Без прикрас
В действительности в русском аморализме, как уже было сказано, есть сильный моральный пафос, пафос негодования против царящего в мире зла и неправды, пафос, устремленный к лучшей жизни, в которой будет больше правды: в нигилизме сказался русский максимализм.
***** ***** *****
Нигилизм типически русское явление, и он родился на духовной почве православия, в нем есть переживание сильного элемента православной аскезы.
Бердяев Н. А., Русская идея, 1946
Часть 1
Раннее детство. Горький.
Средь нас есть странные особы.
Вполне начитаны, умны.
Но взгляд у них всегда особый
На путь развития страны.
Таким и наш герой предстанет
Перед читателем моим.
Без тошнотворных назиданий
Мы по душам поговорим.
Чтоб избежать ассоциаций,
Герою имя я не дам.
Хотя не трудно догадаться,
Что в нём, скорей всего, я сам.
Итак, героя дух мятежный
Возрос на волжских берегах.
Здесь каждый с детства неизбежно
России чувствует размах.
Почти у самого откоса
Был дом родительский и в нём
Едва живой и длинноносый
Герой поэмы был рождён.
Врачи в тревоге и печали
Лечили долго малыша.
И лишь на Бога уповали,
Чтоб продолжала жить душа.
Спасло дыхание русской печи.
Она, как дед всегда твердил,
Любую хворь успешно лечит,
Спасая многих от могил.
А, может быть, был импульс свыше,
Чтоб наш герой, осилив боль,
Был мировой душой услышан
И в вечность получил пароль.
Но, как бы, ни было, он выжил
На радость матери с отцом.
Как все, катался с гор на лыжах,
И летом бегал босиком.
Часть 2
Рига. Детство. Юность.
В шесть лет с семьёй он дом покинул
И в Ригу переехал жить.
Но жизни новую картину
Не смог он сразу полюбить.
Грусть по отеческому дому
Его терзала изнутри.
Всё в Риге было по - другому,
Другие церкви, алтари.
Ряды свинцово-серых зданий,
Как замки дыбились вокруг,
Храня следы воспоминаний
И время нового испуг.
По вечерам шептались тени,
Спускаясь с куполов церквей.
И в виде сумрачных видений
Грозили остриём мечей.
Ливонский орден – враг России
Хозяйничал три века здесь.
Пока полки стрельцов лихие
Не сбили рыцарскую спесь.
Но дух ливонского господства
Заметен был по всем углам,
Как одинокое сиротство
И, как неискуплённый срам.
Средневековые «стигматы»
То тут, то там являли след.
Их силуэт витиеватый
Являл следы былых побед.
Здесь чувств родник, испив впервые,
Герой познал любви дурман.
И ночи страсти огневые
И горький девичий обман.
Тех первых чувств ростки святые
Возможно ль, позабыть навек,
И ощущения хмельные
От первых школьных дискотек.
В нём до сих пор живёт незримо,
Как образ, слепленный из грёз.
С косой агатовой Марина
И боль невыплаканных слёз.
Здесь полюбил он Вальтер Скотта,
Запоем Байрона читал.
И диссидентство санкюлота
Душой мятежной испытал.
Но всё же с грустью и печалью
Он вспоминал родной откос.
И дом, где крик первоначальный,
Он при рождении произнёс.
Расстаяли, как сахар, грёзы.
Умчался детских лет восторг.
И новых дней метаморфозы
Навстречу мчались со всех ног.
И, как бывает у подростков,
Возник вопрос, кем в жизни стать.
Ведь всем известно, что не просто
Путь после школы выбирать.
Но часто выручает случай,
Иль связи делают своё,
Чтобы развеять в жизни тучи
И обустроить бытиё.
Пришла подсказка будто свыше,
За что спасибо небесам.
В прокате фильм отличный вышел,
Который снял Оганесян.
Один в том фильме из героев
Красавец был и дипломат.
А, как известно, нет изгоев,
Средь тех, кто в Мид-е греет зад.
Часть 3
Москва. Институт.
И вот Москва открыла двери
Перед мечтателем моим.
Она пророчила потери
И чувств неведомых экстрим.
В Москве в элитном институте
Продолжил он свой жизни путь.
Забыв на время об уюте,
Он постигал учений суть.
Здесь всё ему казалось странным:
Надменность, грубость и снобизм.
Обилие речи иностранной
И показной соцреализм.
Среди сокурсников немало
Детей влиятельных персон:
Послов, министров, генералов
И тех, кто охранял закон.
Им был неведом дух дискуссий
И будущность своей страны,
Зато они все были в курсе,
Где джинсы взять за полцены.
И вяли уши у героя
От разговоров ни о чём.
Он был настроен на другое,
Чтоб обсуждать, как мы живём.
Не понимал он суть доктрины
Страны, утратившей маяк.
Он задыхался от рутины,
И видел в ней крушения знак.
И тут судьба иль воля свыше
Чреду сменили скучных дней.
Через друзей семьи он вышел
На круг особенных людей.
Пусть не были они юнцами,
Скорей совсем наоборот.
Зато их светлыми умами
Страны плыл дальше пароход.
Планидой их являлись книги.
Судьба поруганной страны.
Цензуры тяжкие вериги
Едва терпели их умы.
Они чернили власть Советов,
И пресловутый коммунизм,
Но верили в сам строй, при этом,
В чистейший пробы ленинизм.
Среди семей интеллигентских
Являлась кухня местом битв.
Всё больше, правда, диссидентских,
Советской власти супротив.
И наш герой, признаем честно,
Стал вхож, в сей вольнодумный клан,
Где было должно и уместно
Давать простор своим словам.
Смутьянства дух носился в ВУЗах
И приснопамятных НИИ,
Где чтили Герберта Маркузе,
И книги Сент-Экзюпери.
Хотелось всём хоть виртуально,
Игрой пытливого ума,
Создать модель, что изначально
Им не могла бы дать страна.
Ещё с времён далёких Рима
Наш разум был обременен
Вопросом истины незримой
И обреченности времен.
Платон, любимый друг, Сократа
Суть постигал чрез диалог.
В нем он доходчиво и сжато
Любого опровергнуть мог.
Промчались два тысячелетия,
А дух надмирный, как фантом,
Всё также мудростью нам светит,
Которой славен был Платон.
Лишь ум достоин восхищения,
А не дворцы и Куршавель.
Жаль, что младое поколение
Себе другую ставит цель.
Поступки нынче обрамляет,
Не дух, а мелочный расчёт,
Который жёстко ущемляет
Души стремительный полёт.
Москва. Институт.
Итак, Москва семидесятых.
Окончен ВУЗ - живи, дерзай.
В мозгу мечтаний груз распятых,
В душе любовных чувств раздрай.
В период тучного застоя.
Чуть приоткрылся кран свобод.
Кругом гулянки и застолья.
Промышленность рекорды бьёт.
Но мысль фрондёров не дремала.
Они, как стаи воронья,
Оттачивали злобы жало
Из полуправды и вранья.
Герой наш не был их адептом.
Любил он русский дивный край.
И не искал себе рецептов,
Чтобы рвануть в заморский «рай».
Февраль 2021 год
Продолжение следует
Свидетельство о публикации №121022105760