Ты чувствуешь, радость, какое течение...

Ты помнишь, как раньше: «доколе, доколе мы…».
Другие нашли то, чего не искали мы.
И, вооруживши колени мозолями,
Решили стоять до конца.

Ты чувствуешь, радость, какое течение!
Как тщетно оплакал причал наше тщание,
Ты помнишь, как зябко и кровно отчаяние
Тянулось по наши сердца?

Чтоб помыслы наши не гибли, безвестные,
Киркой не срывали мы горы всевластные,
Но – роз не сажали в размерные бездны их
Тупых устрашительных жерл.
Мы наши с тобою кострища оставили,
Где взвились секиры над армией авелей,
Где, в пол головою скрутив, далеко вели
Законы о нужности жертв.

Любимая, это не нам. Значит, ну его!
Нам – дождь, и ковчег, и терпение ноево.
Мне кажется, радость, я знаю, какой его,
Счастливого Ноя, мотив:
В себе полюбив сотворенное ранее,
С собой свой же мир уберечь от заклания,
Чтоб дома найтись в час, когда полнолуние
Взойдет, такелаж осветив.

И прочих прозрений случилось немало бы,
Но Ной вдруг рискнул, исходив свои палубы.
Да, Ной рисковал. Взял известного голубя –
Голубка осталась одна.

И здесь нам с тобою последнее правило:
Какое бы море вокруг не лукавило,
В какой бы крупице приют не готовила
Для беженца духа война –
У тесного мира с враждебной границею
В спасении двое идут единицею.

В двух – раса и совесть, беседа и нация,
И двое те – наши сердца.

Мы будем кочевничать добрыми гуннами,
Детьми человечности станем исконными,
Дела нашей правды нам станут иконами,
А песнями – голос Отца.