Мистическое измерение творчества Книга

                СЕРГЕЙ   НОСОВ

          МИСТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ТВОРЧЕСТВА
            Мистика и Литература
        Мистический опыт в Поэзии      

                ВСТУПЛЕНИЕ
    Вся мировая классическая литература -  мир блистательного художественного вымысла.
     Это знают все. И это казалось бы опровержению ни в коем случае не подлежит.
       Но в этой книге мы ставим вопрос совсем иначе и утверждаем следующее, по сути обратное  - вся подлинная литература как и классическая так и новейшая является чередой прозрений в параллельную материальной реальности Вселенную жизни.
       Это  погружение в  Психическую Вселенную бытия и отражает достоверные реалии этой Второй Вселенной жизни Человека и жизни Духа а не какие-либо эстетически притягательные «выверты» и соблазны художественного вымысла.
      Создавая роман «Бесы» Достоевский действительно видел Бесов - видел и ощущал некие психофизические сущности, существующие в «ином мире» но способные воздействовать на «наш мир», земной и осязаемо материальный мир, доступный человеческому зрению и слуху так же как и сугубо научному «освидетельствованию».
      Тоже самое можно с полной уверенностью сказать и о Гоголе.
      Не случайно например героев гоголевских «Мертвых Душ» проницательный и способный к действительно большим судьбоносным прозрениям Николай Бердяев назвал « духами Русской Революции» в своей одноименной известной брошюре…
           Гоголевские Коробочки Собакевичи Ноздревы и прочие - действительно духи зла, корысти и разрушения… Реально существующие в нашем мире и действующие в нем, являющие в нем губительную разрушительную силу.
           Вообще сам вопрос о том что человек, в том числе и высокодуховный человек, способен к некому «чистому вымыслу» - очень спорный.
            По нашему глубокому убеждению человек к такому «чистому вымыслу» просто не способен - органически и по самой природе своего мышления.
             Когда человек мыслит он не столько создает что-то абсолютно новое и невиданное сколько благодаря своему духовному зрению реально видит и отображает в своей мысли иные не сугубо материальные (условно говоря) реалии бытия и сознания…
             По крайней мере мысли в гуманитарных сферах науки и творчества это свойственно совершенно определенно.
             Настоящий писатель-творец ничего не изобретает и не выдумывает - он пишет о том что реально видит своим духовным взором.
            И эти его «видения» могут рано или поздно вторгнуться в материальную жизнь и даже завладеть ею.
           И в этом состоит  и значение и между прочим и опасность вдохновенного и своевольного творчества такого «настоящего писателя-творца» -  он способен порой и против своей воли  переносить в мир материальный и реально видимый реалии невидимого духовного и  психофического по природе своей мира, с которыми мы иногда сталкиваемся что называется «лицом к лицу» но которые мы зачастую не склонны вместе с тем «принимать за правду.»
           И мы должны это признать наконец.
           И перестать говорить (а точнее - болтать) о том что Литература художественно отражает  обычную Реальной земной материальной жизни вслед за наивными до детства революционерами-демократами (если говорить о  России) и прочими примитивными материалистами, не признававшими реальным ничего кроме того что можно прямо сейчас потрогать «своими руками».
            Художественная литература есть погружение в духовный и психофизический мир пока непознанных наукой духовно-материальных сущностей и смыслов, который с видимым нами  миром «грубой материи»  связан очень тесно и тонко.
             Но  вместе с тем этот невидимый для нас мир существует и «сам по себе».  Хотя нередко и  вторгается в материальный и видимый нами мир  спонтанно и непредсказуемо а порой  судьбоносно для судеб нашей жизни…
             В этой книге собрано все что позволяет говорить о существовании иного - параллельного нашей земной материальной реальности психофизического мира  ( с явной духовной в нем доминантой) в окружающем пространстве земного бытия…
         Признаки этой «иной реальности» могут быть выявлены во всем - в литературе, поэзии, творчестве равно как и в будничной реальности и в событиях наполняющих ежедневную жизнь.
          И данная книга - ТОМУ ЯРКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО.
      
      
      
            ЧАСТЬ 1

     НЕВИДИМЫЙ МИР  МЫСЛИ
            МЫСЛЬ  И  СЛОВО

    В «Войне и Мире» Льва Толстого князь Андрей Болконский по словам писателя думал по французски…
     Многие помнят  эти слова Толстого.
     Они невольно обращают на себя внимание и запоминаются.
     Ведь мы обычно не задумывается о том на каком языке мы думаем… А думаем мы именно на каком-то языке… Обычно самом для нас родном и привычном.
         Как же так? - могут спросить многие - неужели князь Андрей Болконский не был русским человеком… Истинно русским по складу характера, образу жизни, воспитанию, идеалам своим и стремлениям…
         Был конечно!  Речь идет в данном случае у Толстого не о национальном менталитете, а именно о языке с которым как бы срастается мысль человека.
            Конечно язык и менталитет - тесно взаимосвязаны обычно. Но все таки - это далеко не одно и то же.
             Человек с детства привыкает мыслить опираясь на слова, на свою речь и практически всегда использует слова, речь и ее обороты когда думает… Даже если вслух при этом  ничего и не говорит.
              Это важно осознать не только для  осмысления процесса мышления и особенностей сознания человека -  это важно понять и для того что осознать что такое Слово в жизни человека…
              Почему было сказано в Библии что вначале было Слово…
            Как мысль и чувства человека могут отразиться  и воплотиться в Слове…
           И наконец  как осознать  что же такое по истокам своим и значению в жизни человеческой словестное творчество…
          Что такое Поэзия и Литература по своей экзистенциальной природе???…
       Не побоимся и максималистского утверждения - без языка, без слов человек -  НИЧТО.
        Собственно человеческое в нем в таком случае исчезает.
        Пишут что телепатия например часто обходится без слов - что это некая передача образов на расстоянии посредством неизвестных нам энергий природа которых пока не установлена..
            Возможно так и есть.
            Но любой образ -  своего рода картинка, которая сделана из определенного энергетического и «физически реального»  материала. 
             Если мы этот образ видим перед собой, если он передается на расстояние и «приходит к нам», появляется перед нашими глазами или  в нашем сознании значит от так или иначе реально существует и из чего-то состоит…
            И этот образ может состоять на самом деле и из слов…
           Он может быть воплощен в слова… Только слова эти оживают в сознании человека, как бы материализуются и превращаются «в плоть» реальной жизни…
            Этим и жива настоящая Поэзия и настоящая Литература на самом деле.
          Она создает словестные образы которые по своей осязаемости не только сродни живописным образам, но нередко и превосходят их по степени близости к реальной жизни, к осязаемой правде материального бытия.
             Такой вывод может показаться  парадоксальным -  ведь слова есть только условные знаки, состоящие обычно из букв (если это не иероглифы конечно) … Но - лишь на первый взгляд.   
             Слово с самых ранних лет жизни любого человека как бы врастает в его сознание.
            И даже если слова неточны, не точно и казалось бы порой двусмысленно выражают мысль или чувство - они все равно на экзистенциальном уровне ясны если не вырывать их из контекста и знать кем именно, когда и почему они были сказаны…
         Потому что слова - больше чем просто слова на самом деле…
         Когда человек их произносит серьезно слова  во многих случаях как бы материализуются и способны властно воздействовать и на других людей и на окружающую реальность в целом.   
           Слова или лучше сказать Слово - потенциально обладает несомненным демиургическим энергетическим зарядом.
      Слово - преобразовывает реальность.
       Пусть иногда потаенно, но нередко очень и очень действенно.
        И  в высшей степени властно.
        Потому слова порой -  уничтожают… Потому они - превозносят до небес и прославляют… Потому  - без слов так иначе ничто в человеческой жизни не обходится.

    -----------------------------------------------
          Однажды я встретил в одном литературном журнале любопытный текст о поэзии.
            В нем говорилось  в частности что в знаменитом стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье…» и в не менее известном и любимом в России  ныне стихотворении Есенина  «Ты жива еще моя старушка…» на самом деле и нет ничего особенного и удивительного - ни в плане особой глубины мысли, ни в плане особой яркости художественных образов…
         И далее автор этого текста  доказывал свою мысль что  в этих гениальных стихах великих поэтов все дело - в особой расстановке слов…
           Да просто в том дело по его утверждению  что слова в этих стихотворениях по особому расставлены  их гениальными авторами.
              Вот и все.
             Вывод конечно неубедительный и весьма спорный…
             Но так сказать «рядом с истиной» автор этого текста все таки оказался даже, может быть, и против своей собственной воли.
         Дело в том что и стихотворение Пушкина «Я помню чудное мгновенье..»  как и  в стихотворение Есенина «Ты жива еще моя старушка…»  заряжены удивительной по силе энергией глубокого и светлого чувства…..
            Просто удивительной  энергией живого и завораживающего чувства! Это видит любой современный  читатель.
            И именно это читателя и гипнотизирует, околдовывает и покоряет.
            Вот в чем все дело.
           А не в глубине мысли в этих стихотворениях и не в необычности и яркости присутствующих в них художественных образов самих по себе.
           И не в некоей особой расставке слов в этих стихотворениях конечно..
                Как именно достигли авторы этих поэтических шедевров того, что сумели воплотить в своих стихах поразительную и колдовскую по своей силе энергию живого чувства - мы не знаем.
                Это их тайна. И если угодно «тайна за семью печатями».
                Потому что - Поэзия, настоящая большая Поэзия есть Таинство которое далеко не равно «сумме художественных приемов» и отнюдь не измеряется каким-то особым актерским искусством  владения словом.
                Настоящая Поэзия имеет дело с живыми энергетическими Сущностями человеческих стремлений и чувств.
                В известной мере это относится и к настоящей большой литературе вообще.
               Так Достоевский в романе «Бесы» действительно изобразил бесов. 
             Не русских фанатиков-революционеров определенной исторической эпохи, а бесов… Самых настоящих бесов, вечно живущих в этом мире  принимающих в нем как известно самые разные обличья.
           Так же и Гоголь - бесов изображал в тех же «Мертвых душах», а не русских провинциальных помещиков середины Х1Х века.
           Бесы вечны.
           И потому неудивительно что Бердяев в гениально прозорливой брошюре «Духи русской революции», стремясь осмыслить «суть» большевистской революции 1917-го года  назвал гоголевских Собакевичей. Коробочек и Ноздревых  - духами Русской Революции 1917 года…
                Хотя что эти помещики давнего прошлого могли знать о большевиках и их революционном перевороте 1917-го года? - Ничего.
             Если руководствоваться обычным здравым смыслом.
             Но по сути и в глубоком духовном смысле  - прав был Бердяев…   
           Гоголь действительно видел бесов.
          Имел он этот мрачный дар видеть их темный и зловещий мир.
          И сам его боялся.
         В этом и коренятся истоки  душевной драмы Гоголя - ясновидца страшного и уродливого  мира бесов и  близких им духов и сил тьмы. 

    

           Надо сказать что мы вообще все таки так и не  знаем что же такое представляет собой объективная видимая и материально осязаемая реальность нашей жизни..
                Вероятно эта совершенно объективная  реальность  мира вокруг нас  в котором мы биологически «прописаны» действительно существует.
                Естественные науки это убедительно и неопровержимо это доказывают.
             Но в нашем сознании эта объективная материальная реальность  обычно так удивительно видоизменяется что в ней уже остается очень мало действительно объективного и правят, властвуют  -  наши собственные фантазии и грезы…
Мы живем во истину в нами самими выдуманном мире.

                Вместе с тем помимо грез и фантазий решает очень многое в нашем восприятии мира - Энергия чувств и мыслей.
                Только энергетически заряженные идеи и чувства  - побеждают.
                Только те творцы, поэты и писатели, демиурги Слова, которые сумели наделить свои творения величайшей энергией мысли и чувства - становятся великими.
                Энергия - основа и сущность всего мироздания.
                В  ХХ1 веке это наконец стало самоочевидным.
                И в человеческом обществе Энергия Слова - изначальна и неуничтожима.
                Ибо сказано - вначале было Слово.

   









        ЗАВЕТНЫЕ ИДЕИ
          
     У каждого большого художника слова и у каждого большого мыслителя, у каждого настоящего творца и в известном смысле у каждого человека вообще есть своя заветная идея пронизывающая не только все его творчество, но и все его существование, всю его жизнь как личности.
      Эта заветная идея-переживание выражающая саму сущность человека - то скрыто то явно присутствует во всем им созданном и одухотворяет собой всю его жизнь.
         У Ницше это - безграничная сила и свобода, не знающая преград …
         У Достоевского - это всепоглощающее и «больное» чувство жестокости мира, приносящее и муки и наслаждение (да и наслаждение!) одновременно…
        У Гоголя - мир страшного колдовского смеха, в который затягиваются люди и жизнь неумолимо и властно, мир «смешных чудовищ», похожих конечно же на реалистических и фантастических одновременно героев «Мертвых душ»…
        У Пушкина - простая и таинственная незамутненная радость жизни, в которой все прекрасно, даже боль, слезы и нестерпимые муки…
         И так у каждого настоящего художника и у каждого большого творца…
         У них у всех есть непременно «стержень» творчества, вокруг которого кружится все ими созданное…  И этот «стержень» на самом деле обычно очень прост и ясен… Только его надо - разгадать.
        Потому казалось бы большой художник мог бы и не писать так уж много незабываемых произведений, а сказать честно всего несколько своих «главных слов» - и все было бы с ним понятно… С ним самим и с его вкладом в копилку мировой и национальной культуры.
           Собственно это и имел в виду прямой и прозорливый Бердяев когда писал о Владимире Соловьеве, что в своих больших трудах Соловье себя не раскрывал а прикрывал и что  искать настоящего Соловьева надо в маленьких его эссе заметках и на вид случайных статьях…
            О  том же писал и Розанов в отношении Вл. Соловьева.
            Но Вл. Соловьев - это откровенный случай  когда большие труды философа и мыслителя если называть вещи своими именами - глубоко неискренни и потому лишены духовной подлинности…
             А есть в мире творчества и много «промежуточных» так сказать ситуаций когда все намного сложнее…
             Вместе с тем во всем что являет нам жизнь людей и общества есть непременно какое-то не отрицаемое духовное «дно», к которому сводятся все проявления жизни человека и его души и все его творческие взлеты…
             Вспомним для примера творчество Блока… Это - апофеоз «буйного ветра» жизни и безумно красивой «гибели»…  Весь Блок как личность и как великий Поэт России укладывается в это.
               И «гибель России» Блок в конце концов и воспел в страшной и чарующей одновременно, захватывающей и гнетущей кровавым торжеством «гибели и свободы» поэме «Двенадцать» - достойном финале великого и отчаянного на самом деле творчества Блока-поэта.
              Конечно если бы каждый из больших художников и мыслителей-философов сказал бы одно только свое «заветное слово» - кто бы ему поверил, кто бы его услышал…
           Художнику и мыслителю приходится писать много и писать порой долго и трудно… чтобы заставить себя слушать, чтобы его заветные идеи увидели и поняли люди…
         Совсем другое мы видим в мире социальном, в мире общественного устройства и тех людей которые многое в нем определяют по своему положению в обществе - эти люди себя и свою сущность, свои «заветные идеи» всегда скрывают, держат «под замком» и таят…
          Хотя ими всегда на самом деле всегда скрыто руководствуются и их именно в реальности и воплощают в жизнь общества….
          Так весь Сталин - это власть без границ и без любых представлений о справедливости морали и совести…
           Сталин - это олицетворение  власти «как таковой», власти над всем что есть в мире - над настоящим, прошлым и будущим… Над людьми, над природой, и потенциально и над всем Космосом и Вселенной… Надо всем простирается или хочет простираться  власть, власть, власть…
             Ленин - это прежде всего ненависть к прошлому … К любому прошлому.
            Счастливое будущее и только будущее - это идол Ленина.
       Причем это будущее Ленин хотел создать по каким-то бесконечно примитивным схемам и бухгалтерским расчетам (вспомним убогие поздние статейки Ленина «Как нам реорганизовать Рабкин» и пр.)
             Лидер СССР в последние десятилетия его существованеия, Леонид Брежнев - это  своего рода «поэт самозабвенного безделья», Обломов «на троне», забывший обо всем кроме нехитрых своих будничных земных радостей и удовольствий…
             Когда человек живет на свете он совершает множество разных поступков и его окружает множество разных событий…
               Но во всем этом - в любых его затрагивающих событиях и в любых его поступках - всегда просвечивает сущность человека, будь он гением или заурядным обывателем…
               Мне доводилось например нередко встречать людей человеческой сущностью которых являлось безграничное хвастовство и самодовольство - каждое их слово и каждый их поступок с детства до глубокой старости  буквально дышали безудержным хвастовством и самодовольством….
                И что интересно - окружающие их люди этой  бушующей стихии хвастовства и самодовольства обычно бессознательно покорялись…
                Человек создает вокруг себя в жизни своего рода энергетический поток - поток добра поток зла… поток бушующей страсти… или поток бескорыстной нежной  любви…
                Вот Сергей Есенин - «московский хулиган» в последние годы своей жизни - это Человек-Любовь не нашедший приюта в «стране бушующих революций»… И поэтому погибший…
                Лучше Есенина писать о любви - к женщине, к родине, к жизни вообще - никто в России не умел и не умеет до сих пор…
                Гений Любви..
                Да это так… Потому и любит Есенина русский народ безумно до сих пор - ведь никогда в России на самом деле настоящей Любви никому не хватало…
                Можно много писать, можно много говорить… Это привлекает внимание окружающих людей и общества…
                Ну вот сколько написал Александр Дюма - 193 тома кажется…
А что мы помним из им написанного и что по настоящему любим? - «Три мушкетера»…
                Грибоедов написал всего одну замечательную «комедию» - «Горе о ума»…. А после Пушкина он - второй гений этой славной эпохи нашей русской литературы и культуры, чтимый и чтимый до сих пор… И заслуженно!
                Наш всеми уважаемый в недавнем прошлом да и ныне академик Д.С. Лихачев рядом с которым и мне довелось тридцать лет трудиться как его младшему товарищу  в Пушкинском Доме Российской Академии Наук мог бы и не писать бесчисленных своих статей об охране памятников культуры в поздние годы своей долгой  жизни ….
             Дмитрий Сергеевич и сам был -  «живой памятью» о прошлом России… Только Памятью быть может… Но все таки и великой Памятью  при этом…
             И не надо думать что «заветные идеи» творцов культуры - это некие их «роли» в обществе… Отнюдь нет.
            Это их сущности… И не только на уровне психики и чувств.
            Скажем эпоха «шестидесятников» в СССР - времен конца 1950-х и начала 1960-х годов, времен  Хрущева - это эпоха наивных общественных надежд и пустой  при всем своем «чистосердечии» восторженной болтовни  о  грядущем коммунизме…
               И конечно  провозвестники этой эпохи - пустые болтуны в русской поэзии Вознесенский и Евтушенко…
                Крикливым и трусливым одновременно «шестидесятникам» к 1970-ым годам успешно заткнули рот - и восторжествовала как и следовало ожидать «поэзия мещанства» во главе с главным своим выразителем Александром Кушнером…
               Все стали мещанами сидящими «в своем углу»… И об этом им сладкозвучно пел и поет до сих пор престарелый уже господин Кушнер…
                Ведь мещанство - неистребимо.
                Оно торжествует на любых развалинах - культуры, личной жизни, поэзии, справедливости…
                Суть мещанства  - погружение в маленький мирок «личного счастья» при котором весь большой окружающий мир теряет какой-либо смысл и значение…
               Так вот нам в России такого уродливого личного счастья - не нужно…
                Мы обойдемся той реальностью которая исторически сложилась в нашей стране и не будем ее презирать и ненавидеть какой бы несовершенной она ни была или ни казалась.
                Россия - великая страна. И страна великой культуры.
                Лично я прожил в России всю свою жизнь и не жалею об этом - великая страна каких мало на свете…











