Подымается Русь?..

              И яблоня, веткой крестясь,
              последней уходит из сада...



Что ни вечер,
                в полуподвале,
где высокие потолки,
а в окошки заглянешь едва ли,
так узки они и низки,
за большим столом,
                трёхметровым,
вся Россия, как есть, сидит,
на бачок десятилитровый
самогоночки тёплой, новой,
зачарованная, глядит…


Вань, а Вань, как на Катьку-то
                пялится
«новый русский» –
                слюна на груди!
А иначе, почто он тут вялится
с миллионами,
            посуди?

Третий раз посылает за сёмгой,
дети жвачку ушами жуют…
Дай-ка, выпьем за «мерсик» твой, Сёмка,
и за «бауманский» институт!

Ты в «термехе» волок, в «начерталке»,
я – в ЭРИ, в «сопромате», в АФУ…
Нынче доки мы в рыночной свалке
да ещё у Катюхи в шкафу,

меж душистых её нафталинов
и французско-российских потов
в проявлениях недюжинных –
«будь готов!»
               Вон один уж готов…

Инженеришка из КНИИТМУ,
хоть не пил,
             от жратвы – соловый…
Уж полгода не платят ему,
здесь жирует, в бесплатной столовой,

держит брюхо руками…
                Битком!
Ест без хлеба, язви его душу!
И уходит тайком с кульком –
деткам тоже ведь надо кушать.

Элька-Флейта, та ходит поплакать,
вынет доллары из колгот,
сядет в угол, обнимет собаку,
и ревёт себе, и ревёт…

А Кузьмич наш?
                У этого строго:
стопка, яблочко, борщечок,
И – за ширму.
                Устал с дороги,
притомился жучок-челночок…

Третий раз через две границы
за полгода,
             туда-сюда!
Пусть ему,
             ну хоть кульман приснится,
Где корпел, или уж секс-девица,
а то всё – поезда, поезда…

И кого тут у Катьки нету? 
Все прослойки и все слои…
Вот те, Вань, и страна Советов!
Ну, кого?               
         Ну кого, Вань, – за это?!

Надо ж, кончились сигареты…
– Да чего там, бери мои!


– Что разнылся, нудишь, как комар? –
Подымается Русь,
              подымается!
– Да куда же подъём тот девается,
если, глядь,
              уж совсем загибается
на Руси стар и млад, млад и стар?
Ну, а тот, кто жирует,
                его,
говорят, уж тошнит самого
от жиров тех  –
                не естся, не спится,
наш ведь, русский,
                привычный делиться,
кинет «мятых» нам из сапога!
Подождём, баба Маня?
– Ага…