написал:«Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…».  И неожиданно сделал коварный ход - позвонил Борису Пастернаку, понимая, что тот за Мандельштама после того самоубийственного стиха заступаться не станет. Пришлось Пастернаку изворачиваться и, отказавшись от Мандельштама, остаться  в глазах общественности  как бы виноватым в ссылке Оспа Эмильевича. Сталину наверняка донесли, что Мандельштам почитал это унизительное для вождя стихотворение и ему.

Игра в кошки-мышки продолжилась. Бедный Осип Эмильевич, понял в какую передрягу попал из-за своего дрянного характера и неодолимого гонора.
А художник слова все-таки он был большой!
Вот строчки из 1914 года:

"Мороженно!" Солнце. Воздушный бисквит.
Прозрачный стакан с ледяною водою.
И в мир шоколада с румяной зарею,
В молочные Альпы, мечтанье летит...

Или из двадцатого:

Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья…

После «благородного» решения Сталина о снисхождении - «его обычная тактика выступать в роли благодетеля» (Л.Лунгина) - Мандельштаму разрешили переехать поближе к Москве. Вождь здесь продемонстрировал свою лояльность и внимание к евреям. «Мастерски» он использовал в традициях Макиавелли национальные противоречия и огромную их политическую и деловую активность и желание выслужиться. Они с их космополитизмом, бесцеремонностью, практичностью, умом и энергией до определённой поры были нужны ему как сообщники.

Мандельштамы перебрались в Воронеж. Расправу с ними отложили,  поджидая,  кульминации  с  покаянием и выражением благодарности и момента упоения счастьем, чтоб побольней ударить.

В мае 1937 года, когда закончился срок ссылки,  поэт неожиданно получил разрешение переехать в Подмосковье.
И Мандельштам, конечно, написал Сталину оду с  хвалебными словами:
«Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее — дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта — отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко — знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь — откровенность, весь — признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки...
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами».

Но это уже не помогло.  Опоздал. Но душой покривил. Унизился. А что написано пером - не вырубишь топором. Плаху Осипу Эмильевичу уже заготовили и топор навострили. Пришла пора расплаты за старые грехи.
В 1938 году в НКВД Ежову от фактического руководителя Союза писателей СССР Ставского  поступило заявление  с просьбой  «решить вопрос о Мандельштаме» с его   «похабными и клеветническими» стихами. А попробуй в той ситуации не напиши!
И одновременно Ставский,  который Мандельштама до того вообще не принимал, в начале марта  вдруг «предлагает ему и его жене путевку в дом отдыха  на  два месяца. А.Фадеев, узнав об этом, почему-то очень расстроился, но Мандельштам был несказанно рад». - Майкл Шапиро.

Здесь в майские праздники его и  оглоушил час расправы. Арестовали. Умели же садисты из НКВД неожиданно появляться в приятные для жертв моменты.
Припомнили ему и что был связан с эссерами, и  что сочинял стишки, дискредитирующие  советскую власть и И.В.Сталина, и  что водил дружбу с врагами народа, и что нарушал предписание и самовольно приезжал в Москву из ссылки, и прочее.
20 мая 1938 года обвинительное заключение  по его делу завершилось словами: «Обвиняется в том, что вел антисоветскую агитацию, т.е. в преступлениях, предусмотренных по ст. 58-10 УК РСФСР.
Дело по обвинению МАНДЕЛЬШТАМА О.Э. подлежит рассмотрению Особого Совещания НКВД СССР».
Получил 5 лет дальневосточных лагерей. Такому человеку почти в 48 лет в лагере было не выжить.
Вот так оборвалось  в 38-м его творчество.

Реабилитирован посмертно: по делу 1938 года — в 1956 году,    по делу 1934 года —  в 1987. Где его могила — неизвестно.



Примечания

* Цугцванг — здесь ситуация, когда действия ведут к ухудшению положения.