                ПОЭЗИЯ   И   МАГИЯ               

             Мы   фатально  недооцениваем   проницающую   и  преображающую силу  поэтического  мировидения  и  поэтического  слова,  недооцениваем  в  том   числе    и  сопричастность   поэтической  интуиции   «мгновенному»  мистическому  постижению  сути  вещей  и     незримых  «сущностей»  окружающего  мира.
        Поэзия  и  мистика,  поэзия  и  магия  мысли  находятся  в  неразрывном  единстве  между  собой,  если  они   -   подлинные.
          Это  давно  уже   достаточно  очевидно,  хотя  и  до  сих  пор  распространено   обывательское  представление,  что  художественное  творчество, включая,  естественно,  и  поэзию   -  только    некая   словесная  игра,  разновидность  увлекательного  фокусничества,  которое  развлекает,    услаждает   душу  и,  может  быть,   порой     приобщает  к  прекрасному,  но  -    не  более  того.
            В  лучшем  (среди  обывательских   воззрений)  случае   видят  в  поэзии  эдакое  эстетически   притягательное  проповедничество   и  завуалированное     нравственное   и    общее  духовное  «наставничество»,  как  бы  «настоянное»  на  музыке  стиха,  ритме,  рифме,  яркой  образности  и  прочих  внешних  атрибутах  поэзии.
              Между   тем  все  это  -     чистейшие  и   простейшие  благоглупости   на  фоне  уже  устоявшихся  современных,  в  том  числе    и  вполне   научных,  знаний   и   представлений  о  мире  и  месте  в  нем поэзии  и  творчества.
            Так,    еще  в  относительно  недавнем    историческом  прошлом    фатально   недооценивалась  «вещность»,  материальность  сознания  и  мысли,  включая,  естественно,  и  поэтическую  мысль,    а    точнее   - поэтическую  интуицию  и  мысль,  которые  всегда    слиты  в    подлинной  поэзии   воедино.
            Таково    наследие  давнего    противопоставления     материализма  и  идеализма,  материи   и  сознания. 
           Между  тем  давно  уже  стало  ясно,  что мысль  и   сознание  в  целом     -     только   одна  из  форм  все  той  же  материи,   материи  и  энергии,  из   которой  состоит   весь  мир,  вся  наша  Вселенная.  Иного  в  окружающем  нас  мире  просто  нет.  Это  доказывает  со  всей  однозначностью  даже  современная  физика,  в  частности,  квантовая  физика.   
              Поэтическое  сознание,  состоящее  из  сплава  интуиции  и    мысли,  есть  в  известном  смысле  поток  энергии   и   одновременно   ее  сгусток,  как  бы  впитывающий  в  себя   и зеркально  отображающий    «суть  вещей».   
 
            Потому   поэтическое   сознание   и,  соответственно,  поэтическое  творчество,  если  оно    подлинно,  непременно  обладает, помимо  прочих  уникальных  свойств, в  известном  смысле   и  проницающей  силой  рентгеновских  лучей  -   способно  отображать   незримые  «сущности»  окружающей  жизни  с  редчайшей,  завораживающей,  поистине  магической   ясностью  и  полнотой.
          В  этом   во  многом  и  состоит  искусство  поэзии   -   искусство  созидать   из  слов   чарующие  «рентгеновские  снимки»  мира,  то  исполненные  красоты   и  приобщающие  к  светлым  стихиям  жизни,   то  приводящие  в  страх  и  трепет   и  обнажающие    «темное   дно»  земного  существования.   
           В  торжественном    провозглашении    этого особого   проницающего     свойства  поэтического  мировидения,  собственно,  и  состоит    философский  смысл  знаменитого  тютчевского  стихотворения   «День  и  ночь»,  в  котором  ночь  -  это  вдруг  открывающаяся перед  поэтическим  взором бездна,  вдруг  обнажающееся  перед  ним   «темное дно»  бытия:
                «И  бездна  нам    обнажена
                С своими  страхами  и мглами
                И  нет  преград  меж  ей  и  нами  -
                Вот  отчего   нам  ночь  страшна!»
      В  действительности  настоящий  поэт   в  процессе   созидания,  творчества  реально  «работает»  и  со  светлыми,  и  темными   «сущностями»,  стихиями  и  энергиями  мира,   не  только    различает  и  отображает  их,   но  и  «пользуется»  ими,  как  бы  намагничивает  ими  свое  поэтическое  слово,  в  котором   эти  «духи  мира»,    эти  мировые    стихии   и  энергии  воплощаются  достаточно  осязаемо  и  «вещно»,  в  сущности,  также   как   в  магическом  заговоре   или  заклинании.
        Действие  поэтического  слова  -   гипнотическое  и  магическое.    
       Поэтическое   слово  -  это  не  просто    зримое  воплощение  красоты,   это  -  сгусток  энергии,  способной   и созидать,   и  разрушать,  а само  поэтическое  творчество  -   это  таинство.
          Почему  же  тогда  поэзия  многих  и  многих  оставляет  равнодушными  и   чарующе  (или  хотя  бы  ощутимо)   действует  далеко  не  на  всех?  Ответ  прост:  по  той  же  самой  причине,  по  которой  и  любое    таинство  (в  частности,  церковное)   не  действует  на   непосвященных,    не  верующих,  равнодушных,  не  воспринимающих  его   всерьез.
             Для  того,  чтобы  поэтическое  таинство  подействовало  нужна  вовлеченность в  магию  поэтического  слова,  способность  и  желание «читать»  отраженные  в  этом  слове магическое  символы  и    таинственные  знаки    мира,  его  созвучий  и  диссонансов, его  скрытых   соответствий    и   его  изломов,  которым  глубоко   сопричастны    жизнь    и    сознание   человека.
            Опять  вспомним  Тютчева:  «Поэт  всесилен  как  стихия, //  Не  властен   лишь в  себе  самом…»
            Однако,  не  преувеличиваем  ли   мы,  утверждая  генетическую  родственность   процесса  поэтического  творчества   и   акта,  таинства    творения   в  магии? 
           Обратимся   в  тому,  что  утверждали   те,  кто   в  магию  действительно  верил,  воспринимал  ее более  чем   серьезно      и  проповедовал   ее  как  путь  созидания  счастья.    Вот,  что  писал,  например,  в  известной  книге   «Магия  в  теории   и  на  практике»  (1929  год)  провозвестник   современной   европейской  магии,  Алистер  Кроули:  «поэт,  влюбленный  или  художник,  охваченный  творческим  неистовством,   выходит   на  пределы  самого  себя,   то  же  самое  должно  случиться  и  с  Магом.»  То  есть  творящий  поэт    или  художник,  по  убеждению   Кроули,  погружается  в  некое   состояние  «неистовства»,  в  котором  творится  и  Магия,  которое  необходимо  и  Магу.
             Собственно,  это необычное и  таинственное  с  виду  состояние,  в  котором  человек,  будь  он  маг  или  поэт,  «выходит за   пределы  самого  себя»   -   типическое,  если  можно  так  выразиться, зазеркалье  эйфории  или  транса,  когда   обыденное  сознание   естественным  образом  гаснет  и  на  смену  ему  приходит  сознание  трансцедентное,  открывающее   мир  как  живое  и  чудесное   единство   «всего  и  вся» на  уровне  бесконечных    превращений  «одного  в  другое»,    бесконечных  метаморфоз   движения,   энергии  и  материи.
              Это   и есть   по  сути  дела   то  самое действительно   необыденное    состояние    творчества,   при  котором      магическим    способом  постигаются   и  преобразуются  сущностные       связи  и  созвучия   явлений  жизни.
              Большая  поэзия  (по  крайней  мере  в  России)  и  начиналась  со  стремления  поэта  быть  выше   обыденности  и    выше самого  себя,  приобщиться  к  высшему  знанию  и  творчеству.  Вспомним  Ломоносова:
               «Я  дело  стану  петь,  несведомое  прежним!
                Ходить  превыше  звезд  влечет  меня  охота
                И  облаком  нестись,  презрев  земную  низкость.»
            Конечно,  Ломоносов  утверждал  свое  поэтическое  «я»  еще  достаточно   наивно,  но  истинные  цели  поэтического  творчества  обозначил  в  целом  точно.
           Лучше  же всех  о    мечте и  жажде поэта  слиться  с  трансцедентным  и  вечным,  приобщиться  к  Космосу  бытия  сказал,  конечно  же,  истинный  провидец  в  русской   поэзии,  Федор  Тютчев:
                «Душа  хотела  б  быть  звездой,
                Но  не  тогда,  как  с  неба  полуночи
                Сии  светила,  как  живые  очи,
                Глядят  на  сонный  мир  земной,  -
               
                Но  днем,  когда,  сокрытые  как  дымом
                Палящих  солнечных  лучей,
                Они,  как  божества,  горят  светлей
                В  эфире  чистом  и  незримом.»      
               Естественно,  можно   вполне  резонно    заметить,  что  все  подобное,  провозглашаемое  поэтами  порой столь    громогласно  и  столь  вдохновенно    -   или  вообще    только  риторика,  или  лишь  красочное  иносказание  о  том,  «кем   мне    так   хотелось  быть,  но,  увы,   не    довелось  стать».
              Почти  каждый  человек   мечтает  быть  больше,  чем  он  есть,  а,  уж,  поэт  -  особенно. 
             Вл.  Соловьев   полагал,  что   в  стремлении   стать  «больше,  чем  ты  есть»   заложено  зерно  будущего  Богочеловечества.  Вряд  ли.  В  этом    стремлении   чаще  всего  проявляется  просто   «вирус»   гордыни,  самомнения  и  неоправданных  амбиций  -  раздуться  эдаким  «неимоверным  шаром»   и тем самым  показать   миру  и  окружающим  «кто  есть  кто».
             Тем  не  менее,   мы     не  верим,  что   Блок,  например,    просто  играл,  гордился  собой  или  фантазировал,  когда   исповедальным  тоном   писал    о  поэтическом     творчестве   в  стихотворении  «Художник»:
                «Длятся  часы,  мировое  несущие.
                Ширятся  звуки,  движенье  и  свет.
                Прошлое  страстно  глядится  в  грядущее.
                Нет  настоящего. Жалкого  -  нет.

