История любви. Глава 6

 И продолжил, сам не осознавая.

– И мне так и не удалось разгадать ту загадку, как и почему вы оказались там, ночью на дороге, да ещё раненой. Вы не расскажите?

– Я? Где, когда? Вы возможно с кем-то меня перепутали?
Ответила она, но в её глазах загорался неподдельный интерес ко мне.
И что в её сердечке? Вот бы узнать. Читать в сердце мне ещё не подвластно, ум могу просчитать, но не сердце.

– Ты мне говорила, что не помнишь.
Не осознавая, я перешёл на «ты», руки мои дёрнулись, сжали рыбу, что чешуя прилипла к ладоням. Нагнулся, отпустил рыбу в воду, и руки ополоснул, набрал воды полные пригоршни, освежил лицо, но это не охладило меня, нет, жар добавился, словно и в реке была горячая вода.

«Боже! Что я несу? Сам не знаю, откуда всё идет у меня? Из сознания? Боже, тридцатник доходит, а оробел перед этой малышкой. Какая-то околесица сумбурная в моём мозге».

– Воробышек! – Произнёс я вслух охрипшим голосом. Во рту всё пересохло, склеилось, и вновь с трудом произнёс. – Воробышек.

– Во-ро-бы-шек? –
По слогам и каким-то радостным удивлением произнесла очаровашка. И у неё приоткрылся её красивый ротик, словно ждала поцелуя.

«Боже, сколько же ей лет?» – Простонал я мысленно.
Ответа не последовало. Спросить?

Но сам не осознавая, что я делаю, подошёл к ней вплотную, она и так была маленькая, при моих метр девяносто, да ещё стояла чуть ниже пригорка.
Подняв голову, смотрела мне в глаза, и не отводила взгляд. Её щёчки начинают алеть, с её ямочек. Такие пятнышки в этих местах, очаровательные, а глаза распахиваются, и личико её сделалось кукольное, такое трогательное. Что моё сердце затрепетало.

О чём она думает? Может, она тоже вспоминала? Может, в ней тоже торкнуло, вспоминает меня?
А я смотрю сверху вниз, на её жилку, трепещущую на шее, в углублении соединении ключиц и завис на тонких линиях ключиц.
Ничего не соображая, притянул её к себе, но до губ её не дотронулся, а своими губами собрал пыльцу с её ресничек, затем поцеловал в глаза, затем собрал, как слизал пыльцу с носа, со щёк.

Боже! Какая же она сладкая.

Девочка стояла в стопоре. Моё сознание всё же прояснилось и у меня хватило выдержки не целовать её в губы, лишь после колебания всё же провёл языком по ним, и спросил.

– Тебе сколько лет, воробышек?

Надо же, моё сознание пробило инстинкт. Подумал я, ждал ответа, прижимая её к себе всё теснее и теснее.

– Двенадцать. –
Пропело где-то у меня в груди, в складках, моей рубашки надетой нараспашку поверх тенниски. Сознание ударило меня ещё раз.

«Отпусти ребёнка». «Боже! – вскричало во мне болью. – Как?»

– Как двенадцать? – Спросил я тихо.

И с не охотой, с болью, освобождал её из своих объятий. Я-то думал, лет пятнадцать шестнадцать, и то думал, поторопился родиться, а здесь совсем ребёнок.

Она стояла и смотрела на меня чистыми глазами голубого майского неба и со слезами. Они крупными бриллиантами скатывались по щекам.
Она молчала, даже не всхлипнула. А слёзы текли и текли.
Прозрачные слёзы, в них даже отражалось солнце. И блестели, переливались радугой. Или мне так виделось, или действительно происходило так, её лицо освещалось солнцем и солнечные лучи играли на её лице и в её слезах.

Слёзы от испуга? От моей напористости взрослого мужика? Или же что-то другое? Может все же мелькают в ней воспоминания?

Я подожду, если она вспомнит, подожду, как вырастит. Только вот сейчас мне её надо отпустить. Отпустить. Отпустить!

Руки мои опустились, но так и остались стоять соединённые, телами и физическими, и энергетическими, а энергетические, как я почувствовал, слились полностью, не знаю, как она, но я чувствовал и видел.

И ни я не сделал шаг назад, и не она.
Я старался впитать её в себя, напитаться её присутствием, её ароматом. Ароматов цветов и ещё тем, что пробивалось изнутри неё, тем её бутоном распускающим, в котором идёт постепенное её созревание. Созревание моей любимой.

