Приключения в оранжевых штанах. Часть 2. Глава 4

Стройматериалы продолжали задерживаться, а если поступали, то в недостаточном объеме. Стало очевидно, что нас а) использовали; б) на всех работы не хватит. Поскольку мы с Юркой ценили приключения и впечатления дороже денег, было принято решение закончить с этим проектом и отправиться в Крым, потому что там все милиционеры ходят в белых рубашках — вероятно, так же Остапа манили в Рио белые штаны.

Карт и прочих навигационных пособий мы не имели, но, во-первых, имели некоторые представления о географии из школьного курса, а во-вторых, у Юрки было врожденное навигационное чутье, как у почтового голубя — оно не раз выручало нас в наших приключениях.  Так что нам все было понятно: сначала надо держать на колхозную водокачку, затем на север, потом повернуть на восток, обогнуть Каркинитский залив и можно валиться к югу, через Перекоп в Крым — делов-то! Кстати, я всегда удивлялся особым навигационным талантам матроса Железняка: это каким штурманом надо быть, чтобы идти на Одессу, а выйти к Херсону? Ну, это просто к слову.

В конце концов, мы выбрались на оживленные автодороги и нас охотно стали подвозить попутные грузовики — оранжевые штаны и пятнистые майки тому немало способствовали: выглядели мы броско, водители притормаживали, чтобы приглядеться, а там уже была видна просящая мимика на умильных юных рожицах — как отказать! В результате во второй половине дня мы были уже в Симферополе, откуда к морю, на Южный берег, надо было ехать троллейбусом.  Пока мы дожидались своего рейса, привокзальный пивняк порадовал тем, что сейчас назвали бы удачным маркетинговым ходом: над дверью красовалась надпись: «Если у вас есть время, у нас есть пиво!»


В троллейбусе я познакомился с алуштинской девицей, мы с ней мило поболтали и договорились о свиданке назавтра.

По прибытии в Алушту перед нами вплотную встал вопрос ночлега. В то время спрос значительно превышал предложение, так что приезжие за удачу считали арендовать какой-нибудь курятник или даже койку во дворе под инжиром. С деньгами у нас тоже было напряжно, так что перспективы цивилизованно устроиться были призрачные. Быстро стемнело. Не ночевать же на улице! И мы пошли вверх и вверх, в надежде найти какое-то сносное пристанище на ночь.

В конце концов, перебравшись через несерьезную ограду, мы обнаружили горизонтальную площадку, окаймленную кипарисами и довольно уютными кустами, на ней торчала какая-то палка, на которую в темноте южной ночи и с устатку не обратили особого внимания. Часть шмоток из рюкзаков под себя, часть — на себя, рюкзаки под голову, южная ночь нежна, над нами роскошное звездное небо — и всё замечательно!  У нас была с собой водка — две чекушки — и чего-то пожевать. Отхлебнувши немного из одной бутылки, мы выбросили остальное в кусты, ибо не хотелось. Ах, уж эта расточительная и непредусмотрительная юность!

Разбудили нас утром бодрые звуки пионерского горна и задорная дробь барабана: помянутая палка оказалась флагштоком, на котором по утрам во время пионерской линейки поднимался флаг отряда, а площадка — плацем, на котором эта линейка происходила. Пассивно поучаствовав в утренней церемонии в качестве кого-то вроде лазутчиков в кустах, мы осторожно выбрались с территории лагеря и отправились на пляж, где расположились досыпать, а место минувшей ночевки обозначили для себя как гостиница «Кипарис».

Проблема ночлега оставалось открытой. Некоторые надежды возлагались на запланированную свиданку: возможно, местная дева сможет нам помочь. Поэтому из общественной кассы мне была выдана сумма на посещение парикмахерской, где из меня сделали относительно цивилизованного молодого человека — недешево, кстати. Особенно жаль стало потраченных денег, когда выяснилось, что девица свиданку проигнорировала. На сдачу я в утешение купил несколько чебуреков и отнес их Юрке на пляж.

Кстати, о чебуреках: на все время пребывания в этих благословенных местах они стали нашей единственной пищей, ибо в столовки было не достояться в километровых очередях, а рестораны для нас — ну, сами понимаете. Чебуреки же были всегда и везде, недорого и сытно, и с собой можно взять.  Через пару дней стало казаться, что они углами торчат в животе и никак не могут ровненько улечься, их запах вызывал неприязнь -- но капризничать не приходилось. Забегая вперед, скажу, что у меня на пару лет образовалась к ним идиосинкразия, но потом все же прошла.