                И,  наконец,  у  предела  зачатия
                Новой  души,  неизведанных  сил,  - 
                Душу  сражает,  как  громом,  проклятие:
                Творческий  разум  осилил  -   убил.»
         Погружение  в  трансцедентное,    попытка    отобразить      его   в  слове,    впитывание  и  впитывание  в  стихи    потаенных  энергий    мира,   Вселенной ,  насыщающих  собой    поэтическую  образность  и  символику   -    это  и  есть  поэтическое  творчество  в  высоком  значении  этого  понятия.
           Просим  не  путать  его  с  «рифмотворчеством»,  которое  тоже  может  нравиться   людям  и  даже  вызывать   порой   бурные  аплодисменты,  но  к   поэзии  как  таинству  и  как  магии,  оперирующей   живым  словом,   не  имеет       отношения. 
            Так,  особенно  любили  предаваться  такому   римфотворчеству   и упоенно  «разговаривать  стихами»    официальные  советские  поэты.   Это   тогдашней   властью  особо  приветствовалось. 
             Считалось,   что   настоящий   советский поэт  должен  непременно быть  понятным   для  народа   и  потому   ему  следует      красиво  и  убедительно  «говорить  в  рифму»  -   кого-то   (то  есть  кого  надо)   страстно ругать,  кого-то,  наоборот,  восторженно  хвалить,  воспевать,  что-то  (то  есть,  что  надо)  патетически   провозглашать,  а  иногда  и  просто  болтать  и  болтать  о  цветах  в  поле  и  птицах  в  небе, чтобы  советскому   читателю  стало   от  этой   неугомонной  болтовни в  рифму  приятно…
             Таким  всегда   был,  в  частности,   Евгений  Евтушенко  -  типический  пример   советского    поэта-трубадура,  для  которого  самое  важное  -   как  можно  сильнее  и  эффектнее  «дуть  в  трубу.»  Но  к  действительно  серьезной  Поэзии  с  большой  буквы  все  это,  увы,  не  имеет    отношения.               
             Серьезность  настоящей  большой   Поэзии  состоит  также отнюдь  не  в  том,  чтобы  уметь  в  ней   поговорить  и   с  самим  Богом,      как   это   запросто    удается,  в  частности,     тоже    весьма   любящему  по  советски   «поговорить  стихами»  Александру  Кушнеру, с  достоинством  завершающему ,  например,    любопытное  поэтическое  описание     своей  приватной  встречи  с  Богом  следующим    весомым  признанием:  «И  я  ему  сказал,  что  он  не  виноват,  // Ни  в  чем,  что  жизнь   сама  угрюма  и  сурова.»   
            Задача   истинного   поэта,  по  нашему  глубокому  убеждению,    состоит  отнюдь  не  в  том,  чтобы  «частным  порядком»     встречаться   с     Богом   и  что-то  ему  авторитетно   разъяснять  от  себя  лично,  а  в  том,  чтобы   Бог,  как    светлое,  жизнетворящее   и  трансцедентное   начало  бытия,    в  его    стихах   все  таки    был,      незримо  присутствовал   -  хотя  бы    как  «ветерок  вдохновения»,  преображающего   изображаемый  поэтом  мир.    Об  этом   легко    и   славно  сказал   Георгий  Иванов:
                «А  что  такое  вдохновенье?
                Так…  Неожиданно,  слегка
                Сияющее   дуновенье
                Божественного  ветерка.»
           Заметим,  однако,  что  мы   «легкость  необыкновенную»  в   поэзии   при  этом   вовсе  не  проповедуем. 
          Совсем  недалеко   порой   от иной   такой   счастливой  легкости  в  поэзии,  первоначально     напоминающей    «щебетание  птиц  небесных»,   до  безумного  «лепета»     упоенного  собой      безмыслия,  такого,  например,  как  в    стихотворении  Ивана  Храмовника  по  характерным   названием  «Нокдаун»:
              «но  настает  трагический  момент
               займи  мне  рубль  и  продолжим  танцы   
               на  грани  затемненного   пространства
               под  звуки  водосточных  флейт.»
            Поэт  в  своих   стихах,  так  или  иначе,  всегда  колдует.   Он как  маг,  как   ведун   «заговаривает»  своим  словом,  приобщаясь  к  потаенным  энергиям  Вселенной  и  черпая  из  них  энергию  своего  стиха,  своего  поэтического  слова    буквально   «пригоршнями».  Мы  убеждены  в  этом.
             Красота  поэтического  слова,  его  чисто  эстетические  достоинства  -    отнюдь  не  самое  главное.  Много  важнее  -  энергетика  поэтического  слова,  его  способность  очаровывать  и  зачаровывать,  овладевать  сознанием  воспринимающего  его  «субъекта»  (читателя  и  слушателя)    и  властвовать  в  этом  сознании   хотя  бы какое-то  время,  то  время,  которое  способен  длится  гипноз  поэтического  слова. А  гипноз  этот,  это  колдовство  поэтического  слова,  бывает,  длится  и  годами,  десятилетиями  даже,  если  говорить  о  поэтах    особо  замечательных,  выдающихся.    
           При  этом  мы  не   отнюдь   склонны    расширительно   толковать  понятие  и  само  явление  Поэзии   -     как  некую  наивысшую   форму  истинного  созидания  и   творчества   как  такового.  А  это  в  нашу  эпоху  уже  не  редкость… 
               Так,  к  подобному  расширительному   толкованию  поэзии  приходит,  например,  в   фактически    полуфантастической   статье  «Сверхпоэзия  и  сверхчеловек»  Михаил  Эпштейн  («Знамя». 2015. №1). 
             В   воображении   Михаила  Эпштейна  и  сейчас,  в  наши  технократические  времена  «Поэзия  продолжает  преображать  мир,  причем  более  могущественно  и  всесторонне,  чем  когда-либо  раньше.  Физика,  биология,  энергетика,  информатика  приходят  на  службу  поэзии,  которая  определяет    смысл  прогресса-поэзиса  высшей  целью,  ранее  достижимой  только  в  слове:  творить мироздание  как  поэтическую  композицию,  где  все  отражается  во  всем.»
           Мы  никакого  «прогресса-поэзиса»  вокруг  себя  в  отличие  от    Михаила  Эпштейна,  к  сожалению,   не  видим    и  не  понимаем  в  каких  это  формах  физика,  энергетика  и  информатика  «приходят  на  службу  поэзии»,  которая,  как  он утверждает,  «выходит  из  своей  ранней,  словесно-стиховой  формы..,  чтобы   магически  преображать  мир».
            По  нашему  глубокому  убеждению  жизнь и  судьба  поэзии  навсегда  связаны  со  словом  -    словом-заклинанием,  словом-прозрением,   Словом,  наделенным   неотразимыми   чарами    красоты,  ее  энергетикой,   ее    властной  и  вполне  реальной   магией,  способной  преображать  сознание  человека.
              Все  разговоры  о  «науке    как  сверхпоэзии»,  о  какой-то  невероятной  «социопоэзии»   и  «эконопоэзии»,  которые      восторженно  и  запальчиво  ведет   в  наше  не  один   Михаил  Эпштейн  -  только  слова,  слова,  слова  как  говаривал  Гамлет,  Принц  Датский.
              Современная  цивилизация   первозданую,  самой  природой  созданную,   поэзию  жизни  только  разрушает,  а  реальную    поэзию  нашего   времени,  по  прежнему  воплощающуюся  в  чарующем  поэтическом  слове,    чаще  всего   просто    игнорирует,   не  воспринимает,  оставляет  за  бортом  своих   истинных   ценностей. 
            Потому  и  те,  кто  громогласно  заявляет  об  открытии  некого,  творящего  новую  реальность,  космизма  в  поэзии,   подобно  Константину   Кедрову,  на  деле   создают   преимущественно   комичные    и  неловкие    вирши   для   услады   незадачливых  простаков:
             «Мыслью  мысль
               обнимая
               воздвигая  к  небу  мост
               мозг  меня  не  понимает
               я  не  понимаю  мозг.»
              Вовсе    не  надо  опять  воздвигать  Вавилонскую   башню,   воздвигать к  небу  «мост»,  тем  более  такой,  на  котором  уже  и  твой  собственный  мозг   тебя  не  понимает…     Много   лучше    оставаться  на  земле    человеком  и  не  корежить,   не   уродовать   хотя  бы     собственную  душу.  А  Председатели  Земного  Шара  у  нас,  как  известно,  уже  были  и  -  допредседательствовались…   
               Поэзия  должна  просто   хранить  живую  душу  человека   и   зеркально  отображать  ее  в  поэтическом   Слове.    Это  само  по  себе  -  достойная  цель  творчества  и    давняя,  целительная    и     удивительная   магия,   магия      преображающей    восприятие  мира    красоты  поэтического     слова,  под  чарующей   властью   которого    мир  становится  «до  краев»    одушевленным.   Вот,   как  в    славных   строках  Георгия  Иванова:
                «Край  земли.  Полоска  дыма 
                Тянет  в  небо,  не  спеша
                Одинока,  нелюдима
                Вьется  ласточкой  душа.»   







                ЛИТЕРАТУРНЫЕ  ПРИЗРАКИ 

        Как     «утопить»   опостылевшую  действительность в  омуте  вымысла,  как  превратить  ее  в   воздушный  фантом,  который    счастливо  сдувается   с   «обеденного  стола»   жизни  простым  дуновением   легкого ветра  фантазий?  Обо  всем  этом  прекрасно  знал   не   только  приснопамятный   «социалистический  реализм»  со  всеми  его  извращениями  -  прекрасно   знала  об  этом  и  русская  классическая  литература.
       Рискнем   заметить:   наиболее  известные  и  замечательные   герои  этой  классической  нашей   литературы  -  обыкновенные призраки.   
      В  действительности,  в  «яви»  русской жизни   их  никогда  не  было,  нет    и  не  будет. 
       Ошибался,  наивно  ошибался   романтик  российского  имперского  консерватизма,  Конст. Леонтьев,  когда  и  пафосно,   и  забавно   заявлял  во  всеуслышание,  что  нам,  мол,  верноподданным Императора,   не   такие  графы   нужны  как  граф   Толстой,  а  такие  графы   как  граф  Вронский,  которого,  между  прочим,  придумал  как  раз   «нежеланный»  для  России,  в  глазах  Леонтьева,  граф     Толстой.
     Леонтьеву  совсем   не  приходило  в  голову,   что   без  Толстого  не  было  бы  и  Вронского,  что  без  Толстого  не  существовал  бы,  наконец,  и  сам  роман  «Анна  Каренина»,  и  многое другое,  что  сумел  гениально  выдумать   «ненужный»  России  граф  Толстой.
      И  заметим,  что  подобное  восприятие  изящной  словесности   как   некой   квинтэссенции    реальности  для  русского  общества  всегда  было  очень   типично.
       Славная  наша   писательница  Тэффи,  например,  вспоминала,  что  была   в  юности   влюблена  в  князя  Болконского   из  толстовского  «Войны и  Мира».  А  не  менее  славный  поэт  Яков  Полонский   вспоминал  и  нечто   еще  более  удивительное:  что  был  он  в  юношеские  годы  влюблен  в   Царь-девицу  из  сказки  Ершова «Конек-горбунок».  То  есть воспринимать обыкновенную  популярную детскую  сказку  как  материальную  реальность  в  России   для  пылкого  молодого  человека  с  умом  и  талантом  -     вовсе  не  проблема. 
         Это  весьма  примечательно  на   самом  деле,  что  в  нашей  России    традиционно подтверждался  и подтверждается       на  все  сто  процентов  следующий   мудрый  философский   тезис:  человек  видит  только  то,  что  ему  кажется,  а  кажется  человеку  только  то, что   он  желает  видеть.
           Так,  если  тебе  кажется,  что  ты  счастлив  -  ты  и  счастлив,  если тебе   кажется,  что  у  тебя  горе  -     тебя    горе  непременно  и  охватывает.  Причем,     в  чем  это  горе для  тебя заключается   даже  неважно:  ты  «по  полной  программе»  переживаешь  свое  горе,  если  веришь,  что  оно  к  тебе  явилось.   И,   конечно,  горя может и  вовсе   не  случиться,    если  ты  его переживать  не  хочешь. 
        Например,  умирает  близкий  тебе  (  по  родству  или  так  просто -  «близкий  близостью  душевной»  )  человек  -  жалко,  конечно, но  ничего  не  поделаешь,   судьба..,    иногда  даже  находятся  «плюсы»  в  случившемся  -   наследство,  больше  места  в  квартире,  свобода…  Но  может  умереть  просто  твой  любимый  кот  или  пес  или   даже твои  любимые  рыбки  в новом  аквариуме  -  и  ты  страшно  страдаешь  и  плачешь  в  подушку,   если,  конечно, вовремя     настроишься  на  то,  что,  вот,    пришло  в  твою  жизнь  нежданное  большое  горе.
      Герои  Чехова,  в  частности,  горько  страдали  лишь  от  того,  что   вырубают их  любимые  деревья   («вишневый сад»), поскольку почему-то  связали  в  своем  сознании  с  судьбой  этих  деревьев  свою  собственную  судьбу… 
        Так,  в  принципе,  можно  связать  свою  судьбу  с  чем  угодно  -  с  тем,  что  какой-то  черный  кот,  например,  вздумал  перебежать  тебе  дорогу,  с  тем,  что  солнце    скрылось  за  тучи  как  только  жена  ушла в  магазин и    бросила  тебя   ради  каких-то  тряпок…
         Человек,  как  принято  говорить,  творец…  И  потому,  собственно,  человек  (в  отличие  от  животных)   в  основном  сам  творит  те   состояния жизни,  в  которые  попадает.
         Это  только  кажется,  что  действительность  существует  независимо  от  нашего  сознания  -     наше  сознание  само  творит  окружающую  действительность  так  же  как  наши  «мозолистые  руки»,  например,  способны  передвигать  куда  угодно  вожделенную   кровать  в  нашей  спальне…   
       В  России   это  давно  доказано  самой   «плотью  жизни».
Одно  время   у  нас  считалось,   что  люди    явно   не  равны   друг  другу,  что   каждому  из  людей  -  свое.  Одни  -  сытые   дворяне,  другие  -  бедные  крестьяне;   одни   -  важные  господа,  другие  -  жалкие  крепостные  рабы. Объединяло  этих  людей  только  то,  что  все  они  поклонялись   верховному  «помазаннику  Божию» т.е.   Императору.   
        Потом  такая  жизнь  перестала  нравиться,  и  было  твердо  решено,  что  все  равны.  То  есть   «равнее  всех»,  конечно,  коммунисты  (они  всегда  впереди),  но  и  остальные,  «прочие граждане»   тоже  равны,  поскольку  у  них  просто  ничего  нет  и  владеть  им  нечем,  делить  им  нечего..
            Наконец,  надоело  и  это  -    скучно,  не  за  что  бороться,  кроме бесплотного коммунизма, все   люди  братья  и  нельзя  толкнуть  даже  соседа,  не  говоря  о  начальниках…
          И  тогда  было   решено  вернуть  в   мир   борьбу  и  «рынок».  Рынок  быстро   восторжествовал,   и  все  стало  продаваться  и покупаться,  включая,  естественно, любовь,  совесть  и  саму  жизнь.               
           Однако,  такой  «демократический  правопорядок»    импортированный  с  Дикого  Запада  с  опозданием   лет   на  двести,  оказался   слишком  экзотическим.
         И  тогда   прошли  к  мудрому   компромиссу:   продается,  но  -  не  всегда,   равны,   но  -  не  все,  воруют  -  только  избранные.  Однако,  при  этом   все  дружно,   «соборно»  верят  в  Бога.  Больше  всех  верят  большие  начальники,   затем  по   «степени  веры  во  Всевышнего»  идут  крупные   бизнесмены,  затем  начальники  поменьше,  бизнесмены  помельче…   и  так  до  последнего  пьяницы.   Но  и  он   -    не  без  креста,  хотя  и  с  бутылкой  вместо  головы.
          Такой   «правопорядок»  был  быстро  признан  самым  родным  и «суверенным»,   что  и  было   доведено   до  сведения  граждан  с   помощью   самых современных   средств  массовой  информации.
         Возникает  только  один   «итоговый»    вопрос:  а  чего  мы,  собственно,  лет  эдак  сто   с  лишним   так  суетились? Отвергали,  ниспровергали,  снова  устанавливали   и  опять  с  вожделением   ломали  до  самого    основания..,  а  чего  во имя? 
       Намного   мудрее  было  бы:  ломать  -  понемногу,  отвергать  -  не  всерьез,  принимать  -  полушутя.  Так  и  жили  бы  в  свое  удовольствие   в  окружении   тихой  гармонии:  и  насилие  нестрашное,  и  вранье  не   чрезмерное,  и  днем  довольно  светло,  и  ночью  довольно  темно,   и  зимы  холодные  есть,  и  лето  теплое  бывает..,  чем  не  «Божья  Благодать»!
         Однако,  вернемся  к  художественной  литературе.
     Александр  Герцен  в  «Былом  и  думах»,  если называть  вещи  своими  именами,  ненавязчиво  похвалялся,  что  он,  мол,  нашел  реальный   «аналог»   лермонтовскому  Печорину  -   некого  Печерина,  свободомыслящего  юношу-студента,  что-то  пылко  сочинявшего,  сочинявшего,  сочинявшего, а затем   покинувшего Россию    навсегда  и   ставшего   где-то   в  Ирландии  католическим  монахом.
       Герцен,  по  сути  дела  «из  любви  к  искусству»  (чтобы  увидеть  лично  и  потом    красочно  рассказать   как  прав  был   юный  гений,  Лермонтов,  как  в  России  «душно»  человеку  с  умом  и  талантом)  даже    писал  письма   этому  Печерину,  встречался  с  ним… 
      Но  тогда  уже    фанатик-католик,  который  публично  жег  протестантские  Библии,  Печерин  этот   все  же   мало  походил  на  лермонтовского  Печорина,  одинокого   разочарованного  во  «всем  и  вся»  скитальца.    Прототипа,  увы,  так  и  не  вышло… Да,   и не  могло  выйти.   Лермонтовский  Печорин  -   персонаж  насквозь  выдуманный.   Таких  как  он  в  реальной  русской    жизни  не  существовало.
       Да,  были,  конечно,  праздные  дворяне,  которые   пресыщались  жизнью  даже  раньше,  чем  в  нее по  настоящему вступали  и  все  норовили  попробовать,   все  испытать,  чтобы  затем  на  все  и  наплевать,  «проигрывая  в  карты»    и  своих крепостных,  и  свою  душу. 
        Но  их  образы  далеко  не  так  красивы  и  загадочны   как  образ  Печорина  из  «Героя  нашего  времени». 
         И  вообще эти   «герои  нашего  времени» -  Онегины,  Печорины,  Рудины,  даже  Обломовы  -   персонажи,  прежде  всего,  сказочные.  Это  какие-то  романтические   рыцари   без  войска,  рыцари  «лишенные  наследства»  из  средневековых  легенд… 
         Наряжены  они  их  создателями,  конечно,  в  «русском  стиле»,  но  по  сути  своей  -    они   аляповато   украшают   российскую  действительность,  а  не ярко отражают   ее,  как  доказывала  традиционная  русская  критика  во  главе  с  Белинским.      
        Не  хотели,  традиционно  не  хотели  в  России   признавать,  что  художественной  литературой  всецело  правит  вымысел,  правит  своевольная  и  прихотливая,  а  нередко  необузданная,  диковатая  писательская  фантазия. 
      Эта    фантазия   создает  и  создавала   не   реальных  героев  «русской  жизни»  (или, допустим,  немецкой  жизни,  китайской  жизни…),   а  только  некие  красивые,  обольстительные  или,  наоборот,  ужасные,  отвратительные тени  и  призраки.
           Однако,   наивному  читателю  всегда  кажется,  что  эти тени  и  призраки  материально  существуют,   реально   по  жизни  бродят   -     он  в  них  верит,  а  писателей,  творцов  этих  призраков,  этого  вымысла   -  обожествляет.  И  все  это  -  совершенно  зря! 
          Никаким  самоучителем  по  жизни,   никакой  открывательницей  истин   художественная  литература  не  является. 
       Фактически  литература  находится      в   тягостном   рабстве  у  произвола  безудержной   фантазии   и  жить   без   «вывертов»  и  «гримас»  этой   фантазии   просто  не  может.
       Чему,   если  быть   до  конца откровенными,   научили  нас  Толстой  и  Достоевский?  -_  Да,  ничему  не  научили,  живем  как  и  жили,  скорее  даже  еще  суетливее,   мелочнее   и  пошлее,  чем в  прежние  эпохи! 
       А  что эти наши  национальные  гении  проповедовали?  - В  сущности, только     общеизвестное:   смирение,  нестяжательство,  веру  в  добро  и  красоту. 
       Не  будь   их  романы   и  иные  творения   сладостным  художественным   вымыслом,  никто   и  не  стал   бы  их  особенно  долго  и  всерьез    слушать  -  прописные  истины,  как  известно,  быстро  надоедают.   
         Так  называемая   жизненная  мудрость   русской  классической  литературы   и  ее  так  называемая  философская  глубина   в  весьма  значительной  степени    -    обыкновенные мыльные  пузыри,  готовые  лопнуть  от  любой  серьезной  критики  в  любой  момент.
        Мы  не  шутим.
        Наша  классическая  литература  -  преимущественно  литература  «больших  идей».  И  мы  убеждены,  что     при  всех  возможных  исключениях  и  оговорках,    во  многом,  очень  во  многом  был   прав  Владимир   Набоков,  не  воспринимавший  всерьез  «идейность»  большой  литературы  и  «литературу  больших  идей», ядовито  посмеивавшийся   над   Достоевским,  Горьким,  Томасом  Манном.
         Однако,   сам-то   Набоков   в  конце  концов со  всей  своей  верой  в  безидейное  «чистое  искусство»  к  чему    пришел?  -   К  своей  «Лолите»,    к  апофеозу  больного  сознания,  лелеющего  и  смакующего  свои  извращения  как  «самое  дорогое»  в  реальной  жизни,  среди  ее,  якобы, всепожирающей   пошлости.  Этим  и   прославился,  как   известно,  на  весь  мир.
        И  этим,  в  сущности,   Набоков  славен в  современном  мире  и до  сих  пор,   поскольку  «Лолита»   его   как  бы  то  ни  было  есть   действительно  лучшее,  наиболее  художественно   впечатляющее  и  убедительное  из  всего,  что   Набоков  написал. 
        Но   признаемся  себе   честно: такая   слава,  увы,   не  самой  высокой  пробы,  что-то  родственное «славе»  маркиза   Де-Сада…
       Кстати, эта набоковская  девочка,  Лолита    -  тоже  призрак,  своего  рода  сладостное эротическое  привидение,  посещавшее  набоковские  писательские  грезы,  а  отнюдь  не  сколько-нибудь   реалистический  персонаж.  Можно  сказать,  она  слишком  соблазнительно   прекрасна,  чтобы  существовать  на  самом   деле. 
       Девочки    возраста   набоковской  Лолиты,  конечно,  были,  есть  и  будут,  но  они  -  не  феи,  а  еще  достаточно  глупые  дети,  и  для  того,  чтобы  наделять  их даже  в  своих   фантазиях   чертами  «фей   любви»  надо,  увы,   перечеркнуть  в  себе  весь  здравый  смысл,   а  попросту  говоря,  в  достаточной  степени  «рехнуться».
        Так  что  еще  неизвестно,  кто в  конечном  счете  более  был  «не  в  себе», -   утонченно-изощренно-извращенно  и  бездонно   похотливый    Набоков   или  «жестокий  талант»  Достоевский,   который  своих  героев   с   христианской любовью   мучил  и  мучил,  мучил  и  мучил,  мучил  и  мучил…
       Достоевский  проповедовал  духовно  светлые  «большие  идеи»,  но  его  сознание    было  вместе  с  тем  не  чуждо   извращенного  мучительства.
                Набоков эстетски отрицал  любые  «большие  идеи»  в  литературе  во имя  «чистой   красоты» ,  но  и  его  сознание    было  не  чуждо  извращенного   сладострастия,  чреватого похотливо   наглой   эксплуатацией  «детской  плоти»  и  тем  самым   все  тем  же   мучительством…
       Кричащие  литературные  противоположности  сошлись  в  парадоксальном   «поцелуе»,   равно  свидетельствуя  об  одном  -      в   так  называемой   большой  литературе   очень  часто  торжествуют искусно  воплощенные  в  художественное  слово  болезненные  «вывихи»  сознания  и  фантазий,  принимаемые   за  откровения    и  художественные  прозрения,  тогда  как  оценивать  их  должна  по  большей     части   психиатрия.
       Художественная  литература  -     точка  преломления безудержных  фантазий,   неуемного  лицедейства (актерского   подражания  жизни  во  всех  ее  видах  и  формах)  и  торжествующего  алогизма,  «выворачивающего  наизнанку»  весь  здравый  смысл,  который  в  жизни   содержится. 
          И  это  -    художественная  литература,  «изящная  словесность»  в  своих  лучших,    на  века   запоминающихся   проявлениях  и  достижениях,  таких,  например,  как  творчество  Гоголя,   Кафки,  Джойса,  того  же  Набокова.
         Что  же  говорить  о  литературе  «второго  эшелона»  и  «второго  сорта»… 
       Это   нередко  и  даже  чаще  всего просто  «мрак  и  бред»,  где  каждый  «творец»  изгаляется  в  своих  диковатых   фантазиях    как  только  может,  что,  надо  сказать,  и  нравится  массовому  читателю,   который  и  ищет  в  «читабельной»  художественной  литературе  только  способное  поразить,   ошеломить,  озадачить   (как  «щелчок  по  лбу»  среди  бела  дня),  ищет,  говоря    по   старинке,   «эдакое»,  чтобы  потом  глубокомысленно,  важно  заявить:  «вона  значит оно  как  закрутил-то,   господин  сочинитель,   чудно».         
        Новую  жизнь,  настоящую,  материальную,   из  крови  и  плоти   художественная  литература   (и  классическая,  и,  тем  более,  не  классическая,  с  историческим  предназначением  -  «в  макулатуру  нашего  времени»),  естественно,  не  создает  (из  слов  реальность  не  создается!),  а  жизнь  старую,  уже  существующую  -  не  копирует  и,  если  «краюшком»  все  же  отображает  порой,  то,  в  сущности,  так  же  «точно»  как  издевательская  галерея  кривых  зеркал   в  парке  культуры  и  отдыха…
        Так  что  же    все  таки   литература  тогда  так   неустанно  творит?  -  Ответ  очевиден  как  ясный  день:  только  тени  и  призраки,  «бродячий»  вымысел,  способный  закружить  голову,  замутить  воду,  одурманить,  ошеломить  и  околпачить. 
       В  этом  смысле  и  в этом  «контексте»  лучший   и  наиболее  убедительный  в  своей  роли  литературный  герой  в  нашей,  ставшей  классикой,  литературе  -   булгаковский   Воланд   со  своей  славной  свитой  «кудесников»,   берущий  на  себя  роль   мага   и  демиурга,  а,  в  сущности,  весь  состоящий  из  упоительной  «дьявольщинки»,  которую  обиженный    советской  властью   и  необычайно  талантливый  писатель,  Михаил  Булгаков,  с  наслаждением  выпустил  «на  волю»,  в  жизнь,  чтобы  сполна   отомстила  она  и  его жестокой   к  талантам   эпохе, и  его   недругам,    и  его   более  удачливым  и  пронырливым  коллегам  по  «писательскому  цеху»  за  ту    вакханалию  привилегий  и  удовольствий,   которую  они  себе  посреди  советской  бедности  и  бытовой  неустроенности  благополучно  «урвали»…
        В  одном  из  последних  своих   записанных  интервью,  уже  незадолго  до  смерти,  Борис  Стругацкий  заметил,  некоторым  образом  комментируя  явления  нашей  классической  литературы,  что  в  писателе  должен  быть  необычайно  развит  актерский  талант. 
          Это  очень  верно.  Писатель  постоянно  искусно    мимикрирует  в  своем  творчестве,  как  бы  гримасничает  и  гримасничает,  создавая  «рожицы»  (образы)  своих  героев   как  создавал  их,  в  частности,  Гоголь…   
       И  не  случайно  эти  гоголевские  «хари», -   эти  Ноздревы,  Собакевичи,  Городничие  и  прочая   «нечисть»,  -     так   живучи,  так  легко,  как  привидения,  «перескакивают»   или  «переползают»    из  эпохи  в  эпоху,   что   проницательный,  зоркий  на  «нечисть»   Бердяев  более чем   полвека  спустя   после     появления  этих  гоголевских  «харь»  на  «Свет   Божий»   назвал  их  с  ненавистью  и  злостью  мерзкими   «духами  русской  революции»  (революции  1917  года),  о  которой  эти  гоголевские  «хари»  на самом  деле,  сидя  в  своих  поместьях  и  чиновничьих  креслах  в  середине  Х1Х  века,     и знать   не  могли,  и  ведать  не  ведали…
       И  прав, увы,  прав  был  Бердяев!   Призраки  тем  и  отличаются  от  живых  людей,  что   они  -  бессмертны.  Стареть    призраки   просто  неспособны,   они  только    перевоплощаются  и  перевоплощаются…  без  устали  и  без  конца. 
          И   видят  эти  призрачные,  бесовские  «хари»  наши выдающиеся  Гоголи  и  Гофманы,  Кафки  и  Набоковы…   и  отображают,  отображают..,  смакуют  и  раскрашивают.   И  рождаются  тогда  в  литературе   не   только   глупые,  пошлые  и  старые    Коробочки,  но  и  юные, нежные  и  сладостные   Лолиты..,  и  бредят  ими  наши  славные  писатели,  лелея  «бесовщинку»   в  самих  себе.
         Вы  спросите:  а  как  же   наша  «здоровая  и  честная»   литература,  где  же  наш  «Буревестник»  и   наш  человек,  который  «звучит  гордо»?  -   Как  где?  -   Известно  где:  в  мусорной  яме  жизни  и  истории,   большевикам,  знаете  ли,   продались   с  потрохами…  А  где  же  князь Андрей Болконский?  Где  Пьер?  -  Опять  же,  известное  дело:  в  эмиграции    с  1917  года,  англичанами  давно  стали,  то  ли  лордами,  то  ли  лейбористами… 
         А  кто  же  остался-то,  где  наши  нынешние  герои?  -  В  который раз приходится  повторять:   известно  где  -   в  животном  мире.  Вы  почитайте  Пелевина  -   «Жизнь  насекомых».  Хороший  писатель,  правдивый   и  такой  весь  из  себя  отечественный,  суверенный.   Второй  Платонов.    Вместо  «Котлована»    у  него  «Чапаев  и  пустота»  написана.   Славная  книга,   веселая.
        На  этом  позвольте     закончить  нашу   статью,   поскольку  место   для  таких  статей  как  наша  в  нынешних  журналах  строго   ограничено  -   квота,  знаете  ли,  новые  правила,    минкульт  и  минюст  распорядились,  «18+»,  забота  о  несовершеннолетних,  борьба  с  гомосексуализмом   в  массах..,  да,  и  вообще  -  жизнь  у  нас  и  без  литературных  привидений    и   призраков   полна    чудес.

