песня монаха

пепел я нарек в этом обугленном молчании,
и молчал вопреки свету,
вопреки томлению невидимого.
из губ вырастали слова -
как похоть седин,
как век меры,
как чудище мрака.
из пепла лились годы возраста,
в нем я блистал подобно великим полотнам
прошлого. год длился под спудом,
и день был, как песня монаха,
как одиночество луны,
как забвение иллюзии.
в тесноте я хранил свое слово,
и называл его разными именами,
и прославлял его,
не желая быть понятым и услышанным.
я хотел света в горней обители своего
падения, в горнем молчании
тихого пепла.
из родников своих я лил тяжесть неба -
им, им на плечи!
им, этим прозревшим титанам,
этим присным ангелам в белоснежном облачении.
я хотел быть быстрым, как добыча в бегстве,
я хотел пылать, как обугливающееся сердце,
как плод огня,
как мрамор востока.
горел я дико и одиноко,
и молчал, поглощая все сказанное своими
жадным ртом. голод, голод горел на востоке,
и из перьев неба волос длился в сумраке,
и величал поглощенную суть.
и говорил: в немом забвении падет ангел
полудня, ангел вечера и ангел ночи. в немом
сне будет прятаться закат, и север придет
сч цветами света, и площади восстанут из плоти,
и день заговорит, преодолевая титанические розы .

из охлажденных губ реклась песня востока,
длинная, неуклюжая, жестокая и правдивая.
благодаря востоку нищета вошла в букву, память
вошла в око. из нищеты я и падал в открытое чрево,
в великое молчание бездонных рук.