Иоахим Рингельнац. Моряцкая верность

Иоахим Рингельнац.  Моряцкая верность
 
 
Nafikare necesse est. – Увы!
Помню лучше всех невест Альвину.
Желатин очей ее невинных
Соком стал кладбищенской травы.
Она любила петь, ломая пальцы:
«Я жду тебя, охотник из Курпфальца»,
 
В веселье постоянна, как пассат.
Воскресным днем ее похоронили
На пустоши, где в первый раз любили
Друг друга мы, и вереск был наш сад.
 
В четверг я выкопал ее,
Мне показалось – у нее
Ушные мочки как-то шли вразлад.
 
А в пятницу опять зарыл мой клад.
 
На пустошь пробирался, словно тать я,
Во вторник снова вырыл, и от платья
Отрезал желтый шелковый лоскут.
Его потом мои носили братья,
Порвав на галстуки – всем  по куску.
 
Я преданно копал и не сдавался.
Ужасный вид ночами открывался:
Довольно было сырости сгуститься –
Альвина начинала вдруг светиться.
А я привязан к ней был навсегда,
Хотя местами из нее сочиться
Уж стала синеватая вода.
 
Из гроба. В гроб. Из гроба. В гроб. Недели,
Как воронье над падалью, летели.
Шел неприятный запах от Альвины.
Изъели  черви нос наполовину.
Воняло, как из тысячи утроб,
И я блевал, как в качку, прямо в гроб.
 
Простите за подробности. Но к лету
Осталась только чистота скелета.
Кости рассыпались, блестящи и нежны,
И стали вдруг мне больше не нужны.
 
И вот креплю я шкот на грота-гике
На шхуне, отходящей на Икике,
 
И никогда не возвращусь опять –
На вересковой пустоши копать.
 
Невесты мертвые должны спокойно спать.
 
 
 
 
 
 Joachim Ringelnatz.  Seemannstreue
 

Nafikare necesse est.
Meine l;ngste Braut war Alwine.
Ihrer blauen Augen Gelatine
Ist schon l;ngst zerlaufen und verwest. –
Alwine sang so sch;n das Lied:
„Ein J;ger aus Kurpfalz“.

Wie Passatwind stand ihr der Humor.
– Sonntags morgens wurde sie bestattet
In der Heide, wo kein B;umchen schattet,
Und auch ihre Unschuld einst verlor.

Donnerstags grub ich sie wieder aus.
Da kamen mir schon ihre Ohrlappen
So sonderbar vor.

Freitags grub ich sie dann wieder ein.
Niemand sah das in der stillen Heide. –
Montags wieder aus. Von ihrem Kleide,
Das man ihr ins Grab gegeben hatte,
Schnitt ich einer Handbreit gelber Seide,
Und die tr;gt mein Bruder als Krawatte. –
 
Gruslig war’s: Bei dunklem oder feuchten
Wetter fing Alwine an zu leuchten.
Trotzdem parallel zu ihr verweilen
Wollt ich ewiglich und immerdar.
Bis sie schlie;lich an den weichen Teilen
Schon ganz anders und ganz fl;ssig war.
 
Aus. Ein. Aus; so grub ich viele Wochen.
Doch es hat zuletzt zu schlecht gerochen.
Und die Nase wurde blauer Saft,
Wodrin lange Fadenw;rmer krochen. –
 
Nichts f;r ungut: das war ekelhaft.  –
Und zuletzt sind mir die schl;pfrigen Knochen
Ausgeglitten und in lauter St;cke zerbrochen.

Und so nahm ich Abschied von die St;cke.
Ging mit einem Schoner nach Iquique,
Ohne jemals wieder ihr Gebein
Auszugraben. Oder anzufassen.

Denn man soll die Toten schlafen lassen.