       О ЧУДЕСАХ

        Однажды мне довелось читать в печати рассуждения и наставления одного некогда известного священнослужителя ( фамилию его я за давностью этого эпизода из моей жизни называть не буду) о чудесах…
         Об их природе, о том нужны ли они людям и о том почему их вроде как и нет в наше время в отличие от времен Христа и первых веков существования христианства.
        Рассуждения эти сводились к двум пунктам.
         К тому что все или очень многое в жизни чудо на самом деле - цветение цветов, шум листвы в лесу, шелест трав в поле, сияние солнца в небе…
         И во-вторых к тому  что ныне - не время чудес…
          Что чудеса мол были нужны только в первые века существования Христианства - для укрепления веры в Господа…
           Сверхественные чудеса..
          Те которые не укладываются в научно обоснованные представления о физической природе мира.   
           Рассуждения эти - благостны и даже привлекательны морально. Но при этом все таки лукавы.
           Человек всегда тянулся к чудесному. И всегда чудесное вносило свет, красоту и радость и его жизнь… 
         Что же человек понимал под чудесным?  - То что не укладывается в обыденные представления о жизни и является при этом светлым и радостным, вносит в жизнь неизъяснимую красоту и счастье…
           И чудесного люди  традиционно искали ранее на путях религии и веры в Бога.
             Сейчас времена изменились.
             Прежняя вера в божественные по своей природе чудеса поблекла.
              Многие их них разоблачила наука как вымысел. Многие оказались легендами и имеют истоки в наивном мифотворчестве прежних времен.
                Но тяга человека у чудесному не иссякла и не исчезла - она лишь переместилась от религии к искусству.   
                Суть искусства, суть той же Поэзии например - создание чудесного. 
                Именно чудесного.
                Не безусловно правильного, непогрешимого с точки зрения науки и здравого смысла или равным образом, например, с точки зрения нравственности..
                А  Чудесного. Чудесного с  Большой буквы.
               Ну вот написал Пушкин однажды чудесное вдохновенное стихотворение «Я помню чудное мгновенье..»
                То что оно - чудесное… с этим никто не спорит.
                Но пытаются уже более сотни лет выяснить и «расшифровать» предполагаемую природу  чудесного  в знаменитом пушкинском шедевре… И - тщетно конечно.
                То пишут что никаких прозрений в этом стихотворении на самом деле и нет… Так почему же оно тогда чудесное?
          То начинают усердно исследовать жизнь и нравственные достоинства предполагаемого «адресата» этого стихотворения (Анны Петровны Керн) и приходят к выводам часто неутешительным даже по меркам много более свободной все таки морали нашего времени…
    Что мол высоконравственной девицей Анна Керн в молодости отнюдь не была… И спала при случае с кем попало.
    Например с Пушкиным.
    Какой срам конечно… Посвятить такой девице чудесные стихи.  Шедевр любовной лирики!
     И тем более  чудесное в ней самой увидеть!
     Это последнее - вообще недопустимо.
      Даже по нынешним «свободным» нормам любовной жизни.
      И начинается вымысел в благих целях - что Пушкин мол вовсе не Анне Керн посвятил это стихотворение, а ей просто случайно его передал когда к ней «просто так» заехал в Тригорское от «нечего делать»..       
    И прочая чушь в ходу у нынешних официальных литературоведов.
     Но дело-то ведь в том что Поэзия,  настоящая Поэзия с Большой буквы видит чудесное в обыденном… И потому созидает чудо!
      Часто из самого обычного и «невзрачного» материала… Казалось бы «из ничего».
        Вот летят осенью журавли на юг…. Обычные птицы нашей страны.
        Они совершают свой ежегодный перелет в теплые края осенью.
        И в былом СССР поет Марк Бернес: «Мне кажется порою, что солдаты…// с кровавых не пришедшие полей// не в землю нашу полегли когда-то// а превратились в белых журавлей…»…
            И советских людей эти простые слова берут за душу и как бы околдовывают - как чудо.
           Потому что чудесное в них есть и на самом деле.
            Причем чудесное в истинном смысле.
             И не только советских людей  магически заколдовывали эти слова старой  славной песни  -  колдовство этих слов (духовное и эстетическое и нравственное) живо и сейчас.
                Чудесным человек именует то что приносит ему наслаждение и счастье и при этом рационально необъяснимо.
                Ну что это такое - какие-то простые слова «Я помню чудное мгновенье» обращенные как говорят факты при этом к девушке достаточно легкого поведения…
                Какой скандал если разобраться!
                Но при этом с  таким кажущимся «скандалом»  который очень часто порождает настоящее искусство «разобраться» не могут уже полтора столетия -  в чем его эстетическое  (и только ли эстетическое?) колдовство…
               Что нашел великий Пушкин в девице Анне Керн чья нравственность под вопросом… И тому подобное.
                Однако оставим Пушкина.
                Смешно мучить вопросами о нравственности нашего великого Поэта, примерного семьянина в зрелые годы и так далее…
                Но ведь и скандально прославившийся русский эмигрант Набоков свою замечательную  «Лолиту» создал  в свое время на «пустом месте» если следовать фактам его биографии …
              Никакой такой девочки двенадцати лет у Набокова никогда не было - он ее выдумал.
            А  были у писателя законная  жена и сын… Ну один бурный роман случился у него с некой поэтессой из России в годы жизни в Европе.
         Роман за который его супруга еврейского происхождения чуть было с ним не разошлась…
       Тем не менее эротический вымысел Набокова в «Лолите» чертами чудесного явно наделен.
        Это в наше время после хотя бы тех же многочисленных экранизаций набоковской «Лолиты» в разных странах отрицать не приходится.               
         И в то же время и близко нет в «Лолите « Набокова никакой нравственности.
         Как в Африке на равнине никогда снега не бывает например… И как на Северном Полюсе цветы на открытом воздухе не растут… Так нет никаких признаков официально уважаемой современным обществом «нравственности» и в «Лолите» Набокова.
          Хотя что есть истинная нравственность на самом деле? По своей неприходящей  сути например…
            Нам и самим не по вкусу любовь взрослых мужчин к юным девочкам. Это аномалия конечно.
             Но неизъяснимым образом удалось найти Набокову в этой любви притягательность и красоту…  Даже трагизм, даже возвышенное и духовно высокое..            
             Как это получилось? - Никто не знает.
             Чудо искусства. Чудо поэзии жизни которую искусство воплощает самим своим существованием.
           И если мы искусство осудим… Даже за предполагаемую безнравственность например - мы осудим чудесное в нашей жизни на смерть и небытие.
              И потом выяснится через очень много долгих лет что все наши нынешние так называемые «нормы нравственности» - вот они-то и есть вымысел…. Настоящий  и  пагубный., лишающий жизнь красоты и счастья.
                А вовсе не то что  вызывает вопросы и недоумение  у  нынешних усердных историков литературы - вот как это  «нравственно неустойчиво»  посвящал Пушкин деве «сомнительного поведения» чудесные непревзойденные по красоте стихи даже если она таковой и была на самом деле ,  создав замечательный шедевр русской любовной лирики.   


