И оно такое сладкое, вся её внутренняя суть, сладостью доносилась до меня и я её впитывал. И мне подумалось.

Подрастет, расцветёт, будет ещё краше. А мне ждать, только не упускать её из виду. Быть всегда поблизости. Как это сделать?

Раздался всхлип, она вдохнула с силой воздух, а я очнулся и сделал шаг назад. А она стояла и всё так же смотрела удивлённо с печалью.

– Воробышек, извини, я сделал твоему сердечку больно. Извини.

А она ничего не ответила, повернулась и побежала, побежала с такой быстротой, что почти моментально пропала из виду, словно растворилась.

Прошло какое-то время, я по-прежнему встречался с её сестрой, без обязательств, и старался видеть воробышка, но только чтобы она не видела меня.
Видеть её хоть издали мне было не обходимо, это как глоток воздуха, она была для меня воздухом и всем остальным. Моей жизнью.

День был прожит зря, если я её не увижу, меркло всё. Что случилось, как быть? Я взрослый, мне почти тридцатник, а она ещё ребёнок.
Ждать, только ждать.

И прошу вселенную, сбереги её. Прошу, ветер разгони лишь тучи, но не смей любовь нам разрушить! Я же люблю её больше жизни.
Боже! Как она мне дорога.
Верю, придёт наше счастье. Не наша вина, что разница большая у нас в возрасте. Здесь не исправишь, лишь любить.

Однажды сестра Верочка уговорила поехать на танцы в соседнюю деревню, не в ту, где жила воробышек, а дальше.
И с Верочкой, и с младшим братом поехали на танцы, условились, что Майя и её тётушка, тётушка, младше её на два года. Смешно, но что в жизни не бывает.
У нас самих были дяди молодыми, Богдан и Данила, всего лишь на несколько лет старше меня.

Условились, что девушки тоже будут на танцах, но не ожидал увидеть там воробышка. Боже, как резануло мне сердце.

И она смотрела на меня с болью в сердце, теперь-то я видел.
Видел.
Она узнала меня не того, кого встретила на реке, который с чудовищным напором хотел целовать её, а наше начало. Начало! Истинное.

Мы одно целое, но родились не вовремя, хорошо хоть в этой жизни увиделись.

Сохрани нашу любовь Исток творящий,

Майя звала меня в танец, танцевал с Майей, но не сводил глаз с воробышка. И почему я не повёл в танец? Чего я боялся? Видел, она в обиде стояла возле стены. Слышал её крик, внутренний крик.

Она кричала, кричала сердцем, душой.

«Он мой, а я опоздала родиться».

И этот крик отзывался в моём сердце. Раздумывал, как уйти от сюда и увезти её и всех остальных. Вот отчего раздумывал?
Надо было сразу уходить и увести всех, хоть Верочка протестовала, танцы, танцы, танцы, а я чувствовал ведь какоё-то нарастающее волнение.
Что-то витало в пространстве неприятное. Для себя, мне было всё равно, но воробышек и Верочка, да и Славий ещё совсем юнец, пятнадцать лет.

И вдруг она стала танцевать, да так, что у меня челюсть отвисла. Я сразу понял, танцевала она для меня. И не сразу заметил, как вокруг неё образовался круг из жадных и похотливых парней.

Оставил Майю среди толпы, я бросился на защиту воробышка, и даже с какой-то грубостью схватил её за ворот тоненькой джинсовой курточки, что ворот затрещал. Забросил её вначале за себя, заслонил собой, а затем и вовсе перекинул её через плечо, понёс из зала. Майя кричала.

– Юра! Ты куда её?
– Домой препровожу. Нечего ей здесь делать. Зачем взяла с собой? Ты посмотри, слюней-то сколько испустило.

Да. Те, что окружили её, действительно исходили слюной, вероятно уже мозг их возбудился и воспалился эротическими сценами или даже хуже, извращённым порно.

Воробышек мой, девочка, несмышлёныш, зачем ты здесь?

Спрашивал, неся её на своих плечах, а она молчала, то ли от испуга, видел её испуганные глаза, перед тем взять на руки и положить на плечо.
Её рука обвила мою шею, а лицом уткнулась сзади в шею, боже, как огнём обожгло, и сразу такая благодать пронизала всё моё тело, что внутренний стон чуть не вырвался наружу. Затолкал её в машину и приказал.

