Ля и ре сидели на трубе

Вот и половина февраля,
воздуха морозное амбре.
Падает с карниза нота ля,
землю ощущая нотой ре.
Всё на понижение тонов,
пальцы разыграешь - и айда,
этот переход, увы, не нов,
сверху - вниз, отсюда - в никуда.
Чуть пригрело - первая пчела,
видел нынче - очень удивлён.
Но пока она не начала,
метить свежим звуком небосклон,
можно как бы и не замечать
первый звук второй из половин
самой замечательной из пьес.
Было ян, сегодня стало инь,
может, это авторская спесь,
может, звук, текущий в желобах -
тает снег, а утром - гололёд.
Тополь приоткрыл замшелый пах,
вдруг ольха опавшая прильнёт.
Милость не сменяется на гнев,
в музыке, скорей, наоборот -
вон трамвайной трелью прозвенев
звук октаву новую берёт.
Нота ля и нота ре вдвоём
тянутся к оставшимся пяти,
что, февраль, в творении твоём,
я не смог пока ещё найти.
Что не отыскал, не взял себе
на вооружение пока.
Ля и ре сидели на трубе,
выше - только в небе облака.