       ЛИТЕРАТУРА СЕГОДНЯ
               
     Литература началась если не с глиняных табличек Древней Ассирии и  Вавилона то уж с Библии - совершенно точно.
       Литература высоко художественная и отмеченная подлинной духовностью, литература эстетически и этически значимая и философски насыщенная и осмысляемая…
        Потом были в истории человечества и его культуры и периоды угасания литературы и периоды ее яркого и одухотворенного взлета…
        Собственно - было все, плохое и хорошее, исторически значимое и кажущееся «нетленным» вечным и  заслуженно преданное забвению, забытое как только миновала его краткая и суетная эпоха…
         Но чем же является литература сегодня, в современном обществе и в современной культуре?
           От слова и в том числе высокого художественного Слова в нашей культуре конечно же и сейчас очень многое зависит - общение людей есть прежде всего словестное общение (общение посредством слов -произносимых или написанных на источниках информации), знания тоже передаются прежде всего с помощью слов….
             И так далее.
             Но тем не менее значение высокого Слова и высокой литературы в современной культуре -  казалось бы неумолимо падает.
              Слово успешно заменяют в нынешней культуре зрительные образы - в кино и в живописи и фотографии, в различных формах осмысленного «видеоряда», который благодаря Интернету воспринимается и ярче и проще чем Слово печатное «слово в виде букв»  и потому легко и властно воздействует на человеческое сознание.
            Для того чтобы осмысленно читать что-то (роман, стихотворение, эссе или даже словесную запись какой-то серьезной беседы) надо использовать воображение и непременно думать  - надо представлять в своем воображении что же стоит за словами, что словами изображается и передается.
              Когда ты смотришь кино или видео в Интернете этих усилий ума и воображения уже не требуется - ты просто смотришь красочные бегущие по экрану картинки в которых все итак ясно и которые как бы говорят сами за себя и подаются в «готовом виде»…
              Если же то иное литературное произведение становится ныне   вдруг 
«сверхпопулярным»  - его непременно экранизируют… И экранизируют не однажды, а  много раз и «на все лады»…
              Сколько было уже экранизаций «Анны Карениной» например или «Лолиты» Набокова,  «Трех Мушкетеров» Дюма  или рассказов Конан Дойля  о Шерлоке Холмсе - больше десятка наверное или что-то около этой цифры.
              И только тогда, после нашумевших экранизаций,  современное  (в широком смысле) литературное произведение наконец «дойдет до народных масс»… А так оно сегодня - для избранных, для интеллектуалов и корифеев культуры..
              Такова жизнь.
              Но тем не менее в Слове как таковом есть нечто сакральное и магическое…
               Не случайно же в конце концов  было сказано -  «В начале  было Слово…»
               И не потому это было сказано, что телевизора еще не было, кино не было и Интернета с его картинками и видеорядом…
                И искусством Слова, высокого и подлинного Слова,  владела  и владеет только литература… 
               В кино теперь давно уже говорят на экране (немое кино почти полностью  изжило себя) и в Интернете есть в изобилии всевозможные записанные «разговоры» и прочее…
                Но это - не искусство Слова…
                Это - или только передача информации или «болтовня», некое незатейливое  «говорение» и ничего более…
                А Слово, высокое Слово -  в лучших своих проявлениях и духовно осмысленных  взлетах своих становится священным… Оно и только оно  способно оказывать по настоящему гипнотическое действие на сознание человека – околдовывать «до дна души» и безоглядно покорять…
             Что вспоминать в этой связи только какие-то знаменитые и общеизвестные стихи Пушкина, Есенина, Блока…
                Иногда и поэт «второго ряда», такой как Аполлон Майков например, оказывается способен подняться на высоты подлинной колдовской Магии слова….
Весна! Выставляется первая рама -
И в комнату шум ворвался,
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса.
Мне в душу повеяло жизнью и волей:
Вон - даль голубая видна…
И хочется в поле, в широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!
                В этих строках - и нет ничего особенного вроде бы… И в то же время - в них зримо и сияет солнечным светом  и чарует колдовство волшебницы весны…
                И простота этих строк - святая простота подлинного чуда Поэзии.
                Хотя да - большим Поэтом Майков так и не  стал…   
                Но великая Магия Поэзии была порой доступна и ему.
                Трудно доподлинно установить и физиологическую и духовную одновременно природу Слова .
                Слово - это и звук и знак (изображаемый на бумаге или на экране)  в то же самое время...
                Но изначально слово стало для человека Священным.
                Когда человек прекратил только рычать и мычать…. Когда он стал сложнее и одухотвореннее пресловутой «обезъяны» от которой он якобы произошел…
                Не будем ставить вопрос о том что есть Человек в иерархии
«видов живых существ»… Но человек разумный - именно через высокое и вдохновенное Слово выражал и выражает свою душу…
                Иного способа полноценного самовыражения ему просто не дано.
                С помощью слов можно выразить как это ни странно гораздо больше чем с помощью любого живописного полотна - даже если слова уподобятся мазкам краски на холсте великого художника…
                Все равно - эти слова будут значить намного больше чем мог бы изобразить художник на своей красочной картине.
                Вот вспомним стихотворение   русского поэта тоже не первой величины, Константина Случевского, «На кладбище» , когда-то жестоко и совершенно незаслуженно осмеянное так называемой «демократической критикой».

Я лежу себе на гробовой плите,
Я смотрю, как ходят тучи в высоте,
Как под ними быстро ласточки летят
И на солнце ярко крыльями блестят.
5 Я смотрю, как в ясном небе надо мной
Обнимается зелёный клен с сосной,
Как рисуется по дымке облаков
Подвижной узор причудливых листов.
Я смотрю, как тени длинные растут,
Как по небу тихо сумерки плывут,
Как летают, лбами стукаясь, жуки,
Расставляют в листьях сети пауки...

Слышу я, как под могильною плитой,
Кто-то ёжится, ворочает землёй,
15 Слышу я, как камень точат и скребут
И меня чуть слышным голосом зовут:
«Слушай, милый, я давно устал лежать!
Дай мне воздухом весенним подышать,
Дай мне, милый мой, на белый свет взглянуть,
20 Дай расправить мне придавленную грудь.
В царстве мёртвых только тишь да темнота,
Корни крепкие, да гниль, да мокрота,
Очи впавшие засыпаны песком,
Череп голый мой источен червяком,
Надоела мне безмолвная родня.
Ты не ляжешь ли, голубчик, за меня?»

Я молчал и только слушал: под плитой
Долго стукал костяною головой,
Долго корни грыз и землю скрёб мертвец,
30 Копошился и притихнул наконец.
Я лежал себе на гробовой плите,
Я смотрел, как мчались тучи в высоте,
Как румяный день на небе догорал,
Как на небо бледный месяц выплывал,
Как летели, лбами стукаясь, жуки,
Как на травы выползали светляки...

        Это же - мистический шедевр…
       Это стихотворение - «по ту сторону» жизни и смерти… Оно - воистину сродни подлинному волшебству..
         «Мир мертвых» и «Мир живых» - таинственно близки и как бы переходят один в другой…
             Магия и мистика!
             И причем та  в которой конечно же есть волшебная покоряющая красота.
           Естественно что примитивные былые русские «демократы»  (стихотворение это было впервые опубликовано в 1860-ом году), для которых по их широковещательным утверждениям «сапоги важнее Шекспира», стихи эти  не поняли и не могли понять…
           И с упоением начали травить Случевского в русской печати - якобы за недалекость и в то же время явные симптомы безумия …
             Но историческое время исправляет ошибки и заблуждения  господствующей культуры любой эпохи…
            Это тоже неизбежно.
            И сейчас наряду со знаменитым стихотворением «Ворон» Эдгара По это стихотворение Случевского воспринимается как одна их вершин мистической поэзии вообще, поэзии не только передающей колдовство таинства «жизни и смерти», но и реально творящей это колдовство, олицетворяющей Магию всепроникающего Слова, которому доступны Светлые и Темные тайны мира.
           Мы убеждены что Мысль слита со Словом органически и что в то же время сама Мысль - материальна…
            Мысль есть форма материи и энергии.
            Любое однозначное противопоставление материального и духовного – искусственно  и давно устарело.
               Этому надуманному противопоставлению мог быть предан в относительно недавние исторические времена только фанатик грубого материализма Владимир Ленин в своем  пресловутом «Материализме и эмпириокритицизме»…
                Сейчас хотя бы та же кантовая физика доказала уже «и детям» что весь мир - это потоки энергии…
                В том числе конечно - и энергии Слова и Мысли.
                И потому у Слова как единственно адекватного выражения высокой и одухотворенной мысли -  великое Будущее.
                Это будущее Слова и Мысли не отменить ни Кино ни Интернету ни любым зрительным образам любой природы..
                Человек который только «видит» - не способен понимать, осознавать, не способен и переживать Мир как Таинство, не способен ощутить в Мире волшебное и чудесное.
                Слово в  культуре было в великом Прошлом и Слово же и останется в ней в Будущем….
                Останется Навсегда.
                Пока жива сама эта Высокая Культура человечества..














СНОВИДЧЕСТВО    В РУССКОЙ  КУЛЬТУРЕ

  В  основе идеи  и  самой  темы  данного эссе  достаточно   вольное (но  не  произвольное!)  уподобление  -   определенного  состояния  русской  культуры  прошлого,  определенных  ее  реалий,  определенных  веяний  в  ее  недрах,  так  называемому    «сновидчеству»  наяву,  когда  похожие  на  сновидения  миражи  и  грезы   начинают  властвовать  в  культуре  над  ощущением неуничтожимой, объективной  и  материальной  яви  жизни.
     Тогда,  в  этом  «сновидческом   Зазеркалье»,  кажущееся,  грезящееся,  спонтанно  рисуемое  воображением  и  столь  же  спонтанно  рождаемое  нежданной  интуицией  оказывается  не  только  первостепенно  значимым,  но  порой  и   единственно  истинным.
          Понятно,  что  таким  образом  известное  состояние  культуры  уподобляется  известному  психофизическому  состоянию  человека  -  состоянию  сна,  погружению  в  сновидения.  И   так    же    очевидно,  что  ничего безупречно  достоверного  на  естественно-научном  уровне     в  основе  данного  уподобления  нет  и  быть  не  может.  Есть  же  -  сопоставление  процессов  в   сознании  человека  и  процессов  в  культуре,  призванное  в     выявить  нечто  новое  и  сущностно  важное  в реалиях     отечественной  культуры,  но  -  не  более.
            
                ________________________________
         
           «Вещество  культуры»,  ее  внутренние  составляющие,  ее  идейно-эмоциональные  и  психологические  первоэлементы  вовсе  не  находятся  в  статическом,  неизменном  состоянии,  но  подвержены  порой  разительным  внутренним  метаморфозам.  Они  могут  выглядеть  жесткими,  определяемыми  диктатом  рассудка,  расчета,  здравого  смысла  и  утилитаризма   или,  наоборот,   погруженными  в  стихию  анархической  свободы,  когда  все  решает  сила  и  власть  вольного  воображения,  неуправляемой  спонтанной  интуиции, ярких  фантастических  грез  и  ошеломляющих,   гипнотизирующих   снов. 
            В  «перегревшейся»  от  не  находящих  исхода  внутренних  противоречий  культуре  обычно  мощно  нарастают  центробежные  силы,  обеспечивающие  переход  или,  скорее,  скачок   культуры  в  иное  и  кажущееся  спасительным  состояние  -  в  некое  внерациональное  по  своей  сути,  «сновидческое»  инобытие,  в  котором  обретают  долгожданную  свободу  скованные  прессом   чрезмерно  жесткой  действительности  жизни    стремления,  верования  и  надежды.   
          Русской  культурой  в  Х1Х-ом  столетии,  а,  точнее,  в  середине  этого  столетия  было  пережито  нечто  подобное,  а  именно  -  вызванный    внутренним  кризисом,  как  итогом  разочарований  в  путях  российской  европеизации,  переход  в    сновидческое  «зазеркалье»,  в  котором  оживают  и  до  известной  степени  заменяют  явь  сновидческие  грезы,  пророчества  и  мечтания.
        Тогда  в  русской  культуре  совершенно  определенно     разрастались  в  самых  разных,  самых  неожиданных  и  даже  причудливых  обличьях  внерациональные  элементы,  в  значительной  мере  не  согласуемые  с  «культом  разума»,  строгой  логики  и  всепобеждающего  здравого  смысла.
  Рука  об  руку  с  этой  инъекцией  в   отечественную культуру    воинствующего   антилогицизма  разрасталась  и  роль  в  ней  «сновидческого»  духовного  опыта,  опыта  внерациональных  прозрений  и    грез,   противопоставляющих  прозаической  яви  жизни  плоды  воображения,  переплавленные  в  красочные  сны.
           Можно  утверждать  и  следующее:  если  культура  -  это  некий  общий  взгляд  на  окружающий  мир,  взгляд  живых  людей  и  взгляд  живыми  глазами,  то  в  известном  смысле  и  культуре,  как  и  самой  человеческой  жизни,   должны  быть  знакомы  такие  состояния  как  эйфория,  стресс  или,  наоборот,  забытье  сна,  сновидческих  грез  и  покоя.
        Сон  как  определенное  психофизическое  состояние  есть  состояние  человеческого  сознания,  которое  можно  назвать  предельно  раскрепощенным  и  свободным:  сковывающее  воздействие  здравого  смысла  отсутствует,  обуздывающая  сознание  власть  рассудка  практически  бездействует,  спящий  совершенно  свободно  плывет  по  волнам  своих  сновидческих  грез,  полностью  расставшись  в  своем  сознании  с  властью  «холодной   рассудочности» и  диктуемым  ею  представлением  о  возможном  и  невозможном,  реальном  и  ирреальном,  кажущемся  и  действительном.
           Сны  при  этом могут  быть,  тем  ни  менее,    названы  и  иносказанием  о  действительности,  причем,  иносказанием  в  известном  смысле  художественным  -  в  любом  сне,  как  и  в  художественном  произведении,  практически  неизбежны  вымысел   и   иносказание,  в  снах  обычно  присутствует  своя   сложная символика  и  сны,  хотя  нередко  и достаточно  абсурдны  на  вид,   далеко  не  бессодержательны  и   далеко  не  бессмысленны.
              Потому и  культура,  в  которой   явственно  проявляются  и  значимы    элементы,  называемые  нами  «сновидческими»,      опирается на  мышление  образами,  ассоциациями,  иносказаниями,  аллегориями,   гиперболами.
И,  конечно  же,  в  такой  «сновидческой»  культуре  неизбежно  начинает властно  проявлять  себя,  а  порой  и  господствовать  художественное  первоначало.
             
