Заброшенная кочегарка

сумерки  согрели  ладони,
ногти  врастали  в  пальцы,
местные  пришли  с  незнакомыми  лицами,
открыли  карты,
зеркала  требовали  предоставить  сходство,
отчаянно  жестикулировало  пространство,
и  это  напоминало  голосование
при  большом  скоплении,
добродушный  оскал  обнял,
понял…

в  собственном  соку  торнадо
любимым  снам  верить,
менять  голубой  цвет  экрана
на  чёрно – белую  правду  окон,
в  своих  реках  искать  болотную  справедливость  -   
торчать  корягой,
безжалостно,
бесповоротно  обнажать  жалость… 

пишет  письмо  угроза  калёным  льдом,
сухой  шёлк  правды  от  слёз  мокрым  нажатием,
суета  электричества,  а  ныне  успокоенный  ток,
пробрался  в  живое,  по  вороньи  из  розеток  каркает,
и  забились  радостно  в  муравейники  и  пришлые,
и  местные,  карикатурно  -  строгие,  и  слащавые  донельзя,
загнали  в  асфальт  вёрсты, 
а  муравьишек  -  выселили,
птицы  реветь  не  учились,  не  обезумились,
по  холодку  прочь  клином,  да  не  одним,
и  посекли  же  крыльями  ветер  сосредоточенно,
сквозняк  остался  после  них.

вчера  прошло,  сегодня  не  наступило,
стрелки  дворниками  подметают  время,
в  прищепках  пересохла  любовь,
электрический  стул - как  роскошь, 
в  обстановке  преждевременного,   
структура  золы  выстроена,  лопатой  сдвинута, 
молчаливый  строй  чернорабочих,  как  шанс,
любой  шанс  пресечь,
сумерки  согрели  пот  на  ладони,
солнце  станцует  канкан  на  костях.