ПД

Светлана открыла дверцу шкафа. С протяжным скрипом, словно нехотя,  дверца распахнулась. Древнему шкафу было столько же лет, сколько и его хозяину. И он верно хранил самые дорогие его вещи.
–  Дедушка, может быть,  всё-таки, примеришь?
Она  ловко сняла с вешалки старую потёртую гимнастёрку.  Прикреплённые к ней награды засверкали в лучах солнечного света. Яркие блики замелькали по комнате, словно солнечные зайчики.
Старик ойкнул от неожиданности и зажмурился, прикрыв глаза рукой. Женщина звонко поцеловала его в щеку и положила гимнастерку к нему на колени:
–  Дедуль, ты как маленький!
Светлана подошла к окну и задернула одну занавеску. Блики пропали. Старик открыл глаза, и, всхлипывая, прижал гимнастерку к лицу.
Внучка подошла и обняла его за дрожащие плечи:
– Дедушка ты мне обещал, что не будешь плакать! Слово дал, так держи.
Дед медленно убрал от лица гимнастерку. Внучка прижала его к себе:
–  Всё хорошо…Ты у нас еще о-го-го!
Стоя перед зеркалом, Николай Алексеевич пристально смотрел на своё отражение. Гимнастерка  была впору. На груди, справа, в два ряда висели медали, а слева, в самом центре, под нашивками о ранениях  –  Орден Красной Звезды.
– Светлана, они завтра придут? Ты им позвонила?
– Да, да – завтра.
– Знаешь, ко мне давным-давно приходили  пионеры. Мы тогда с твоей прабабушкой их пряниками угощали и пирогом с капустой. Вкусный она тогда пирог испекла … Вы пряников-то купите!
–  Хорошо, дедуль, купим.
Дед провёл ладонью по медалям и вздохнул:
  – Эх…Столько лет уже прошло…

Полумесяц, окружённый россыпью звёзд,  заглядывал в окно комнаты. Их слабый свет падал на отутюженную гимнастерку, висевшую на плечиках на дверце шкафа.
– Ах! Вы видели днём яркие вспышки, видели? – спросила медаль «За оборону Ленинграда».
– Да! Я думала, что ослепну. Честно, честно! – ответила ей медаль « За отвагу».
–  И я! – поддакнула другая.
–  Кхе…Милые дамы, соглашусь с вами, это было очень, очень неожиданно скажу я вам! – присоединился к беседе Орден Красной Звезды.
Медали,  приветствуя друг друга, тихо забрякали,  прикасаясь друг к другу.
– Это так волнительно! Вы слышали, завтра придут гости! Давно их не было…
– Может, хотя бы  на этот раз, он расскажет мою историю – горько вздохнула медаль «За отвагу».
– Помните, он как-то начал её рассказывать, но потом разволновался и не смог продолжить… Помните? – вдруг спросила медаль «За оборону Ленинграда».
– Припоминаю!
– Действительно, если подумать, то мы знаем все истории кроме вашей , милочка! – произнёс взволнованно Орден Красной Звезды, повернувшись к медалям.– Как думаете, может он расскажет её на этот раз?
– Думаю, что не мне одной любопытно, почему на вашей оборотной стороне он выбил эти буквы, – сказала Медаль «За оборону Ленинграда».
Медаль «За отвагу» ловко перевернулась, и слабый свет луны осветил на её оборотной стороне ровные крупные буквы  «ПД»:
– Давайте, если увидим падающую звезду, загадаем одно на всех желание – узнать завтра, что означают эти буквы!
– Поддерживаю! – сразу откликнулся Орден Красной Звезды.
– И мы, мы тоже! – воскликнули медали.
Эта ночь выдалась ясная и на удивление звездопадная.