                ____________________________________

           Чтение  гоголевского  «Носа»  самым  натуральным  образом,  если  позволительно  так  выразиться,  переносит  нас  в  зыбкую  ирреальность  сновидения.  Муки  майора  Ковалева  из-за  необъяснимой  потери  собственного  носа  -  муки  забывшегося  беспокойным  сном  человека,  страхи  и  тревоги  которого  причудливо  трансформировались  в  навязчивое  сновидение.  Попав  во  власть  этого  сновидения,  майор  Ковалев  очутился  в  совершенно  ирреальном  мире,  где  здравый  смысл  уже  не  хозяин,  где,  так  сказать,  обычное  «дважды  два»   парадоксальным  образом дает  уже  не  привычное  четыре,  а,  например,  пять  или  какую  угодно  другую  числовую  величину.
             Так,  можно  сказать,  классическим  образом  сон  превратился  в  художественное  произведение,  а,  соответственно,  и  в  явление  культуры,  нечто  иносказательно  говорящее  и  о  той  реальности,  в  которой  жил  гоголевский  герой,  и  о  нем  самом.
 Сновидению  на  самом  деле  очень  легко  превратиться  в  явь,  но  -  в  явь  культуры,  конечно,  а  не  самой  живой  материальной  жизни.  Просто  за  этим  процессом  надо  следить  и  попытаться  различить  в  нем  некие  общие  закономерности.
           Конечно,  навязчивое  сновидение  гоголевского   майора  Ковалева,  прежде  всего,  комично,  а  гоголевская  повесть  «Нос»  имеет  чисто  художественную  ценность.  Культура  же,  само  собой  разумеется,  не  состоит  из  одной  художественной  словесности  или  даже  из  одного  искусства.
Тем  не  менее,   склонная  к  алогическому  самовыявлению  свобода    грез  -    хозяйка  мира  сновидений  -  способна  при  тайном  и  явном  посредстве   воображения  человека проникать  и  в культуру  в  целом.
           Так,  с  этой  точки  зрения  и  безмерно  мрачный  взгляд  на  Россию  Чаадаева,  и  полностью  противоположный  ему  радужный  взгляд  на  Россию  первых  славянофилов  -  вполне  «сновидческие»,  равным  образом  не  вытекающие  из  строго  логического  обобщения  фактов  русской  жизни  и  истории,  но  основанные   на  их весьма   внерациональном  спонтанном,   «сновидческом»  видении.
При  этом  и  у  Чаадаева,  и  у  первых  славянофилова   (И.В.Киреевского,  А.С.Хомякова,  К.С. Аксакова)  объективное  знание вытесняют    живые  личные эмоции,  а    яркое  воображение  с  успехом   заменяет  строгую  логику.  И  в  обоих  случаях   лишь  кажущееся,  грезящееся    фактически  принимается  за  действительность  -  точно  также  как  и   в  сновидениях.
          Известная  славянофильская  концепция  «сердечного  знания»,    соединяющего  в  себе интуицию,  живые  чувства  и  веру,    более  всего  интересна   как  выражение  характерного в  России не  только  для  славянофилов    недоверия   к  «чистой  логике»,  отвлеченному  разуму  и  откровенного  стремления к  осмыслению  жизни  в  рамках  именно  «сновидческого»  опыта  внерациональных художественно-философских прозрений.          
           Совершенно  естественно,  что  идеализировать  подобное  «сновидческое»  мировосприятие,  сколь  бы  ни  было  оно  порой  сродни  художественным  «озарениям»,    едва  ли  стоит.   Его  теневая  сторона  заключена  в  самой  его  природе  -  в  неизбежной  податливости  того,  кто  верит  в  его  правду,  своим  субъективным  фантазиям,  грезам,  мечтаниям,  которые   совершенно  непроизвольно   принимаются в  таком  случае  за  наития  и  необыкновенные  прозрения,  хотя  при  их  помощи  желаемое    лишь хитроумно   выдается  за  действительное.
           Характерно,  что  те  же  славянофилы сами    очень  быстро  попали  в  далекое  от  всего  действительного  царство  грез  о  небывалом  и  чудесном  «золотом   веке»  русской  жизни,  грез,  очень  похожих  на  забытье  сладких  снов. 
            Однако,   при  всем  сказанном  некая  «сновидческая»  стихия    объективно  есть  одна  из  существенных  и  отнюдь  не  всегда  болезнетворных  реалий   старой  русской   культуры.
 Думается,  в  немалой  мере  именно  она  проясняет  природу  того  бездеятельного    «сна»  старой  русской  жизни,   который  казался  столь  гнетуще  скучным  лермонтовскому  Печорину  и  столь  сладким  гончаровскому  Обломову. 
          Вполне  понятно,  что  внешний  признак  погружения  в  сон  -  полная  неподвижность  спящего.  Подчеркнем  в  этой  связи  любопытную,  на  наш  взгляд,  историософскую   деталь  -  обвинение  в    неподвижности  в  «вечном  сне»  было  едва  ли  не  основным  обвинением,  предъявлявшимся  русской  жизни  на  протяжении  всего  Х1Х-го  столетия.
 Отупело-неподвижной  казалась  николаевская  Россия  покидавшему  ее  Герцену.  Огромной  сонной  «обломовкой»  изобразил  патриархальную  Россию  Гончаров,  создав  в    историософском  подтексте  романа  «Обломов»  действительно  эпохальный  по  значению  портрет  России  и  русского  человека.
       Любопытно  отметить,  тем не  менее,    и   то,  что  патриархальный  покой  русской  жизни  был  многими  в  России   все  таки   ценим  -  в  нем   нередко видели  и  духовную  ценность,  и  залог  благоденствия. 
         В  идиллию  патриархального  покоя  русской  жизни  верили,  как  известно,    не  одни  славянофилы    но  и  такой,  казалось  бы,  вечно  мятущийся  и  бунтующий представитель  отечественной  культуры  как  Ап. Григорьев.
  Не  лишне  упомянуть,  что  незыблемый  имперский  покой  самодержавной  России,  противоположный  буржуазной  «меркантильной  суете»,  любил  и  ценил  Конст. Леонтьев, что  и  Победоносцев  далеко  не случайно  делал  ставку  именно  на  незыблемость,  неподвижность  традиционных  сословных  устоев  жизни  в  России   и  неколебимость  самодержавного  «единоначалия».
          Наконец,  симптоматично  и  то,  что  как  к  могучему,  но  спящему  богатырю  относились  к  многомиллионной  крестьянской  России  русские  революционеры  народнической  эпохи.
         Пусть  стремление  народников  во  что  бы  то  ни  стало   разбудить  Россию   отчасти  и  напоминает  обычную навязчивую  идею, легко овладевающую  ультрарадикалами   всех  мастей,  но  восприятие  революционерами-народниками  русской  жизни  как  погруженной  в  трагический  вековой  сон,  несомненно,  подспудно  связано   с  неотрицаемыми  и  существенными  тогдашними   реалиями  российского  бытия.
        Можно  с  некоторыми  основаниями  назвать  представление  о  вековом  сне  русской  жизни,  столь  широко  распространенное  в  Х1Х-ом  столетии,  и    мифологическим.
 Однако,   достаточно  сопоставить   русскую  жизнь  и  историю   Х1Х-го  века,  действительно  знавшую  не  только  покой  сна,  но  и  свои  потрясения  -  Отечественную  войну  1812  года,  восстание  декабристов,  эпоху  «великих  реформ»  Александра  II  -   например,  с  историей  Франции  того  же  века,  чтобы  наглядно  увидеть,  что  такое  чужеродный  «сновидческому»  покою  исторический  динамизм,  динамизм  в  жизни  национальной  культуры  и  всей  нации.
          В  разительном  контрасте  с  тогдашней  российской  историей  историю  Франции  Х1Х-го  столетия  можно  образно  назвать  буквально  мучимой  «бессонницей»  социальных  и  политических  страстей  и  противоборств.  Соответствующие  черты  затянувшейся  «бессонницы  духа»,  которая  может  восхищать проявляемой  в  ней жизненной   энергией  и интенсивностью,  а  может  казаться  и  мучительно  беспокойной  и  изнурительной,  носит  и  французская  культура  данного  исторического  периода  -  от  идей  Великой  Французской  революции,  временами  в  ней  тогда   оживавших,  до  идей  Парижской  коммуны,  от  Гюго  до  плеяды  французских  «проклятых  поэтов».
              И   в  сравнении  с  очень  динамичной французской  жизнью  и  культурой  Х1Х-го  столетия  русская  жизнь  и  культура  того  же  исторического  времени,  действительно   таит  в  себе  нечто  «сновидческое»  -  таит  забытье    снов,  нередко  чудесных  и  поэтичных,  забытье философских   грез  и  утопических  мечтаний,  и,  наконец,  бездеятельное  с  «забытье»  самой  жизни,  такой  неподвижной  в  российской  глуши  и  такой  беззаботной,  напоминающей бесцельное порхание  прекрасной  бабочки,  в  светских  салонах    российских  столиц.
              Сны  и  грезы   русской  культуры,  по  своему  выражающие  некий  культ вдохновенного  мечтательства  о  торжестве  прекрасного  и  истинного  явно  не  согласованы  с  прозаической  явью тогдашней  русской  жизни.  Но,  с  другой  стороны,  они  столь  же  явно были   питаемы  именно  умиротворенным  покоем  жизни,  располагающим  к  «сновидческому»  забытью,  которое  можно  назвать  и  как  бы  художественным  состоянием  культуры,  весьма  творчески  плодотворным.               
            И если  подобным  образом  ставить  вопрос  о  «сновидчестве»  в  культуре, то    «спящая  культура»  отнюдь  не  бездействует  -  она  пребывает  в  «зазеркалье»  художественных,  философских,  а  порой  и  мистических  сновидений,  выглядящих  нередко  более  живыми  и  духовно  осмысленными,  чем  самая    кипуче-деятельная  явь. 
          Отметим  и  то,  что    сон  как  состояние  человеческого  сознания,  которое  мы  по  принципу   аналогии как  бы  переносим  на  процессы  и  доминанты  в русской  культуре  -  состояние  не  только  покоя,  но  и  уединения,  отгороженности  от  внешнего  мира.
В  этом  смысле все национальные  грезы,  -  как  порой  кошмарные  сновидческие  фантасмагории,  так  и  сладкие  сны  об  идиллической    жизни,    -  означали  погружение культуры   в  свой  внутренний  национальный  мир  и  ее  самоизоляцию  от  мира  внешнего,  «чужого». 
         В  подобном  состоянии  в русской  культуре  легко  и  естественно  рождались  противопоставления  «своего»  и  «чужого», родной   России  и  чуждого  ей  Запада  и  пр.,  свойственные  не  только  славянофилам  и «почвенникам»,  но  и,  например,  революционно  настроенному  Герцену,   свято  верившему  вместе  с  другими  народниками  в  русский  «общинный  социализм»,  чуждый  мещанскому  и  буржуазному  Западу.
    
                ______________________________________

Сновидческий  мир,  вторгаясь  в  культуру  и  утверждаясь  в  ней,  становится как бы  самодостаточным,  глубоко  отстраненным  от  мира  дневной  яви  жизни,  в  которой  царствуют  свои  «рассудочные»  законы  и  действительно  только  то,  что  существует  совершенно  объективно.  В  снах  и  грезах  же,  наоборот,  воистину   торжествует  над  материальной  явью   жизни все,  явленное    только   в  субъективном  человеческом      сознании.

                _____________________________________

       С  середины  Х1Х-го  века  стихийная  самоотдача  всему  тому,  что  значимо  только  для  индивидуального,  личностного  и  потому   внешне субъективного  сознания,  на  наш  взгляд,  очевидна  во  многих  и,  причем,  самых  разнородных  явлениях  русской  культуры  и  мысли.
 То,  что  людям  только    кажется  или  «снится»  начинает тогда   восприниматься  как  нечто  реально  существующее.  Это  отразилось  даже,  например,  на  профессиональных  убеждениях  русских  историков.
        Так,    видный  историк  демократической  ориентации,  Костомаров,  утверждал,  причем,  говоря  о  содержании  русской  истории:  «Если  бы  какой-нибудь  факт никогда  не  совершался,  да  существовала  бы  вера  и  убеждение  в  том,  что  он  происходил,  -  он  для  меня  остается  также  важным  историческим  фактом.»
 Считать  веру  в  исторический  факт  самим  историческим  фактом  -  это  уже  нечто  чисто  внерациональное,  «сновидческое».  И  не  удивительно  в  таком  культурном  контексте  и  при таком  общем  умонастроении,  что  уже  Чаадаев  фактически  обходился  почти  без  фактов,  когда  писал:  «Мы  существуем  как  бы  вне  времени,  и  всемирное  образование  человеческого  рода  не  коснулось  нас…  Мы  живем  в  каком-то  равнодушии  ко  всему,  в  самом  тесном  горизонте  без  прошедшего  и  будущего…  Наши  воспоминания  не  далее  вчерашнего  дня;  мы,  так  сказать,  чужды  самим  себе.»
          За  «сновидчеством»  в  культуре  нетрудно  видеть  погружение  в  мир  личных  переживаний,  в  мир  собственной  души,  который  почти  неизбежно  становится  замкнутым.
 Когда  Розанов    писал  о  бесконечной  уединенности  души  Гоголя  и,  сетуя  на  то,  что  в  русской  литературе  вообще  забыта   неуничтожимая  явь  жизни,  называл  гоголевских   героев  только  грезами,   он  был  в  чем-то  очень  важном  глубоко  прав. 
Гоголевских  героев  действительно  можно  воспринимать  как      грезы,  видения, столь  же субъективные,  сколь  субъективны  все  фантомы  снов. 
Конечно,  с  тем,  что  происходит  и  может  происходить  в  реальной  жизни  такие  ожившие  эманации  сознания  писателя   были глубоко  связаны.  Но   все  же  отображают  эти  эманации  не  саму  жизнь,  а  лишь  сны  о жизни,  хотя  бы  и  исполненные  глубокой  символики,  глубокого  смысла.
И  Гоголь  -  фигура  для  русской  культуры  его  времени все   очень  характерная, знаковая,  позволяющая  говорить    об    особом  «почерке»   отечественной  культуры   той  поры.
         Можно  говорить  и  о  завидной  самоуглубленности  «сновидческой»  культуры,  о  характерной  для  нее  стихии    самопознания,  которая  простому  неприятию   «чужого»  внешнего  мира  отнюдь  не  равна.
 Но  все  таки    культура,  в  которой  разрастаются  «сновидческие»  элементы,  «сновидческие»  грезы  и  мечтания,  как  бы  не контактна,  погружена  в  свой собственный    мир.
  Такая  культура  почти  неизбежно  связана  с самоизоляцией,  когда  собственное  «я»   заменяет  человеку  или  народу  весь  окружающий  универсум,  весь    внешний   мир.
   И  нетрудно  заметить,  что  многие  крупные  явления  в  русской  культуре  Х1Х-го  века  с  подобной    самоизоляцией,  с  представлением  о  том,  что  Россия  -  это  и  есть  весь  нужный  мне  или  нам  мир,  любимый,  ценимый  и  подлинный,   -   были  неразрывно  связаны.             
         Причем,  для  русской  культуры  самоизоляция  и  самопоэтизация,  навеянная  культом  мечтаний,  снов  и  грез о  чудесном  в  национальной  жизни,   отображались  не  только  в  череде  противопоставлений  «своего»  и  «чужого»  -  патриархального  покоя  на  Руси  и  меркантильного  «броуновского  движения»  на  Западе  и    т. д.  -  они  выразилась   и   в  усвоении  в  русской  культуре  механизма  мышления   и  творчества,  при  котором  объективистский  анализ  явлений  жизни  теряет  свое  значение  как   сугубо  «рассудочный»  и  потому  глубоко ложный. 
На  смену «рассудочному»  объективизму  в  России пришла  вера  в  правду  непосредственных,  живых  чувств   и  фактически  нераздельных  с  ними  личных  упований,  грез,  мечтаний  и  надежд,  которая   исподволь утверждала  внерациональную  «сновидческую»  вселенную  познания  и  творчества.
            В  этой  внерациональной  вселенной  сон  становится  неизмеримо    важнее  яви,  видение  -  несравненно   значимее  реально  видимого. 
 