Сиди я сейчас. А сам побежал в зал, там оставалась Верочка, сестра моя, чуть старше воробышка, лет на пять, тоже молоденькая дурочка, глаз да глаз за ней тоже нужен. Пока вернулся с Верочкой и со Славием, воробышка уже вытаскивали из машины, услышал её испуганный крик, кинулся защищать.
До сих пор не разобрался, что же такое получилось. Воробышка я вновь толкнул в машину, а здесь драка, завязалась.

Драка была не со мной, а эти уроды, их по-другому, и назвать нельзя, слова не идут, дрались между собой. Да не просто кулаки почесать, а настоящая драка, с поножовщиной.

И как получилось? Нечаянно или же специально задели Верочку.

А я, как только увидел сестру, опускающуюся на землю, сам не осознавал и не понимал, как включился в эту драку.
Сколько там подонков осталось лежать, пока Славий втаскивал Верочку в машину, мой мозг не осознавал.
Но тогда, точно знал, я дрался лишь кулаками. Может, кому и своротил скулу или нос сломал, но не убивал.

Как оказался нож у меня в машине, да ещё с моими отпечатками? Кто сунул мне? Так и не вспомнил. Кто его мне сунул, не смог осознать, но точно помню, дрался я кулаками, да и не было у меня такого ножа никогда и даже в доме у нас таких ножей не было.
Загадка вселенной, которую я ещё не разгадал. И разгадать надо её мне, только мне, более она никому не нужна.

А как доехали до больницы, всё остальное происходило, как в тумане, как сквозь сон, слышал голос врача.
– Мы сделали всё, что смогли,
– Как это всё? – Кричала неистово воробышек.

Всю дорогу она держала голову Верочки у себя на коленях, зажимала своей курточкой рану Верочки, и умоляла быстрее ехать в больницу.
А как быстрее после проливных дождей по полевым дорогам? Со Славкой толкали машину, пока выехали на трассу.

– Значит, не всё ещё сделали. Быстро работать, приводите в чувство.
Кричала на врача моя маленькая девочка. В ней было такое, что врач дёрнулся, повернулся и пошёл назад, в операционную. Но всё же, вскоре вернулся, и, отвернувшись, от воробышка, ответил.

«Уже невозможно, что-либо сделать».

А она не хотела верить, что Верочка больше не дышит и сердце молчит. До сих пор этот крик звенит в ушах.

«Это я виновата».
И так кричала, что врач уже её приводил в чувство.

А чуть позже, мы были там ещё в больнице, ни я, ни Славий не могли прийти ещё в себя, я держал на руках, воробышка, привезли остальных пострадавших.
От меня пострадавшие или от самих себя, а может совершенно от других лиц.

Позже Славий рассказывал, ходили слухи и даже знают, кто это сделал, но молчали. Упорно все молчали.
И на меня здесь же надели наручники. Вновь на глазах воробышка, да так грубо её оттолкнули, , что она упала, хорошо, хоть Славий её успел поймать. И вновь её крик, крик моего воробышка.

«Он не виноват, я же всё видела»

Но кто её слушал, когда все прятали глаза друг от друга. А ответить кто-то должен. Даже на похороны родителей не отпустили.

Удивительное и не постижимое порой очень болезненное происходит в мире и также произошло в наших жизнях.
Стечение обстоятельств или, как это назвать?

Мои родители и родители воробышка вместе с Майей попадают в страшную катастрофу. Как будто всех соединил кто-то в одно место.
Рухнул пролёт моста эстакады в тот момент, когда под ним находились автомобили. По стечению обстоятельств или кто-то так захотел, но наши родные оказались в этом водовороте ужаса.

Вот и думай, осознавай, отчего и почему, для чего и как?
А во мне что-то сгорело. Такое безразличие наступило, даже на вопросы следователя не отвечал, лишь думал, как мой воробышек там.

Позже, уже после суда, Славий сказал, что её больницу поместили. Думал, выдержит ли моя девочка. Одна осталась. А потом Славий рассказал, тётя есть у неё взрослая, лет 25 лет, это немного успокоило меня. Просил братьев и дядю помогать им.

Сколько лет прошло в полной разлуке, только и узнавал о ней от братьев. А позже, Данила, наш дядя, оказывается, влюбился в её тётушку.
А я с воробышком отчего-то боялся встретиться. Как она встретит меня?

Оля, Оленька, Лёлечка все эти года она стояла перед моими глазами маленькая малышка, с пыльцой на лице, солнышком освещённая и со слезами в печальных глазах.
Танец маленького воробышка , да ещё крик её в суде.