Пять пар детских глаз, принадлежащих ученикам седьмого класса из соседней школы,  с восхищением смотрели на ветерана.
– …За спасение командира, за то, что при артобстреле прикрыл его собой, мне вручили орден Красной звезды, – закончил Николай Алексеевич свой рассказ, дотрагиваясь кончиками пальцев до ордена на груди.
Девчушка с яркими конопушками на озорном лице,  с короткими, ярко рыжими хвостиками, привстав, подняла вверх руку.  А когда ветеран ей кивнул, бойко спросила:
– Скажите, Николай Алексеевич,  у вас много медалей, а есть у вас самая дорогая из них?
Дед внимательно посмотрел на девочку и задумчиво улыбнулся:
– Есть, вот эта медаль, – дед дотронулся до медали «За отвагу», – Она, ребята,  для меня особая.
– Особая? Почему? – спросил мальчик.
Дед медленно перевернул медаль:
– Всё дело в этих буквах. «ПД» – их я выбил на ней сам, чтобы помнить. Помнить и гордиться, что был знаком с одним, дорогим мне, человеком.
Дед замолчал и посмотрел в окно. На подоконнике сидели, нахохлившись, голуби. Как будто слышали рассказ деда, несмотря на то, что окно закрыто.
Старик улыбнулся: «Познакомились мы с ним в 1942 году после моего прибытия из госпиталя, где я проходил длительное лечение после ранения. Спас в тяжёлом бою своего командира… Когда я прибыл  в свой полк, однополчане встречали  меня радостно.  Я тоже был рад, что смог вернуться в строй. И тут он – совсем юный, не большого росточка,  огненно рыжий, с яркими конопушками. В первый же день,  во время обеда, пацан неловко спотыкается  и обливает меня своей горячей похлёбкой. А потом оглушительно орёт:
–  Рядовой Огурцов! Разрешите извиниться, товарищ  сержант! Виноват!
– Во, рыжий, даёт  –  опять ворон считает! –  произнёс  кто-то из солдат.
Я поднимаюсь и, отряхнувшись, внимательно, с прищуром, смотрю  на него:
– Какой же ты Огурцов? Это ты братец хитришь – рыжик, не иначе!
Кто-то из сослуживцев засмеялся. Я же по-дружески хлопаю его по полечу и спрашиваю:
– Как тебя зовут?
– Пашка!  –  широко улыбаясь, отвечает он.
Слышится дружный смех.
– Значит Пашка…Пашка – Рыжик!
Я поднимаю и протягиваю ему его котелок:
– А ну, шагом ма-а-арш за похлёбкой!
Так мы с ним и познакомились. Больше года мы воевали с ним бок о бок, куда я  – туда и он. Били вместе врага и вместе мечтали о победе. А потом наступил тот бой…».
Николай Алексеевич закрыл глаза. В комнате наступила напряжённая тишина, которую монотонно нарушал лишь  ход настенных часов. Тяжело вздохнув, ветеран открыл глаза и увидел, как мальчишки и девчонки, замерев,  пристально смотрят на него. Потерев ладонью лоб и расправив плечи, старый фронтовик продолжил: «С самого утра моросил дождь со снегом. Мы готовились к большому наступлению: грузили ящики со снарядами, готовили своё оружие к бою. Поздняя осень давала о себе знать ветреной и холодной погодой:
– Холодно, братцы,  давайте погреемся – предложил  кто-то из сослуживцев, и мы присели у костра в ожидании, когда закипит вода.
– Вот вы знали, Николай, что огонь можно и без спичек зажечь? – тихо спросил меня Пашка, пытливо заглядывая в глаза.
– Можно конечно, но сложно. И что это ты мне всё выкаешь?
– Уважаю.
– А скажи-ка  мне, честно, разве не обидно, что я тебе прозвище такое дал? Теперь тебя все Рыжиком только и кличут.
– Неа, я мамке написал про это, а она знаете, что пишет в ответ? Что так смеялась!  Смеялась! Подумайте, действительно смешно – меня же все всегда только рыжим, да ржавым дразнили, а тут – «Рыжик». Не обидно вовсе! Мы с матушкой обязательно после войны вас в гости пригласим. Пироги у неё ух, какие пышные, да вкусные – хочешь с рыбой, хочешь с яблоком!  Нам бы только победить…
Речь командира перед боем была короткой и яркой:
– Товарищи солдаты! Каждый из вас  –  разящий клинок доблести и чести нашей Родины! Помните, что только ваша решительность, верность приказам и смелость помогут нам сломить и уничтожить фашисткого захватчика! За родину! Вперед, в атаку!
На пятый день наступления мы продвинулись на три с небольшим километра вперёд, отбросив врага с большими потерями, как с нашей, так и с его стороны.
В момент затишья я не заметил как задремал, свернувшись калачиком в воронке от снаряда.
Меня разбудил комвзвода, дергая за рукав гимнастерки:
–  Фёдоров, ранен?
–  Никак нет, товарищ лейтенант. Пара царапин…
– Хорошо, найди себе напарника покрепче, и оттащите  ящики с патронами до заката на огневую позицию № 5.  На рассвете начинаем наступление.
Он развернул карту и начал показывать мне местонахождение пятой позиции. Подполз Пашка и тоже стал внимательно изучать карту:
– Товарищ лейтенант, разрешите мне с ним! Вы не смотрите, что ростом мал, я жилистый!
– Добро!
Времени до рассвета оставалось мало, и  враг снова начал то тут, то там обстреливать наши позиции. До пригорка за  не большим болотцем, где находилась позиция, было метров двести.  Ползком, под редкий свист пуль мы потащили ящики, прячась,  по возможности, в воронках и  укрываясь за редкими деревьями  и кочками.  Когда мы подползи к позиции, стало совсем темно. И тут рядом с нами раздались громкие крики и стоны. А потом наступила зловещая тишина.
– Рядовой Огурцов, ждите команды и охраняйте ящики!
Отдав шепотом приказ, я ползком взобрался на пригорок  и спустился в окоп, где были установлены пулемёты. В темноте я услышал тихий стон. Приблизившись,  увидел убитых немецких и русских солдат. Стон стал громче:
– Товарищ, вы где?
– Здесь я…  – ответил мне  лежащий на боку тяжело раненный  младший лейтенант. –  Помоги встать. Напали, сволочи, сзади…
Я помог ему подняться и свистнул Пашке. Мы затащили ящики с патронами в окоп и по приказу младшего лейтенанта зарядили пулемёты. С первыми лучами солнца, вдалеке послышалось волнообразное : «Ура-а-а ! В атаку!»
Лейтенант, еле стоя на ногах и, почти теряя сознание, обратился к нам:
 – Бойцы! Слушайте мой приказ…  Удержать позицию любой ценой… Приказываю… стоять до конца…
Бой затих только к вечеру. Благодаря героизму русских солдат линия нашей обороны значительно продвинулась вперёд. Молоденькая медсестричка перевязала наши раны. Я был ранен в плечо, но от сильной усталости почти не чувствовал боли. Пашка тяжело дышал,  и на его груди расплылось большое тёмное пятно:
– Ты, Колька, не боись, выживем – прохрипел он мне, увидев мою тревогу.
– Не рано ли ты на «ты»  перешёл? – спросил я его.
– Чудак человек, сам просил, а теперь спрашивает…
Медсестра подхватила его и приподняла. Он всхлипнул и осел на землю:
– Ты, сестричка, меня не трожь… Вон, его сначала спасай, – прохрипел он, отталкивая её от себя.
Я подошёл к ним и помог ей поднять Павла. Закинув его себе на спину,  строго ему сказал:
 – Рядовой Павел Огурцов, Рыжик, слушай мой приказ  – отставить нытьё!
Я почувствовал, как он улыбнулся, и услышал слабое:
– Есть, отставить…

