Находка по душе

На днях приобрела себе вот эту книгу, которая является автобиографией знаменитого Арнольда. В ней он описал и  эпохальные послевоенные вещи, то о чём мы до сегодня могли и не догадываться, так как являемся поколением не побеждённых народов, в отличие от него, ведь его родители, скажем так, были "обращены в веру Гитлера"..

  (выкладываю 4 странички из этой познавательной книги).






После военного лихолетья родители мечтали о мире и стабильности. Мать была крупной женщиной крепкого телосложения, физически сильная и выносливая, и при этом она была прирожденная домохозяйка - в доме у нас всегда царила идеальная чистота. Мать закатывала половики, опускалась на четвереньки, брала щетку и мыло и оттирала половые доски, после чего вытирала их насухо тряпками. Она буквально фанатично требовала от нас аккуратно развешивать верхнюю одежду и тщательно складывать постельное белье и полотенца, наглаживая острые, как бритва складки. За домом мать сажала свеклу, картошку и клубнику, что бы кормить семью, а осенью заготавливала на зиму соленья и квашеную капусту в больших стеклянных банках. Когда отец в половине первого приходил домой из полицейского участка, у матери уже обязательно был готов для него обед, и точно так же вечером его ждал ужин, когда он возвращался ровно в шесть часов. Финансами также занималась мать. Поработав в конторе, она была очень собранной; кроме того, писала без ошибок и хорошо считала. Каждый месяц, когда отец приносил домой жалованье мать оставляла ему пятьсот шиллингов на карманные расходы а остальное забирала на хозяйство. Она отвечала на все письма и оплачивала счета. Раз в год, в декабре, мать отправлялась с нами по магазинам покупать одежду. Мы доезжали на автобусе до универсального магазина «Кастнер и Олер» в Граце, расположенная сразу за перевалом. Это старое здание было двух- или трехэтажным, но в нашем представлении оно было огромным, как торговый центр «Америка». В нём были эскалаторы и даже лифт. Она брала самое необходимое рубашки, Белье,зенит и тому подобное, и всё это доставлялось на следующий день нам в аккуратных свёртках. В ту пору рассрочка только набирала силу, и было удобно оплачивать каждый месяц часть общей суммы. Дать простым таким как моя мать, возможность свободно совершать покупки, это было  хорошим началом для  развития экономики.
Мать также взяла на себя и все вопросы со здоровьем, хотя именно отец был обучен действиям в чрезвычайных ситуациях, я с братом переболели всеми мыслимыми детскими болезнями, в том числе свинкой, скарлатиной и корью, поэтому мать набралась большого опыта во врачевании, её не могли остановить никакие преграды: однажды зимой, когда я с братом были ещё малышами, Мейнхард подхватил воспаление лёгких, и рядом не оказалось ни врача, ни «Скорой помощи», в разгар ночи, оставив нас с отцом дома, мать взвалила Мейнхарда на спину и прошла с ним пешком по заснеженной дороге больше двух миль до больницы в Граце.
Отец являлся гораздо более сложной личностью, он бывал щедрым и ласковым, особенно с матерью. Они страстно любили друг друга. Это чувствовалось по тому, как мать по утрам приносила отцу кофе, а он постоянно преподносил ей разные маленькие подарки, обнимал её, похлопывал по спине. Свои чувства они делили и с нами; я и брат частенько забирались к ним в постель, особенно в грозу, когда сверкали молнии и громыхал гром. Но примерно раз в неделю, обычно в пятницу вечером, отец возвращался домой пьяным. Порой он отсутствовал до двух-трёх часов ночи, просиживая в Gasthaus вместе с жителями деревни, к которым нередко присоединялись священник, директор школы и мэр. Мы просыпались среди ночи, услышав, как отец в бешенстве разгуливает по дому и кричит на мать. Ярость быстро проходила, и на следующий день отец уже был добрым и ласковым и вёл нас обедать в таверну или дарил подарки, искупая свою вину. Однако если я и брат вели себя плохо, отец отвешивал нам затрещины и порол нас ремнём . Это казалось совершенно нормальным; все отцы лупили своих детей и возвращались домой пьяными. Один наш сосед надирал своему сыну уши и хлестал розгами, которые мочил в воде, чтобы было больнее. А пьянство было неотъемлемой частью любого застолья, иногда мужчины приводили с собой в Gasthaus своих жён и детей, я с братом считали большой честью сидеть за столом вместе со взрослыми, а потом есть десер или нас пускали в соседнюю комнату, угощали кока-колой и сажали играть и настольные игры, листать журналы и смотреть телевидение, мы оставались в таверне до полуночи, думая: «Ого, это просто здорово!» Мне потребовалось много лет, чтобы понять, что за внешним Gemtlichkeit' в действительности стояли горечь, и страх. Мы росли в окружении тех, кто считал себя сборищем неудачников. Их по коление развязало Вторую мировую войну и потерпело в ней поражение. В годы войны отец ушёл из жандармерии и поступил в военную полицию в немецкой армии. Он служил в Бельгии во Франции и в Северной Африке, где подхватил малярию. В 1942 году его едва не схватили в плен под Сталинградом, в самом кровопролитном сражении войны. Дом, в котором он находился, был взорван российской бомбой. Отец три дня пролежал под завалами. У него был поврежден позвоночник, в обеих ногах были осколки. Ему пришлось несколько месяцев лечиться в госпитале в Польше, прежде чем он поправился и смог вернуться в Австрию, где снова поступил в гражданскую полицию. Но кто знает, сколько времени потребовалось, чтобы залечить раны психики, если учесть всё,что довелось пережить отцу? Я слышал разговоры о войне, когда мужчины напивались пьяными, поэтому могу себе представить, как болезненно всё было. Они потерпели поражение и ещё они боялись того, что однажды придут русские и угонят их к себе, восстанавливать Москву и Ленинград. Они были обозлены, старались скрыть ярость и унижение, однако разочарование слишком глубоко пустило корни в их сердцах. Только подумать: им ведь обещали, что они станут гражданами новой великой империи и каждая семья будет обладать всеми жизненными благами. А вместо этого они вернулись в разорённую страну, где нет денег, не хватает продовольствия, всё надо восстанавливать. Страна занята оккупационными войсками, так что они больше не хозяева своей родины. И хуже всего то, что нет никакого способа забыть то, что им пришлось пережить. Ну как залечивать эту немыслимую травму, когда все стараются о ней молчать?