И всё же разрешили мне подержать её холодные пальчики рук, и губки вкусные, до которых смог дотронуться сквозь железную решётку.

Видел и чувствовал, как её трясло. Как содрогалось её тело и внутри и снаружи. От страха, от разлуки и от страшной смертельной действительности.

Девочка, совсем ребёнок, ей бы под материнским крылом быть, а здесь теряет всех. И меня нет рядом.

По рассказам Валерии, Данила рассказывал, она всегда молчит, улыбается только лишь детям из детдома. И ещё, когда встряхнёшь её, оживишь каким либо образом.
И вот встретил. И зачем я выставил эту картину, этот «Крик души»
Юрий вздохнул.

Ведь любить – это счастье, а что у нас получилось?

А я, как взглянул на неё, здесь в зале, сердце моё, думал, выпрыгнет, но она не узнала меня. А может, не ожидала встретить?
В первом взгляде, как встретились наши глаза, я почувствовал, её потянуло ко мне, не осознанно, но видел, потянуло.
Может, воспоминания зашевелились в тот момент?

Обрадовало меня это или нет, не успел понять. Она убежала. Но когда нашли её на дороге, осознано или не осознанно, она обнимала меня, пока нёс её до нашего дома. Что-то шептала, «люблю» вырывалось порой шептанием из её уст. Руку не хотела мою отпускать.

Так и пришлось рядом с ней быть, держать за руку, пока дед растирал её тело, и пока она успокоилась и уснула. Да я и сам не хотел уходить от неё. Но почему-то потом уже утром струсил и уехал? Вот почему?

Сам не понял, не осознал ещё. Дед смеялся надо мной, говорил.

«В любви и мудрые теряются и глупеют. Ничего выйдешь и ты из ступора».

Меня удивляет ещё один феномен.
Как она смогла преодолеть такое расстояние? От центра города, до того места, где случайно нашли её. Это ведь только от самого города сорок с лишним километров, да ещё по городу.

А ведь Валерия была уверена, что она убежала домой. Подумали, она вспомнила меня, и заволновалось, и убежала, чтобы ничего не выяснять, не объяснять.
А здесь вон оно что.
И мы поехали этой дорогой, хотя к домой ездили через деревню, так не ближе, но там асфальт, а здесь сами редко ездили. Ох, если бы не поехали?
Он посидел в молчании, и произнёс вслух.

– Нет, поехали бы, за рулём был я, а меня уже вело туда, ведь я почти проехал поворот, но вернулся, Славий ещё ворчал, что ливень начался.

Бог мой, воробышек, всё же я тебя увидел в этой серости вечера и в непроглядном ливневом дожде. Ливень такой, что показалось, вся природа взбунтовалась.

Пока принёс её в дом, мне казалось, что она и дышать перестала. В темноте по лесу, без дороги, интуитивно четыре километра напрямую получилось.
Как дед сказал, когда в чувство её приводил, растирал её тело, оживлял.

– Во вселенной и не такое может быть, а человеческий организм, он такой непредсказуемый, может быть очень выносливым.

И мозг, а его, в общем-то, понять никто не сможет, может такое выдать всем на удивление. Есть там в нём пунктик аль центрик, который напрямую связан с Истоком творящим.

И ничего удивительного здесь нет, вы-то должны понимать, душа её освобождалась от травмы. Прошла путь этот, жизнь ведь не просто так даётся в этом мире.

И девочка осознавать начала, другой ей путь уже предначертан. Здесь ей вся вселенная помогла пройти этот путь. Горячка пройдёт и проснётся, мир уже для неё станет другим.

– Понимаю, дед, понимаю. – Сказал я ему. – Но не укладывается в моей голове это бурное действие.

– Уложится Юра, уложится, всё прояснится, если эту истину Исток посчитает нужным для тебя донести, тебе объяснится. Тебя не сменить? С ней будешь?

– Да, дед, не волнуйся, я побуду до утра с ней.
– Отвар сейчас принесу, будешь поить её периодически, как стонать начнёт.

– Славий вернулся? Приехал? – Спросил деда, как тот принёс отвар.
– Тоже пешком пришёл, под таким дождём машину не исправить. Да, что с ней сделается, с машиной-то, потерпит до утра железяка этакая. И как вот вы её увидели в таком ливне? Не переехали ещё ненароком. Удивительно!

Продолжение следует.....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.