          ________________________________________________________
    

               Один  из  идейных  недоброжелателей  Достоевского,  Петр  Ткачев,  раздраженно,  но,  в  сущности,  далеко  не  глупо  писал  о  том,  что  в  романах  писателя  мы  видим  лишь  авторскую  «самобеседу»,  что  персонажи  Достоевского  играют  роль  неких   разноцветных  «этикеток»  его  собственной  личности,  что  в  своих  произведениях  Достоевский  не  выходит  на  пределы  своего  личностного  «я»,  а,  наоборот,  погружается  в  себя,  красочно  живописуя  различные  идеи,  символы  и  образы,  безостановочно  бродящие  и  сталкивающиеся  в  его  сознании.   
  И  в  контексте  нашего  понимания  «сновидчества»  в  литературе  и  культуре  заметим  и  подчеркнем,  что  писатель  и  мыслитель,   не  выходящий  в  своем  творчестве  за  пределы  своего  личностного  «я»  и,  тем  не  менее,  извлекающий  из  этого,  казалось  бы,  столь  субъективного  личностного  «я»    живой  и  красочный  мир   -   типический  сновидец, трансформирующий  свои  личные  сны  и  грезы  в многомерные, отображающие  все  краски  жизни  художественные  творения.
           Кстати  говоря,  сновидения,  порожденные,  конечно  же,  личностным  «я»  спящего,  метаморфозами только  лишь его  сознания  и  только  лишь его  внутренними  переживаниями,  почти  никогда  не  выглядят    неким  личностным  монологом  -  они    причудливо и    мозаично  имитируют  всю  жизнь:  произошедшие  в  ней  конфликты  и  столкновения,  споры  и  ссоры,  встречи  и  разлуки,  обретения  и  утраты.  Поэтому  то, в  частности,  что  писал  о  Достоевском  Ткачев,  а  затем   приблизительно  в  том  же  духе  и  Бердяев    отнюдь  не  отменяет  подлинность  открытого Бахтиным  диалогизма  в  творчестве  Достоевского  -    сон   тоже может  быть  диалогом,  причем,  не  только  диалогом  или  спором  спящего  с  самим  собой,  но  и  его  диалогом  со  всем   окружающим  миром.
          Известно,  что  сновидения  почти  никогда  не  сводятся  только  к  чистому  вымыслу.  Сны,  при  всей  причудливости  и  фантастичности,  обычно  по  своему  отображают   реальность  человеческой  жизни.
 Нередко  сны  возрождают  «из  пепла»  и    угасшие  чувства  -  любви  и  надежды,   душевной  боли  и  обиды,  -  имея  на  самом  деле  жизненно  важный  для  человека  смысл.
 Но  вместе  с  тем  глубоко  укоренено  представление,  что  сны  есть  форма  полного  забытья  и  некой  псевдожизни,  которой  действительность,  явь  противостоит  так  же  как  правда  -  лжи.
         В  стихотворении  Блока  «Сны»  сладкие  видения  спящей  царевны,  которая  «спит  в  хрустальной,  спит  в  кроватке  долгих  сто  ночей»,  сопряжены  с  недобрым  колдовством. Сны  у  Блока,  как  старые  рассказчицы-няни,  повествуют  человеку-ребенку  о  страшном,  -  о  «колдовстве»  бытия,  столкнуться  с  которым  ему  еще  предстоит.
         Мир  сновидений   естественным  образом  воспринимается  как  атрибут  детства  с  его   наивностью  и  мечтательностью,  со  свойственной    детству  способностью  безоглядно  погружаться  в  сказочно  ирреальные    фантазии.
 Взрослость  в  общепринятом  и  вполне  законном  понимании  -  это  пробуждение к  реальной  деятельности,  деятельное  бодрствование,  когда  некогда  уже  погружаться  в  сказочный  мир    сновидений  и  грез  и  когда  этот  мир  уже  не  увлекает  как  прежде.
           В  известном  смысле  «сновидческое»  состояние  культуры   несколько  инфантильно,  в  нем  ощутим  переизбыток  инфантильной  мечтательности,  в  нем   преобладает,  как  в  сказках,  культ  удивительного  и  чудесного. 
В  русской  культуре  -  в  видениях  Вечной  Женственности,  явленных  Вл.Соловьеву,  в  гимнах  Блока  таинственной  Прекрасной  Даме  -  пожалуй,  вырисовывается  нечто  подобное,   «сновидческое»,    чудесное,   маняще  таинственное,  и  в  то  же  время      инфантильное:  своего  рода  отзвуки  полного  чудных  снов  и  грез  детства,  в  которых  много  истинно  прекрасного,  но  которым  по  настоящему  все  таки     трудно  верить  как  и  очаровательным  фантазиям   наивного  отрока  или  пылкого   юноши.
              Конечно,  сновидения  не  всегда  чудесны,  не  всегда  желанны  и  поэтичны,  -   это  проявляется  в  том  числе  и  в  культуре,  к    «сновидчеству»    явно  предрасположенной. 
Не  только  со  сладких  снов  славянофилов  об  идиллическом   патриархальном «золотом  веке»   былой  общинной  русской  жизни,  чуждой  индивидуализма  и  антагонизма  сословий,  но  и начиная с  кошмарного  сна  Чаадаева  о  фатальном  отлучении  России   от  мировой  истории  и  цивилизации  зародилось  то  «сновидчество»  в  русской  культуре,  о  котором  мы  говорим.
            Напомним,  что  один  из  совершенно  реальных  типов  сновидческого  состояния  сознания  -  кошмарный  сон.  И  если  «сновидческое»  начало  в  литературе  и  культуре  действительно  живо  и  развивается  свободно  и  естественно,  в  его  недрах  рождаются  и  наполненные  своей  сложной  художественно-философской  символикой  кошмары  -  своего  рода  метафоры   боли,  отчаяния,  страха,  а  порой и  метафоры  и  иносказания   поистине  историософского  значения  и  масштаба.
            Кошмар  в  пушкинском  «Медном  всаднике»,   срастаясь  с  безумием  Евгения,  не  только  перестает  границы   отдельного   страшного  сновидения,  но  и  как  бы  покушается  на  саму  реальность  -  рожденный  в  больных  грезах  пушкинского  героя,  он  становится  всеподавляющим  по  своей  власти  над  жизнью  и  по  своей  исторической  громадности  и  правде. 
Едва  ли  хотя  бы  одна  из  сладостных  грез  русской  литературы  и  культуры  -  от  наивного  действительно  до  детства  «сна  Веры  Павловны»  у  Чернышевского  до  увлекающих  своей  танственностью  и  необычайностью  соловьевских  видений   Вечной  Женственности  -  обладала  той  завораживающей  мощью,  которая  придана  Пушкиным  русскому  историческому  кошмару,  пережитому  бедным  Евгением  и  доконавшему  его.
           Смысл   «сновидческого»  кошмара,  обрушившегося  на  пушкинского  Евгения  заключается  в  неком  лишь  по  видимости     ирреальном  и  потому  лишь  на вид  безумном  прозрении:    пушкинский  герой  видит,  как бы во  сне,  всю ту  жестокую  правду  русской   истории,  до  понимания   которой  он  не  дорос  и,  не  вынося  этой  правды,  погибает.
           Если  сновидения  внушены  болью,  страхом,  беспомощностью  и  отчаянием, тогда сон  и  явь  и  в  отдельной  человеческой  жизни,  и    в  жизни  культуры  могут  и    меняться  местами.  Наяву  -  сладкое  забытье,  отвлекающие  заботы  и   утешения,  долгожданный  покой  души,  а  сновидения  превращаются  в  пытку,  в  напоминание  о  мучительных  проблемах,  о  пережитых  несчастьях  и  драмах,  превращаются  в    колдовскую  «губку»,  впитывающую  боль  жизни  и  все  мучительное  в  ней  как  воду.
  Русской  литературе  и  культуре  такие  трагическое перестановки  местами  снов  и  яви   были  хорошо  знакомы.
             Рискнем  утверждать,  например,  что    из  стихийной  смены  местами  в русской  общественно-литературном  сознании  или,  лучше  сказать,  в  душе   русской культуры  снов,  наваждений,  грез  и  трезвой,   на  самом  деле  существующей  материальной   действительности  во  многом  и  родилась  в  Х1Х-ом  веке  так  называемая   петербургская  тема  в  русской  литературе,  да,  и  в русской  мысли  и  культуре  в  целом.   
В  старой  русской   литературе   и  публицистике  Петербург  почти  неизменно  изображался  и    беспощадно  осуждался  «за  все,  что  он  России  сделал»  как    жуткий    город-наваждение,     возникший  и  существующий  вопреки  всякой  целесообразности,  вопреки  здравому  смыслу,  а  не  как реальная  столица  большой  страны. 
Изображался обычно   именно город-видение,   который,  как  кажется,  например,  Подростку   в  одноименном  романе  Достоевского,  вдруг  «подымется с  туманом  и  исчезнет  как   дым.»  И  где   тут  явь?  -    Вполне  очевидно,  что  за  явь  принято  сновидческое  наваждение,  а  за  сон  -   действительная  столица  империи,  «Петра  творенье».
            В  сущности,  в  свете   подобной «петербургской  легенды»  или  петербургского  сна  наяву  за  злостное  наваждение  нередко  принимался  -  в  частности, теми,  кто  культивировал  патриархальные  устои  жизни,  а  еще  более русскими  революционерами  -   уже  не  только  сам  столичный  Петербург,  но  и  вся казавшаяся  лишь  «фасадной»,  призрачной,  обманчивой  как  мираж  российская  действительность  середины  и  второй  половины  Х1Х-го  века.
 Так,  мечтавшим  «разбудить»  народ    анархистам и  народникам верилось,  что  стоит  России  только  стряхнуть  с  себя  колдовские  чары  Петербурга   как  города-миража  с  его   призрачными   дворцами,  знатью,  полицией  и  чиновниками   и   тогда мгновенно  весь  кошмарный  сон,  лукаво  именуемый  неколебимой  реальностью  могучей  европеизированной   Российской  Империи,   с  необыкновенной  легкостью  раз  и  навсегда  исчезнет     как  болезнетворный  туман.
                ____________________________________

              «Сновидческое»  состояние  для  явлений  культуры  в  высшей  степени  заразительно   -  способно охватывать  все  большие  ее  сферы,  в  скрытых  формах  неустанно  утверждая  веру  в  грезы  и  исподволь  меняя  местами  кажущееся  и  действительное,  сны  и  явь. В   этом  смысле  подобное  состояние  для  культуры  -  большой   и  опасный  соблазн. 
               Достаточно  было  русской  культуре  только  раз  по  настоящему  окунуться  в  грезы,  поверить  недоказуемому  рационально,  подобному  сну,  видению  потаенного  смысла  русской  истории  и  жизни  -  сладкому,  как  у  славянофилов  и  кошмарному,  как  у  Чаадаева,  -   и  явь  и  сны,  грезящееся   в  действительное  начали  фатальным  образом  сливаться  в  русском  культурном  сознании    в  нечто  единое  и  фантастическое.
              «Сновидчество»  на  пространстве  культуры   полностью  легализует  все  ирреальное -  то,  что  только  грезится  представляется  ликом  истины,  лишь  кажущееся  представляется  реально  существующим,  невероятное  начинает  восприниматься  как  вполне  возможное.
 И  в  конце  концов  в  итоге  наплыва  «сновидчества»  в  культуру  сами  так  или  иначе  утверждаемые  любой культурой  представления  о   действительном  и  мнимом  фатально   размываются. 
Становится  совершенно  неясным,    что  же  все  таки не  просто  кажется,  но   существует  на  самом  деле,  оставляя  человека  в  недоумении,  где  же  явь,  а  где  -  только  наваждение,  только  сон.

                _________________________________
         
          
            
          Мы,  конечно,  не  рассматриваем  «сновидчество»  ни  с  точки  зрения  психоанализа,  ни,  тем  более,  с  точки  зрения  физиологии.  Собственно,  как  некогда  писали,  например,  о  «физиологии  Петербурга»  так  же,  почти  с  той  же  степенью  условности  мы  говорим  о  «сновидчестве»  в  культуре,  стремясь  посредством  этого  понятия   оттенить  некие  подспудные  реалии  культуры  и  выявить  скрытые  в  ней  процессы.
           Потому,  говоря  о  снах  о  культуре,  мы  говорим  и  о  грезах,  о  плодах  воображения,  художественно-философских  фантазиях   и  пр.  И  потому  в  контексте  так  поставленной  проблематики  мы  почти  не  говорим   о  самом   воспроизведении  и  использовании  сновидений  в  творчестве  русских  писателей   сколько-нибудь   детально  -  для  нас  отнюдь  не  это  главное.
          Не  лишне  заметить,  что  на  последнюю  обозначенную  тему  -  об  использовании  снов  в  творчестве  русских  писателей  -   весьма  интересно  и как  раз очень  детально   писал  в  свое  время  Ремизов  в  «Огне  вещей».  Ремизов  с  его  любовью  ко  всему  таинственному  и  причудливому  значение  и  место  снов  в  русской  литературе,  на  наш  взгляд,  даже  преувеличивал.  Так,  он  писал,  например, что  «сон  в  русской  литературе  -  с  библейских  видений  протопопа    Аввакума.»   Это  уже, однако,   явная  гипербола.
            Сон  не  как  литературный  прием,  а  как  особая  реальность  мировосприятия,  близкая  сновидениям  по  глубине  разрыва  с  трезвой  дневной  действительностью,  по  настоящему  проникает  в  русскую  литературу  только  в  тридцатые  и  сороковые  годы  Х1Х-го  века.
 Ремизов  определил  феномен  «русских  снов»  как  нечто  сугубо  национальное,  едва  ли  не  «природное», то,  что   есть  в  русской  душе,  но  совершенно  вне  сферы  идей  и  идеологий,  что  в  России  существует   вековечно.
                Поверив  в  удивительность  и  полную  реальность    феномена   «русских  снов»,  Ремизов безоглядно  увлекся  описанием  красочного  изображения  снов    в  русской  художественной  литературе.  При  этом  Ремизов  писал  о  снах  как  таковых,  а  не  о  миражах,  грезах,  «странных»,  рационалистически  не  мотивированных  наитиях  и  предчувствиях,  свойственных  бодрствующему  сознанию,  но  являющихся  по  своей  духовной  природе    «осколками»  сновидений  в  инородной  им  дневной  яви.  А  именно  такие  «осколки»  сновидений  в   инородной  им  дневной  яви    для  культуры  в  ее  целом  неизмеримо значимее  любого  воссоздания  снов  в  собственном  смысле  этого  понятия  в  тех  или  иных  литературных   произведениях.
             Не  сопоставил Ремизов  в  «Огне  вещей»  и  две  смыкающиеся  плоскости  -  русской  художественно-философской  культуры  и  русской  истории  -  на  стыке  которых  и  родилась   российская  подвластность  миражам  и  грезам,  зародилось  российское  «сновидчество».
      
                ___________________________________________

         Судьбы  «сновидчества»  в  русской  культуре  как  особого  типа   художественно-философского  мировосприятия  и  особого  состояния  творческого  сознания,  вообще  говоря,  парадоксальны.
  На  рубеже  ХХ-го  столетия,  в  преддверии  близких  уже  исторических  катастроф,  которым  было  суждено  уничтожить  российский  «державный  корабль»,  в  русской  литературе  как  бы  воцаряется    тревожное  и  мистическое  затишье  символистских  «туманов».
 Сновидения,  таимые  в  нишах  сознания,  наполняемых  этими  мистическими  «туманами»,   обещали  реальную  встречу  с  нездешним,  о  которой  только  тщетно  гадает   разум.  Так  произошло  то  слияние  сновидчества    и  мистики.
          Однако,  вместе  со  «сновидчеством»  в  культуре  способно  восторжествовать  не  одно  иррациональное  мистическое  знание-наитие.  Когда  творческое  сознание  погружено  в  мир  грез  и  сновидческих  видений,  не  только  строгая  «здравомыслящая» логика  теряет  свой  интеллектуальный   авторитет,  но  и,  казалось  бы,  совершенно неопровержимые  факты   перестают  восприниматься  как  непреложные  свидетельства  об  истине.  Тогда  способна  утвердить  свою  власть  над  отдельными  людьми  и  над  культурой  в  целом  классическая  формула  воинствующего  иррационализма  «дважды  два  -  пять»,  которая,  как  известно,  была    символом  бунта   подпольного  человека   у  Достоевского  против  «тирании  рассудка»  и  которая  во  многих  смыслах,  в  том  числе  и  в  нравственном,  далеко  не  безобидна.
           «Сновидчество» в  культуре может  переплавиться  и  в  воинствующий  иррационализм,  в  основе  которого  -  стихийное  представление  о  совершенно  произвольно  творимой  «из  ничего»  истине,  которую  человек  находит  в  наваждениях  и  грезах,  а  не  добывает  путем  «подневольного»   объективным  фактам  познания.
Тогда  грезы принимаются  за  откровения,  наваждения  -  за  наития.  И  подобное  царство  «сновидческих» грез  может  иметь  весьма  несветлую  природу.
            В  идеале  «сновидчество»  в  культуре   раскрепощает  художественную  интуицию  и  вообще  художественную  стихию  в  познании. Но  оно  может  привести  и  к  фатальному  неразличению  кажущегося  и  действительного,  реально  существующего  и  выдуманного,  насквозь  призрачного  и  полностью  достоверного.
             И,  вот,  конкретный  тому  пример:  если  Петр  1   по  своим  историческим  деяниям  был,  прежде  всего,  обладавшим  редким  государственным  умом  и  суровым  до  жестокости  российским  самодержцем,  создавшим  из  «окраинного»  европейского  государства  мощную  империю,  то  перед  нами  типический  тезис  из  серии  «дважды  два  -  четыре»,  чуждый  любому  историософскому  «сновидчеству». 
 Если  же  Петр I,  как   провозглашал  Вл. Соловьев  в  работе  «Византизм  и  Россия»,  был  «историческим  сотрудником  Божиим,  лицом  истинно  провиденциальным  или  теократическим»,.  государем,  дело  которого  состояло  в  том,  чтобы  «дать  России  реальную  возможность  стать  христианским   царством», то  в  этом  случае  перед  нами  типический  для  «сновидчества»  в  культуре   тезис  из  серии  «дважды  два»  есть   неизвестная  величина.   
            Любые  деяния  Петровы,  такие,  как,  скажем,  отмена  патриаршества  -  акт  в  своем  буквальном,  прямом  значении  безусловно антиправославный  и  вообще  антицерковный,  -  получают  в  этом  случае  право  быть  истолкованными  вопреки  своему  сугубо  «вещественному»  значению,  а  в  согласии  с  его    грезящимся,  «сновидческим»  и    ни  логически,  ни  фактологически  не  доказуемым  подзначением. 
Если  целиком  податься  такому  «сновидческому»  историософскому  видению  русской  истории,  которое  овладело  Вл. Соловьевым  в  работе  «Византизм  и  Россия»,  то  та  же  отмена  Петром  патриаршества  может  быть  в  неком  таинственном  глобальном  смысле  истолкована  как    шаг  к  христианизации  Российской  Империи,  а,  скажем,  военизация  Петром  государства   -  как  шаг  на  самом  деле  миротворческий.  И  так  далее…
             Кстати,  задолго  до  Вл.Соловьева  «сновидческую»  стихию  в  восприятии  русской  истории  утверждал  Хомяков,  когда,  решительно  не  доверяя  никаким  историческим  фактам,  демонстративно  заявлял  в  статье  «О  старом  и  новом»:  «старую   Русь  надобно  - угадать.»
 Хомяков,  естественно,  не  представлял  процесс  восстановления  исторической  истины  как  простое  «гадание»  -  он  верил  в  историческую  интуицию,  в  наитие.  Но  подобное  наитие  требовало    особого  состояния  сознания  -  некого  «сновидческого»  делириума,  когда  истина  грезится  и  снится,  а  никакие  конкретные  факты  во  всем  их  множестве   уже  ничего  об  истине  не  говорят.
И  это  - рубеж  перехода  в  сновидческое  «зазеркалье»,  для  культуры  далеко  не  всегда  и  не  во  всем  приемлемый  и  благотворный.   
             На  рубеже,  когда  факт  перестает  быть  фактом, когда  конкретное  содержание  любых  эпох в  жизни  и  истории теряет  свое  значение,   в  культуре  торжествует  иррациональное  «сновидческое»  инобытие,  в  котором можно  заблудиться, в  котором  ничто  никогда  определенно    нечего  не  значит,  что  фактически  превращает   весь  окружающий  человека мир   «в пустое  место». 
             
