Дорога смерти

Глава из романа "Годы безвременья"  Роман занял второе место в Германии - "Лучшая книга года 2016" В конкурсе приняло участие 800 авторов из 20 стран мира


               

                Нету права на злобу. Но всё же, эпоха, позволь
                Узаконить неприкосновенное право на боль.
                Если враз околючили столько миллионов,
            Сколько, видно, замучили в чреве истории эмбрионов.
             Где могилы, пусть даже бурьяном заросшие,
             Всех надежд, что расстреляны были в зародыше?
                Евгений  Евтушенко.


В  1949 году  во Вдовино и ближайшие деревни нахлынула новая волна заключённых. Оказывается, комендатура надумала самостоятельно построить через болота и тайгу дорогу от левого берега Шегарки  к правому берегу  Бакчара. Для чего? Шёл широкий поток заключённых. К  нам из Новосибирска по плохой просёлочной дороге (а это 200 километров) и назад из Пихтовки. Внутри зоны действовали суды комендантские и постоянно наказывали  провинившихся арестантов  за каждую мелочь. Не было покоя никому! Отсюда направляли в тюрьмы и другие пересыльные  гиблые лагеря  на притоки Оби и дальше. Старая дорога летом практически непроходима – топи. Для сопровождения заключённых нужно много подвод, охрана – всё это долго и дорого. А дорога Бакчарская сокращала это расстояние вдвое. Но не учли эти бездарные  НКВД-эшники, как это строительство  обойдётся дорого, трудно, а, главное, с какими жертвами.

Спешно у нас во Вдовино  построили  новую большую тюрьму. В селе два пруда - верхний и нижний. Соединялись ручьём, который тёк в Шегарку. Вот на берегу нижнего пруда построили новую  просторную тюрьму с несколькими камерами и решётками на окнах. Провинился перед комендантом, не то слово сказал  или дневную норму не выполнил – в тюрьму. При допросах били, а строптивых забивали насмерть. Ночью отвезут на Тетеринское кладбище и вычеркнут из списка.  Некоторых везли в зональную тюрьму районного села Пихтовки. А оттуда  на острова смерти и северные притоки Оби, коих было не счесть! Весной во время паводка  и осенью, когда льют постоянно ледяные дожди, дорога на Пономарёвку и Пихтовку становилась непроходимая. А заключённые постоянно убегали независимо от времени года. Поймают – в тюрьму и ночью, когда деревня спит, расстреливают прямо в тюрьме, чтобы не возить по тяжёлой дороге – так канители меньше. Движок включат – выстрелы глушить. Поставят лицом к стенке и в затылок! А другие заключённые ночью при свете керосиновых ламп могилы копают. Всё продумано!
 
