Ритуал

Смрад ласкает в воздухе бродящий
Проникший в комнату случайно свет.
Страстно верит всяк в неё входящий,
Что дальше, за дверями, Бога нет…
Ветхий утерян в пыли был Завет
Среди стульев собрания культа,
На зов которого анахорет
Любой , и даже после инсульта
Прибежит при отсутствии пульса.

Говорите,  сегодня вас трое.
Висит искусство в воздухе спёртом:
Внутри каждого демоны роют
Тоннели , напевая о мёртвом.
«Пока память жива и не стёрта
Клянусь, что никогда не забуду
Почитать величавого Чёрта!»
И обрядные иглы, как в вуду
Облизав , отдают души в ссуду.

Тут демоны с полотен Врубеля
Туманным ликом разгоняют крыс,
Поедавших старого пуделя
В тупом углу накренившейся вниз
Комнаты. На жилах крепких повис,
Сложившись в три погибели с хрустом,
Над бездной под полом, будто бы приз
Неизвестным наполненный чувством -
Вот , что я называю искусством!

- Дениза, дитя, ты поймана в сеть?
- Разгонялась кровь в моей аорте,
Бурля проснувшимся вулканом впредь.
Страсть к мужчине, как ноты в аккорде
Растворялась , как слухи в народе!
Мной овладев, это чувство любви
Счастливой бы заставило вроде
Себя ощутить, внезапно обвив,
Но возлюбленный мой навеки ретив.

Заражена его любовь чумой,
Сильно пьянящей идеей, как хмель-
« Ты честной должна быть передо мной,
Преданной, будто течениям мель!».
Любимой дочери спев колыбель,
Как щенка, утопила под ночь.
Ее жизнь - в руках растёкшийся гель,
Который с ладоней смыла я прочь,
В них воду набрав, как в легкие дочь.

- Денойе , дитя , твой теперь черёд.
- В почве похоронена Библия…
С молоком в сосудах Вера течёт,
Вчера они лопнули, жив ли я?
Ее я изгнал наружу блюя -
Насмерть хлебом закормленный пленник.
На губах оседала, дыры буря,
Желчь, выливаясь снова на Требник,
Да, я с недавних пор не священник.

Я, приученный Богу молиться,
Не верил в себя, в поколение.
И возлюбленной платье из ситца
Надулось: ребёнка рождение
Нашего - мое наваждение,
Чтоб  выйти из культа христианства.
Болен им - моё поражение.
Заполнилось моё им пространство,
Решил уйти красиво из братства.

Задушил я бледными руками
Свою женщину, сломав ей горло.
Усевшись на пол, вспомнил, что в маме
Дитя ждёт свою гибель покорно.
Поковыряв кинжалом проворно,
Я из утроба достал, как отец,
Его светлую душу безмолвно.
Покрестил, на лице вырезав крест.
Поцеловал его. Он не воскрес.

- Симона, дитя, твой ритуал?
- Вколоть в себя хотелось надежду,
Но этот укол безумно пугал-
Он вводился сквозь плоть и одежду.
Мой мужчина стабильность, как прежде,
Обещал, мешала только жена!
Надев мантию ,  сунула между
Рёбер её свой закалённый кинжал.
Делов то! Удар , она не жива!

- Дети мои, от рожденья творцы,
Вы не признаны в мире соблазна.
Поверьте, в небе зияют дворцы
Для троих предводителей братства.
Путь лишь один в небесное царство-
Удовольствие почувствовать смерти.
Рядом с пуделем петли, мытарство.
Пройдя сквозь него, мне вы поверьте,
Наступит жизнь, накиньте лишь петли…

Гнилостный запах сочится сквозь пол,
Устремляясь наружу к лепнине.
Снизу три трупа застыли, как кол,
Стойкой краской обмазанный синей.
Жизни их запечатаны в глине,
Но живые следы от них тусклы.
И людей будто нет и в помине.
Лишь над ними виднеются буквы:
«Наши три ритуальные куклы».