Ты мой единственный друг

Это было невозможно. Нас всех учили быть легочными больными. Вокруг корпуса, как рассказывали по телефону родственники, приносившие передачи, навешали красных значков: опасная зона. Оттого даже самые смелые и не склонные к панике старались как можно быстрее сунуть передачу в узкую дверь подъезда чистой зоны. В подъезде не было никаких постов, никаких людей. Только узкий металлический стол для передач, прикорнувший у лестницы для медперсонала.

Когда смена врачей и медсестер раз в четыре часа проходила мимо этого импровизированного пункта приема-передачи, то полиэтиленовые пакеты передавались в два отделения: терапии и реанимации.

В терапию - в основном бутилированная вода, продукты и одежда, в реанимацию - памперсы и предметы ухода.

Родственники и знакомые, периодически связывавшие больных с внешним миром, испытывали явную тревогу по поводу того, что эпидемия вот-вот настигнет и их.  Сколько нас выживет здесь и там - не знал никто. Мы слышали как очередная каталка увозит очередную жертву - они утешали себя тем, что Бог не приберет всех. На каком-то этапе он остановится.

Мы уже были включены в списки. Это было с их стороны некоторой степенью эгоизма, конечно, но, ведь, выбор пал на нас не по их воле.

Во сей непредсказуемой ситуации из панических слухов и сплетен, встретилось только два неординарных случая.

Оба были инициированы женщинами.

Первая - цыганка. Она приходила каждое утро и полдня бродила под окнами, пытаясь вызвать к одному из них своего мужа. Проблема заключалась в том, что открывать настежь окна, не взирая на аномальную для мая жару, было не просто категорически запрещено администрацией больницы, так еще и съемные ручки от замков больным не выдавались. Затхлый воздух выдувался через щелки для проветривания. Выходить из палат даже в маске можно было лишь по гигиеническим делам, хотя белые медики-космонавты никак не могли заразиться в совей не продуваемой синтепоновой форме.

Итак. Цыганка бродила вокруг корпуса, пытаясь докричаться под тем или иным окном своего благоверного [замечу, и патруль милиции поддерживающий чистоту зоны от лишних - с "темной силой" не связывался]. Почему её красавец муж избегал какого-то контакта было не своем ясно. Может быть, до болезни они жили как кот с собакой. Или мужчина считал не совсем справедливым, что заболела не она, а он. Все тяготы в архаичных культах обязаны ложиться на плечи женщин.

Ближе к обеду высокая пестрая как в индийском кино женская фигурка переставала маячь в окнах. Похоже жену, переживающую за закрытого в эпидемиологическом корпусе, где-то ждало брошенное на произвол судьбы хозяйство и семья.

Зато после обеда появлялась пожилая женщина, которая усаживалась на скамейку, попадающую в тень от здания. Позиция позволяла видеть окно палаты, в которой находился старик, далеко за семьдесят.

Женщина не суетилась, не пыталась обратить на себя особое внимание, она доставала книгу или газету и спокойно проводила пару часов.  Если муж подходил к окну, и старики встречались взглядами - они махали друг дружке: все в порядке - я здесь. По-моему, это был единственный пациент, которому кто-то передавал практически ежедневно газеты или журнал.

Думаю, пожилому человеку, попроси он ключ, медсестры могли бы и открыть окно - в таком возрасте не так-то легко взобраться на подоконник и выброситься из него в приступе панической атаки. Но старик ничего не просил. Уже то, что его с таким нетерпением ждут по ту строну - было достаточным.

Воспаление уничтожало в основном легкие, у кого-то большую часть, у кого - поменьше. ИВЛ на всех не хватало, но об этом знали, естественно, не все. Бог не спас в результате дефицита в самый пик некоторых из тех, кого можно было по идее спасти. Но, ведь, так было и при непредвиденной эвакуации во время войны. Так бывает всегда.

А пока под окнами сидела женщина, которая как оказалось уже тридцать лет давала старику веру в жизнь. В то, что он обязательно попадет в тот процент, который выживет. Им обоим было далеко за семьдесят. Тридцать лет назад оба оказались списанными со всех счетов, одинокими и отвергнутыми рухнувшей страной, изменившей лицо не только прочих людей, но и самых близких.

Теперь они, перебрасываясь взглядами, читали какие-то общие газеты, и ждали тот день, когда всё безумие, наконец-то, кончится. Хотелось с кем-то поговорить... Наверное.