Вспомнил  один вечер. Мы повзрослели. Как-то  собрались у матери  несколько интеллигентных десятилетников, недавно присланных во Вдовино. Уж не помню, какой это был праздник, но им  комендант дал несколько часов отдыха и они собрались у нас. Мать сварила картошки, поставила тарелки с капустой, нашлась и бутылка самогона. Потекла неторопливая беседа. Я с жадностью всматривался в этих людей. И по разговору, и по манере держаться, они не были похожи на  наших деревенских людей. Один из лагерников был офицером  армии. Ещё был учёный, инженер, четвёртый – священник, а двое  других – врачи. Мать расспрашивает:
   - Как вам наше село Вдовино? Старший комендант у нас свирепый. Наверное, вы уже заметили. Много работаете? Хоть кормят вас? После лагерей-то всё равно здесь легче.
Все хором дружно заговорили:
    - Ошибаешься, Анна Филипповна! Жизнь в лагерях много легче, спокойнее, надёжнее, чем в вашей комендатурской зоне. Да и на войне мы все побывали. И там лучше!
    - Чем же? Ведь на войне вас могли убить в любую минуту!
    - А здесь что? Разве не убивают? Ещё как. Постоянно конвой с овчарками, коменданты с наганами на ремнях – звери лютые. Работаем до изнеможения. Нормы ужасные. Не выполнил – бьют прикладами. И летом, и зимой. Одного нашего товарища просто истязали. Очень он уж был худой, хилый. Нормы для него были просто непосильные, и он даже половину не выполнял. А вертухаи считали, что он просто лентяй. Так что они делали? Летом привязывали его верёвками к дереву, под которым был муравейник. Да привязывали так, чтобы босые ноги чуть верхушки муравейника касались. А руки, естественно, связывали. Муравьи ползают по всему телу – кусают, а комары, мошка, пауты  лицо жалят. Бедняга кричит, а конвоиры смеются. Потешатся, потешатся – отвязывают. И так до следующего раза!
    - Сволочи, нелюди проклятые! И где сейчас ваш товарищ? Выдержал всё или как?
     - В эту зиму сгинул. А дело было так. Обморозил он руки-ноги, ещё больше ослаб от такого питания (одна баланда). Не стал выходить на работу. Его бьют, а он просит, молит конвоиров, показывает им гноящиеся руки от обморожения – все в струпьях. Не могу, мол, ими не только работать, а уже больно шевелить - гангрена началась. А они всё равно его выгоняют в лес на работу. Вот он в лесу как-то заплакал, заорал: «Будьте вы все прокляты Богом, и ваша власть поганая,  и ваш Сталин!». Схватил правой рукой топор, а левую  ладонь на бревно. Как рубанёт! Ладонь то и отлетела! Взвыл он от боли, кровища хлещет, а конвоиры дубасят его прикладами и сапогами. До смерти забили!
    - Что делается? Откуда такая жестокость в людях?
    - Сверху всё это идёт, Анна Филипповна, сверху! Там злодей сидит, и такие волчьи законы в стране устанавливает.
    - А вы-то нормы как выполняете? У нас колхозники трудятся день и ночь задаром. Ставят им палочки-трудодни, а на один трудодень – шиш с маслом!
Один из десятилетников улыбнулся:
    - Редко кто норму вытягивает. Но мы приспособились. Осушали мы Жирновские болота. Одни копают, другие грунт отвозят тачками. Норма на человека – десять кубов. Откатка  далеко. Кто меньше полнормы сделал – тому штрафной паёк:  четыреста  граммов хлеба и ржаная баланда один раз в день. А тот, кто выполнил норму – полтора килограмма хлеба и три баланды: завтрак, обед, ужин. Работали попарно. Мы и придумали: один день катаем тачки на тебя вдвоём из твоей канавы. Конечно, норму с лихвой выполняем. Получаем почти два килограмма хлеба: полтора и четыреста штрафных. Завтра работаем на меня, потом снова на  тебя. И живём не голодные! Десятник всё это видел, но молчал. Не все были такими жестокими – попадались и порядочные люди. Ему то что? Выработка не уменьшилась, а люди не слабели от голода.
Десятилетники ещё очень долго  разговаривали на разные темы, но больше о политике, которая мне ещё не была понятна и просто неинтересна. Разошлись поздно.

С большим сожалением я узнал через некоторое время от матери, что один из наших
десятилетников – врач, повесился  в лесу на берёзе прямо во время работы. Уж что там произошло, и почему у него не выдержали нервы – не знаю.

Уже перед самым освобождением - в 1954 году я узнал всю правду о строительстве  Бакчарской  дороги. Один из заключённых, прибывший в 1949 году с большой партией  зэков на её строительство,  и оставшийся на вечное поселение во Вдовино после заболевания туберкулёзом - высокий, худой  и всегда мрачный  белорус  Кадол,  жил на нашей улице  у одной женщины.