После тяжелого ранения на фронт Пашка больше не вернулся. За тот бой  он, так же как и я, был награжден медалью «За отвагу». После войны мы встречались с ним всего один раз, и он угощал меня матушкиными пирогами. Скажу я вам  –  это были самые пышные и вкусные пироги с рыбой и с яблоками, что я когда-либо пробовал!»
Николай Алексеевич улыбнулся и, посмотрев на правнучку, притворно строго сказал:
– Светлана, ты нас чаем-то с пряниками угощать собираешься, а?
– Ой, конечно! Что это я?  Ребята, пойдемте пить чай.

Поздним вечером. Когда Николай Алексеевич уже спал. Полумесяц, окружённый  россыпью звёзд, заглянул в окно комнаты.  Там, на дверце древнего, как и его хозяин, шкафа висела старая, потёртая гимнастерка.
– Вы слышали. Удивительно! – начал беседу Орден Красной Звезды.
– Но он так и не сказал, что означают эти буквы – огорченно произнесла медаль «За отвагу».
– Да как же не сказал, что вы? Всё и так понятно! – ответила ей медаль «За оборону Ленинграда».
– Конечно, понятно! – согласились с ней другие медали.
– «ПД» означают  – Пашка Друг! – сказал Орден Красной Звезды.
– Друг с большой буквы! – радостно воскликнула медаль «За отвагу».
– Знаете, я тут подумал, что та славная, рыженькая девчушка могла бы быть праправнучкой Пашки Рыжика… –  задумчиво произнёс Орден Красной Звезды.
– Если подумать, то они  все - все  нынешние мальчишки и девчонки – их праправнуки! – сказала медаль «За отвагу».
Спорить никто не стал!