Проблема ночлега продолжала перед нами стоять, и для ее решения мы постановили подняться еще выше в гору, что и проделали ближе к вечеру, предусмотрительно взяв с собой пакет с чебуреками и заполнив дежурную бутылку водой из найденной уличной колонки.  Поднявшись повыше, мы обнаружили пригорок, весь покрытый перспективными холмиками и кустиками. При ближайшем рассмотрении это место оказалось старым городским кладбищем. Нам понравилось: довольно спокойно, никаких горнов, кроме, может быть, трубы архангела Гавриила — так это еще бог весть когда, — между холмиков вполне уютные ложбинки, удобно оборудовать ячейку для сна, — и вид, роскошный вид на огни ночного города и на море. Обозначив это место как отель "Вечный покой", мы славно устроились, любовались огнями и звездами и уже собирались заснуть, как невдалеке раздались чьи-то шаги.
— Не буду я здесь спать, не буду! — услышали мы немного истеричный женский голос.
— Будешь, дура, будешь! — отвечал уверенный мужской, и вскоре все стихло: наверное, мужчина оказался прав.


Мы так и обосновались в этом отеле: недорого, удобно, номер с видом на куда голову повернешь, свежий воздух. Если предполагалось провести день на пляже, туда пораньше отправлялся дежурный — ангажировать пару лежаков. Немного докучала свора мелких злобных шавок, которую никак не удавалось обойти — эти сучки, похоже, ненавидели оранжевый цвет и москвичей. Насчет первого не скажу, а второе мне вообще часто встречалось в жизни.

Конечно, постоянно торчать на пляже было не в нашем характере. Однажды мы отправились симпатичным рейсовым теплоходиком в Алупку, где всласть побродили, а потом в свое удовольствие набултыхались в прибое среди камней. Я решил, что пора постирать свою пятнистую футболку и поплавал, не снимая ее. Результат меня сильно удивил: она расползлась во всех неокрашенных местах, таким образом одним символом бесшабашной юности стало меньше.

На обрыве над пляжем стояла эффектная девушка: ветер с моря трепал ее волосы, подобно языкам костра, легкое платьице, как туника, облепило изящную фигурку  — она была похожа на Артемиду. Зоркий Юрка неожиданно сделал стойку, сказал, что, кажется, они знакомы, и шустро вскарабкался по лестнице, ведущей на обрыв. Разговора я не слышал, но видел, так что можно было ничего не спрашивать: «Гранаты не той системы».

Однако тетрис из чебуреков уже никак не складывался в животе, на белые форменые рубашки насмотрелись, и настала пора подумать об эвакуации. Обшарив все закрома и загашники, мы обнаружили, что денег хватает только на один билет.  Попытки разовых заработков провалились еще раньше, поэтому решили, что Юрка отправится в свой Бобруйск (фраза «В Бобруйск, жывотное!» появилась намного позже), а я останусь дожидаться материальной помощи от родителей.


Проводив Юрку утром на троллейбус до Симфы, я повалялся в одиночестве на пляже — грустно было, не радовали все эти южные красоты — и поплелся ночевать на кладбище. Рано утром встал, потянулся навстречу солнцу, морю, новому дню — и услышал за спиной сдавленный возглас:
— Хосподя, боже мой, помилуй мя, царица небесная! — и дробный топот семенящей пробежки. Обернувшись, обнаружил удивительно резво улепетывающую бабульку.  Ее было нетрудно понять: представьте, пришла старушка ранним утром навестить родные могилки — а оттуда восстает нечто лохматое, бородатое, в невообразимых штанах, драной (бывшей пятнистой) футболке, с соломой в нечесаной гриве — всякий бы испугался! Убедившись, что с пожилой леди, судя по резвости, все нормально, я повытряхивал из бороды и шевелюры кладбищенский гербарий, пятерней навел порядок в прическе и отправился вниз — к пляжу, почтамту, чебурекам и прочим благам цивилизации.


Настроение было скверное, взгрустнулось по уехавшему другу, поэтому для веселья я прихватил с собой приличный булыжник с мыслью от души приласкать какую-нибудь из тех подлых сучек, которые каждое утро не давали нам с Юркой проходу. Однако, как я неоднократно убеждался, собакам свойственно нечто вроде телепатии — хоть бы одна из той своры нос высунула. Зато на почтамте меня порадовали телеграфным переводом от родителей, и я, не задерживаясь ни минуты, тут же удрыгал из Крыма — примерно с таким же энтузиазмом, бывало, мой пес улепетывал из ветеринарки.



Много еще чего было связано с солнечными штанами: приключения, влюбленности, поездки, встречи, радости, горести...
Я давно замечаю, что радости в них были радостней, а горести не такими горькими, чем сейчас — без них. Может быть, надо сшить такие же?