 
Вечерами мы любили посидеть у нас на завалинке за разговорами с девчонками. Собиралось человек десять-пятнадцать. У каждого была уже своя симпатия.  Как-то  вечером Кадол проходил  мимо. Остановился рядом с нами, поздоровался. Видно, что навеселе. Мы  всегда его немножко побаивались. Знали, что он строил рядом с нами в тайге  страшную  Бакчарскую  дорогу, о которой в деревне шёпотом  рассказывали ужасные вещи. А  тут такой случай  представился. Кадол  весёлый - может,  расскажет правду о дороге?  Самая смелая из нас – Ирка Чадаева, спрашивает его:
    - Дядя  Кадол!  Ну,  расскажите нам о дороге, которую вы строили? Говорят, что там сейчас вдоль неё  ведьмы летают, черти и лешие хохочут ночами. Это правда?
Кадол  присел рядом, приветливо посмотрел на всех и тихо начал:
    -  Можно и рассказать. Вижу, как вы все повзрослели.  В  стране начинаются перемены. Вы должны знать правду. Да и настроение у меня впервые отличное. Был у Марии Леонидовны.  Она осмотрела меня и сказала, что я выздоравливаю.
 Отсидел  я, значит,  пятнадцать лет в тюрьме, можно сказать,  ни за что!  Скрипел, терпел, ждал, надеялся – выжил!  Наконец, освободили!  Ну,  думаю: скоро увижу свою родную Беларусь!  Зачитали приказ - поражение в правах и ссылка на вечное поселение. Думал, что сойду с ума!  Но опять перетерпел. Значит, судьба моя такая! Привезли нас в товарных вагонах  в Новосибирск и пригнали к вам  во Вдовино. Дело было летом. Деревня понравилась - зелень, река, пруд, лес.  Ну, думаю, жить можно. Это же не тюрьма. Может, ещё и семью заведу. Куда там…
    - А что не получилось? Деревня наша и впрямь красивая, а женщин одиноких – уйма.
    - Так-то оно  так! Но знал бы я, что меня ожидают худшие времена. Погнали нас на работу, а там…. ад  кромешный!
    - Неужели в тюрьме лучше! У нас вон как коменданты пугают Колымой и Воркутой!
    -  Да в Воркуте я сидел в тюрьмах и работал на шахтах! Уверяю – на Бакчаре  у вас было хуже! Как я вывернулся оттуда после двух лет каторги – не знаю!  Спасибо туберкулёзу! Хоть немного поживу, а может, Бог поможет, и выживу! Сейчас медвежий жир употребляю с мёдом. Дал старик Саватеев. Говорит -  выживешь!
    - Ну,  расскажите про  Бакчар. Мы живём рядом и всякого наслышались.
    - Ну,  вот что я вам скажу. Дорога ваша Бакчарская страшнее всех тюрем и лагерей, в которых я побывал.  Из  Вдовино нас погнали в лес  к Пономарёвке – километров  двадцать отсюда. Посреди большой поляны  начали строить бараки. А первое время жили в шалашах. Часть зэков строят бараки, а большую часть начали гонять на строительство дороги. Валим весь лес  подряд по обочинам  пилами поперечными, рубим топорами, тягаем на верёвках к  слани.  Укладываем  ряд в ряд. Тонут в болоте  наши брёвна.  Какой-то инженеришка выбирает путь  посуше. Так и виляет наша дорога, как бык  поссал!  А ширина - чтобы две телеги разъехались. Топь, брёвна оседают, добавляем ещё слой на слой.
 Воду пили болотную, еда – баланда: мука ржаная и картошка. Котёл на костре – баланда готова. Обедаем по сигналу. Спим в шалашах. Пауты,  комары, слепень, мошка  заедает. Все  распухли. Начались поносы кровавые, истощение, смерть. Многие не выдерживали – убегали.
    - Ну и что? Много убежало?
    - А куда убежишь далеко? Сзади конвойных несметное число. А вперёд и по бокам  сплошное болото! Сколько утопло в трясине – не счесть! А кого поймают перед Пономарёвкой (дорога-то одна!) - там и застрелят! Так наша дорога и продвигалась понемногу вглубь тайги.  А  сбоку  дороги  могилы без крестов! За этим строго следили коменданты, чтобы следов особых не было. А могилы… Выкопают в трясине яму и в воду в портках труп.
    - Без гробов?
    - Какой там гроб! Разве нас за людей считали? Хуже собак обращались! Если норму дневную не выполнил – избивали. Строптивых, кто пытался что-то сказать комендантам, наказывали  ужасной  смертью. Разденут донага, привяжут верёвками к дереву и на весь день-ночь оставляют. Оводы,  комарьё, мошка сосёт кровушку. Кричит бедный во всю глотку ночь и день. Сердце разрывается! Всем наука! А конвойные ухмыляются. Звери лютые. Какая их баба родила? Есть ли среди других народов злее наших  выродков?  А к утру крик всё тише и тише, затем только стон.  Утром  снимают белый труп  без единой кровинки!  Страшное  зрелище! Столько смертей там было ежедневно! Новых  заключённых из Пономарёвки   присылали на их место.
    - Как это всё терпели? Почему не бунтовали?