Наследие Третьего рейха официально стиралось. Всем государственным служащим - представителям местной власти, учителям, полицейским, - требовалось пройти так называемую «денацификацию». Их долго допрашивали, их личные дела тщательно изучали, проверяя, причастны ли они к военным преступлениям, всё связанное с нацистской эрой изымалось: книги, фильмы, плакаты, даже личные дневники и фотографии. Нужно было отдать всё: война начисто стиралась в сознании. Я с Мейнхардом лишь смутно это чувствовали. У нас дома была книга с красивыми картинками, которую мы брали, когда играли в священника, притворяясь, что это Библия, потому что размером она была гораздо больше нашей семейной Библии, Один из нас стоял, держа раскрытую книгу, а другой читал мессу На самом же деле это был альбом, пропагандирующий великие свершения Третьего рейха. Разделы были посвящены различным темам: коммунальные службы, строительство тоннелей и плотин, речи и выступления Гитлера, новые большие корабли, новые памятники, великие сражения войны в Польше, В каждом разделе имелись чистые страницы, и, покупая военные облигации, можно было получить фотографии с номером, которые следовало наклеить на соответствующую страницу. Как только коллекция оказывалась полностью собранной, вручался специальный приз. Мне больше всего нравились страницы с изображением величественных железнодорожных вокзалов и могучих паровозов, окутанных паром, но больше всего я обожал фотографию двух железнодорожников на открытой дрезине, приводимой в действие рычагом, - для меня это было олицетворением приключений и свободы. Я и брат даже не догадывались, что это за книга. Но однажды, собравшись играть в священника, мы обнаружили, что она исчезла. Мы тщетно искали её повсюду. Наконец я спросил у матери, куда исчезла красивая книга: в конце концов, это же была наша Библия! Но мать только ответила: «Нам пришлось её отдать». Позднее я просил отца: «Расскажи мне о войне», расспрашивал его о том, что он делал, где бывал. Его ответ был неизменным: «Тут не о чем говорить». Защитой отца от всех жизненных проблем была дисциплина.







Эпохальные записки.