Немного о грустном

Я докатился до зеленых, старых стен,
Упал на дно, под скрип дверей железных,
Туда, где солнце зимнее решёткой взято в плен,
А голова всегда в плену у мыслей бесполезных.

Здесь в стену стук, как исповедь гнилой души,
Сосед по койке, как священник равнодушный,
С утра мятежный, к вечеру послушный,
Когда к нему на исповедь спешишь.

Вокруг царапины, секреты прошлых дат,
Укоры судьям и признания любимым,
И строчки: «Мама, я не виноват!»
Раскаяньем и злом переполнимы.

Журчание гнилой воды, дежурный свет,
И невозможность засыпать, давясь от зла,
А парень молодой, на вид как жалкий дед,
Прильнув к решетке слышит, как звенят колокола.

Я докатился до зеленых старых стен,
До мест, куда по воле не придешь,
Где жизнь течёт вне всяческих систем,
А направления теченья не поймёшь.

Бездушным холодом пропитана кровать,
Из запахов вокруг – табачный дым.
И люди, что пытаются понять,
Как рядом кто-то за ночь стал седым.

Тут нет лихой романтики с больших дорог,
Которую так часто любят воспевать.
Перешагнув через прогнивший временем порог,
Суть безысходности пытаешься понять.

За днями дни проходят, за ночами – ночи,
А за решетчатым окном никак не сменится пейзаж,
И колокольный звон с утра (ушам уже нет мочи)
Бессменно дополняет из зеленого бетона антураж.

Хрустит февраль покрышками проехавшей машины,
В домах напротив люди уж ложатся спать.
Сосед, макнув сухарь в холодный чай постылый,
Бредёт на почерневшую от времени кровать.

Здесь наступает ночь, но ночь совсем иная,
И постояльцам, как и вам, цветные снятся сны.
Кто не уснул, тот курит, иногда зевая,
Косясь в окно с решеткой, в ожидании весны.

Они уйдут, чуть улыбнутся, широко расправят плечи,
За спинами закроется с решеткой тихо дверь.
Шагнут не смело, не спеша, родным на встречу,
И за решетчатым окном, лишь спины видно их теперь.