     - Да,  раз не вытерпел один барак зимой. Им давали спать только шесть часов в сутки и заставляли работать по две смены.  Так вот, барак  поставили далёко от остальных  прямо в головке стройки. Пока мы дойдём  колоннами  утром  туда  до начала строительства -   они  должны были произвести подготовительные работы. Расчистить снег, который выпал ночью, подготовить материал и инструменты, зажечь костры, накипятить воды, наварить баланды  и т. д. А надо сказать, что туда посылали  самых  строптивых. И вот как-то утром нас не  поднимают, не строят. Весь день провалялись  голодные и не пошли на работу. Думаем, что за чёрт? Только к вечеру стало конвойных видимо-невидимо!  На следующий день всё стало ясно.  В первом бараке взбунтовались – убили  девятерых  охранников!  Барак взяли штурмом. Человек тридцать убили при штурме! А дальше что было, лучше вам не знать!


    - Нет, нет, расскажите!
    - Ладно!  Только,  девки, где надо, зажимайте уши. Так вот, пригнали  остальных  бунтовщиков  со связанными руками  к  нам  почти голыми по морозу. Всех  нас построили, окружили в три кольца охраной с собаками и начали издеваться над ними на наших глазах.  А они уже не сопротивляются. Еле шевелятся, все лежат в снегу окровавленные.  Их убивают на наших глазах, чтобы, значит,  остальным  неповадно было больше бунтовать.  Звери,  звери!  Вспарывают им  животы…отрезают уши…  носы….члены… выкалывают глаза…травят собаками…добивают прикладами. Всех растерзали!  Обезумели совсем, сволочи!  Нелюди,  подонки!
    - Да - а – а. Что творится? Почему всё это?  Ну, а с дорогой что?
    -  Зимой-то строительство тоже не прекращалось. Гораздо быстрее всё шло. Сколько обмороженных было!  Умирают, кричат, заживо гниют в бараках. Гангрена ног, рук.  Вьюга, пурга, морозы сорокоградусные, а нас всё равно гоняют.  Грелись у костров. А весна пришла – наша дорога опять утонула в трясине. Начинай всё сначала – слань  на слань! И что за дурак  удумал эту проклятую дорогу строить?  Меня через два года спас туберкулёз. Врачей иногда присылали. Вот один из них и обнаружил его у меня и ещё  у двух  десятков человек. Чтобы всех не заразить, посоветовал  оттуда  туберкулёзников убрать.  Ну, кого куда отослали, а меня во Вдовино.  Смирный я был, старательный. Комендант сжалился.  Врач ему сказал, что через год  всё равно  умру.
Мы ошеломлённо молчали
 

А дорогу всё-таки построили. Сейчас ездят по ней на  Иксу, Галку, Бакчар  и Васюган. Кто ездил, видели - черепа появляются, кости из трясины. А  после двенадцати часов  ночи  над  дорогой  якобы летают бесшумно  бледные шары. Говорят - это души умерших заключённых.  И слышны вой и стоны над всей дорогой.  Жутко!  Поэтому все боятся и дотемна стараются проскочить.  Ещё говорят, что дорога медленно погружается опять в трясину. На костях она!  Долго не просуществует.


Уже через несколько лет после освобождения  я узнал, что  Бакчарская дорога исчезла в трясине и ездят  теперь  опять  по  старой. Тысячи людей погибли на ней!  И всё  напрасно! Как и сама  бестолковая и бесчеловечная советская власть! Кровавая власть, подлая, лютая!  Большевики - подлые создания! Ничего  более бесстыжего,  лживого, мерзкого и  гадкого  не было на земле! Всё на лжи, крови, страхе! Ни в одной стране мира правители  так не любили свой народ  и  массово  уничтожали его.