                ______________________________

               Требование  неукоснительного  подчинения  только  лишь  здравому  смыслу,  строгой  логике  и  считающимся  совершенно  достоверными,  а  потому  и  обязывающими  фактам  и  реалиям  жизни  культуру  в  некотором  смысле,  несомненно,  приземляет.
                Запрет  на  сны  и  грезы  наяву  потенциально  способен  культуру  и  обездушить.  Но  заметим  -  «гадание»  об  истине  среди  сновидений  и  грез,  в  надежде  на  чудесные  прозрения  может  напоминать  не  просто  творчество  зыбких  «воздушных  замков»,  но  и  произвольное  созидание  соблазнительных   псевдоистин:  тогда  как  бы  магически  истина  становится  именно  такой  как  лично  мне  грезится  и  снится,  как  лично  мне  хочется  и  мечтается. И  место  реального  мира   занимает  мир   выдуманный,  который  в  свою  очередь  оказывается  настолько  зыбким  и  неустойчивым,  что   обращается  в  пустоту,  -   в  нечто,  не  имеющее  ни   облика,  ни  смысла.










                ЦАРСТВО  ГРЕЗ

Простые  инструменты  властного  действия   на  сознание  человека художественного  мировидения  и  творчества  -   художественные  иносказания,   сравнения  и   метафоры  как   естественные  слагаемые  завораживающего   мира    художественных  грез.  Это,  пожалуй,  можно  назвать  само  собой  разумеющимся,    очевидным.   
Помнится,  стародавний  поэт-классик торжественно  и  весьма  для  себя  естественно   именовал  белогривые  волны  белыми  барашками   на  взволнованном  лице    синего  моря-океана.  Как  бы в  пику  прославленному  классику  скептический  нынешний  поэт-экспериментатор   самодовольно  назвал   некогда  те  же    белогривые   морские волны   безобразной  свалкой   серебристых велосипедных  рулей. Конечно,  высокоразвитый современный читатель   обычно  понимает   «сие  читая»,  что    вздыбленные  на  морском  просторе  белогривые  волны  только  кажутся   нашему скептическому   поэту   серебристыми    велосипедными  рулями, сваленными   на   голом пространстве  пригородного    пустыря. Тем  не  менее   есть   основания   заметить,  что данный  поэт-новатор  /не  будем  его  называть, но   он реально  существует/ слишком  уж   послушен  своей   довольно  таки   нелепой   фантазии. Признаем, впрочем,   что у   любого    поэта    имеется законное  профессиональное право, -пользуясь полной  свободой  творчества,   воображать  что  угодно.     Главное  лишь  в  том,  чтобы сей  поэт  /а  вслед  за  ним  и  его благоверные  поклонники/  не   разбили  бы   когда-нибудь    незадачливые  свои   головы,   приняв   груды  велосипедных  рулей  на  пригородной  свалке  за  скопление  белогривых  волн  на  морском   просторе,  в  которых  их   неодолимо   повлекло  вдруг  освежиться.   
  Важно,  иначе  говоря,  не  принимать  плоды  каких  бы  то  ни было фантазий  /в  том  числе  и  фантазий  высокохудожественных/  за физически  существующие  феномены  материального  мира.  Иначе  мы  неизбежно  попадем  в    царство грез,  наваждений  и  иллюзий,   где  будет решительно  непонятно,  что  является  подлинной  реальностью,  а  что  только вымыслом, миражем,  фантомом воображения.
Рискнем  заявить  в  этой  связи,  что  российская  литература,  жизнь  и  культура,  начиная  с  ХХ  века  и  до   самого   последнего  постсоветского  времени, были   фатально  заражены подобным вирусом   нескончаемых  грез  наяву,  при  всевластии  которых  в  сознании  человека  явь  от  вымысла  для  этого  человека    совершенно  неотличима.
Механизм же  торжества    мира  грез   и    иллюзий  над  реальностью достаточно  прост - представляемое  в  воображении       воспринимается  как  физически  реальное  и  материально  существующее. Это  становится  возможным  посредством  околдовывающего,  гипнотизирующего  человека  воображения, которое   не   желает   признавать  границы  между  явью  и вымыслом. Утверждаем  в  этой  связи:   ХХ  век  принес  в  Россию   не  только  революцию  1917    года, насаждавшую   в  русскую  жизнь плоды  самоуверенного  вымысла фантастов-марксистов, проповедников   и  устроителей   небывалого  равенства,  несказанного  братства   и  неописуемого  всеобщего  счастья. Прошлый  век  породил в  нашей  стране и соответствующую   торжествующему   в  жизни  вымыслу культуру  и  модель жизнеповедения, по  инерции утверждавшие даже  после самораспада  и    гибели  в  конце  ХХ   столетия    российских  коммунистических  грез произвол   лихой   собственнической  фантазии и  всевластие   корыстного  «государственнического»   вымысла.
 Вектор   развития   взаимоотношений   между   грезами,  наваждениями,  иллюзиями  и  явью  был  задан  в  России  надолго. Причем,  к  этому  процессу отчетливо прикосновенны  -   и  отражали  его,  и  одновременно  подстегивали   -  отечественная   литература   и  искусство.
 Демонстративная   подмена  реальности  грезами,  а  действительного   -  грезящимся была  намеренно  и  самозабвенно    совершена,  в  частности, в символической  в  этом  смысле  художественно-философской прозе  Андрея  Платонова.
 Для  Платонова  как  писателя-мыслителя  нет  принципиального  различия  между  тем,   что   видит  и  знает  человек   и  тем,  что  человеку только  кажется,  грезится,  мечтается.  Фактически в  творчестве   этого  писателя  полностью  исчезает само  явление  иллюзорного,  кажущегося   как  противоречащего  реально  существующему,  действительному.
В  художественном  наследии  Платонова  есть,  в  частности,  замечательное  произведение  о   торжествующем  в  русском  мире  в  революционную  эпоху  царстве  грез - «Чевенгур», роман о революционном  пересоздании после  октября  1917  года российской  действительности, пересоздании,  в  результате   которого  объективная  реальность    попросту  исчезла,  уступив    место   фантомам необычайно   разгулявшегося  революционного воображения.
 Можно  назвать   «Чевенгур»  Платонова и фантосмагорическим   повествованием  о  том,  как  умудрились русские  люди  обойтись   без  объективной  реальности,  существующей  независимо  от  их  воли  и  желания.
Типичны  для   воплощенного  в  «Чевенгуре»  мировосприятия  Платонова  такие,  например,  строки:  « …над  плотиной  всегда  горел  дежурный  огонь  того  сторожа,  который  не  принимает  участия  в  человеке,  в  лишь  подремывает в  нем   за  дешевое  жалование.  Этот   огонь  позволял  иногда  Дванову  видеть  оба   пространства  -   вспухающее  теплое  озеро  чувств  и   длинную  быстроту   мысли   за  плотиной,  охлаждающуюся  от  своей  скорости». Этот  вполне   рядовой  отрывок  романа   Платонова,  можно  сказать,  извращенно  поэтичен.     Платонов   описывает  в  нем  фактически  только  то,  что кажется,  чудится,  мерещится  его  герою.
На  самом  же  деле  платоновский   любимый  герой, Дванов, ничего вокруг  себя  не замечает, не  признает  реальным  и   не  осмысливает   -   он всецело  занят  упоенным  самосозерцанием,   ощущает  только  «теплое  озеро»  своих  собственных  чувств  и  «длинную  быстроту»     собственной  мысли, разделяемую  от  чувств  в  его  сознании  условной   «плотиной» и   «охлаждающуюся  от  своей  скорости».  Бредет  этот   герой  по русской  жизни,  видя    и  признавая  реальным  фактически   только  себя  самого - свои  собственные  зеркальные отражения     среди    зыбкого, призрачного, едва  существующего  вокруг   мира,  подобного    мареву  или   наваждению.
Чтобы  сохранить   хотя  бы  элементарную  верность   объективной  реальности  в  процитированном нами    отрывке  «Чевенгура»   Платонову   пришлось  бы   как-то  засвидетельствовать,  что  видел  Дванова  самом  деле  лишь   то,  что  ему  пригрезилось. Но  для  Платонова  как  писателя  не   существует  никаких  принципиальных   различий  между  тем,  что    его  герой     действительно  видел  и  тем,  что  ему  только   казалось.  Более  того,   именно то, что  показалось   и пригрезилось Дванову  утверждается  Платоновым   как  истинная  реальность. Так  сама  собой  рождается  фантасмагория,   своего  рода  поэтический  кошмар:   чувства  Дванова буквально  вспухают  «теплым  озером»  у   призрачной плотины,   а  затем  превращаются  «в  длинную  быстроту мысли»  за  этой    виртуальной  плотиной,   необъяснимым  образом  охлаждаясь   «от  своей  скорости». Существовала  ли  материально  где-то  эта  самая «плотина»,  существовал  ли  физически  у  плотины  какой-то  «сторож»,   который     подремывает  в  человеке  «за  дешевое  жалование»,  напоминая  созерцающий   жизнь  разум  -   уже  неважно:  объективная  реальность   благополучно  растаяла,  пропала  в  мире  чувств  и  ощущений  платоновского,  в  бездне  его  упоенного  и  как  бы  всеохватного   самосозерцания.
Что  же   должен  был  в  первую  очередь   осознавать,  творя  вместо  объективного  мира  свой   собственный  мир,     зависимый  только  от   извивов  личного  мировосприятия,  платоновский  Дванов  и  ему  подобные «революционные»    герои  русской  жизни? Головокружительную  свободу.  Свободу и   возможность   погружения  в некое зазеркалье  существования  где,  конечно  же,   «все  позволено» /вспомним,  кстати, что  это  и  предрекал  Достоевский/  и  где  властвуют   порой  самые  невероятные видения,    грезы,  наваждения   и  кошмары.
Весь  мир  есть  череда  моих  душевных  состояний  -   таков  философический   стержень    творчества  Андрея  Платонова,  в  полной  мере  проявившийся  в  романе  «Чевенгур».
 Рождалось  же   подобное   философическое зазеркалье  на  основе,  казалось  бы, вполне духовно  невинного  романтического   изображения  окружающего  человека  мира неким единым  и многоликим  одушевленным  организмом,   в  котором решительно все чудесным  образом живет,  движется и  преображается.
Характерен  в  этом  смысле,  например,  следующий    наивно  поэтический  в  своей    восторженности   отрывок из  «Чевенгура»:  «Утром  было  большое  солнце  и  лес  пел  всей  гущей  своего  голоса,   пропуская  утренний  ветер  под  исподнюю  листву…, взъерошились  деревья,  забормотали  травы  и  кустарники  и  даже  сам   дождь,  не  отдохнув,  снова  вставал  на  ноги,  разбуженной  щекочущей  теплотой…»
В  таком  духе   легко  можно  фантазировать   и  мечтать  как беспредельно  сладостно,   так  и  бесконечно  долго  -   до  головокружительного   самогипноза:  леса   поют,  дожди  пляшут,    грезы   торжествуют…
Конечно,  все-таки   признаем,  что  поэзии  и  поэтическому  мировосприятию  не  обойтись   без  своеобразного условного  одушевления  материального  мира  -  в  основном   по  принципу  внешних  подобий,  непредсказуемых  совпадений  и  случайных  соответствий,  когда  кажущееся  изображается   как  существующее  на   самом  деле. Поэт   «по  долгу  службы»   уподобляет тихие  лесные  озера   голубым  глазам,  затейливую   горную  речку  изображает  весело  смеющейся,   хмурый  осенний  ветер  представляет  сердитым небесным  пастухом,  сгоняющим   за   горизонт   стада    неповоротливых   облаков  и т.  д.  Но,  наслаждаясь  поэзией  и  веря  ей,   слова  поэтов,   тем  не  менее,   не  следует во имя  сохранения  здравого  смысла   воспринимать  буквально.
 Увы,   бывает  и  иначе.    Материально   существующую объективную  реальность   художники  слова,  поэты  и  мечтатели /а  так  же  те,  кто  им  слепо верит/   начинают   презирать,  не  замечать,  пытаясь    подменить  ее  магией  грез    «собственного   изготовления».
И тогда,  казалось  бы, безобидное  поэтическое    фантазирование  «во имя  прекрасного»   застилает    своим   чудесным  маревом    явь  до   полной  неразличимости  «что  есть  что»,  до  полного незнания,  где   подлинная реальность,  а  где   лишь миражи   и  наваждения.   Такой    мир  кажущегося,  грезящегося наркотически  притягателен   -   в  нем  очень  привольно,  в  нем  все  возможно    и    позволено. 
Возвращаясь же   непосредственно  к  Платонову   и  тем  веяниям  в  русской  жизни,    которые  он  выразил  в  своем  творчестве, вновь   заметим   -  отличительная  черта,  бесспорно,    эпохально  значимого   творчества  этого   замечательного  русского  писателя состоит  в  стремлении   приучить  воспринимать   кажущееся   как   действительное. Причем,  подобное  мировидение  в  известном  смысле продиктовала   Платонову /и  не  ему  одному,  а  миллионам  русских  людей/  сама   российская  жизнь, зов  которой   -  от  приземленной  реальности  к  зазеркалью  грез, от  действительного  и  вымышленному,  -   писатель  в  числе   других  и  многих  русских  людей  услышал  и  выразил.
Но  парадокс  в  том,  что   безоглядное  погружение   в   первоначально,  казалось  бы,   сладостное   зазеркалье   «кажущегося» в  конце  концов  привело  Платонова  в  странный,  полный  произвола,  карикатурно  нелепый и,  в  сущности,  кошмарный   мир  сплошных  иллюзий   и  абсурда.
В  прозе  Платонова и  прямо,  и  исподволь утверждено   фактическое  равенство  в  изображаемом  им    всецело  одушевленном мире  живого  и  неживого,  разумного  и  неразумного,   осмысленного  и  бессмысленного,  прекрасного  и  уродливого. Человек  способен    жить  в  произведениях  Платонова  в   фантастическом  единении даже,  например,  с  ожившим    лаптем:  «Минуя  село,  Захар  Павлович  увидел  лапоть;  лапоть  тоже  ожил  без  людей  и  нашел  свою  судьбу  -  он  дал  из  себя  отросток  шелюги,  а  остальным  телом  гнил  в  прах  и  хранил  тень  над  корешком  будущего куста».
Для реального человека   как  мыслящего  существа подобное  единение   с  лаптем  или,   скажем,  с каким-нибудь  бревном на  дороге  едва  почетно   и   приятно  - фантастический  мир  распущенного  до  вседозволенности  воображения  и своенравных  грез  открывает свою,  подобную  кошмару,   изнанку.  И  не  удивительно,  что  героев   платоновского  «Чевенгура»   посещают   порой   такие тяжелые  мысли  и неотвязные  ощущения: «Он  не  мог  превозмочь  свою  думу,  что  человек  произошел  из  червя,  червь  же  -   это  простая  страшная  трубка,  у  которой  внутри   ничего  нет».
Фантастический,  небывалый  примитивизм   человеческой  жизни,   изображаемой  Платоновым  «Чевенгуре»,   воистину   поражает.  Люди  как  будто  намеренно  сброшены  Платоновым  в  этом    романе   о  русской  революции  в  мир  собственных    болезненных видений  -  сладкие    грезы   переворачиваются  наизнанку  и  оборачиваются  самыми  мрачными   кошмарами.
Почему  это  происходит? Во-первых,  потому,  что  кошмары    также  характерны   для субъективного личностного сознания, творящего  собственный  мир  взамен  мира  действительного,     как  и  сладкие  грезы. Во-вторых,  потому,  что  оттолкнув  от  себя  объективную  действительность,  человеческое  сознание   попадает  в  стихию   абсолютного  произвола, в   мир  пустоты  и этакой  духовной   невесомости,  где  все  возможно,  но  именно  поэтому   ничего  и  не  значит,  являясь  лишь  очередным  ликом  пустоты.  Такая  невесомость  для  земного  человека,  привыкшего  к  земному  тяготению  реальности,  упоительна  только  в  первые  мгновения. В  дальнейшем  она  становится   тягостной  и  плодит  в    беспомощно  барахтающемся  в    пустом  мире  космической   невесомости личном  сознании человека  череду  мрачных  кошмаров  и  диких  видений.
Подчеркнем  и  следующее:  прямое   следствие  фатального   размывания   действительности  в  прозе  Платонова  -  овеществление  сознания,  остающегося   единственной  осязаемой  «материальной»   реальностью.  Если  сознание,  состоящее   из  чувств  и  мыслей,  начинает  играть  роль  физически  реального   внешнего  мира,  то  неизбежно  имитирует  этот  мир. Тогда  и  появляются  «озера  чувств»  и  бегущая  речным  потоком  «быстрота  мысли»,  о  которых  писал  Платонов.  Тогда  вдруг  становятся  материально  реальными   какие-нибудь   «дожди  тоски»  и   «ветры  ненависти»  -   переодетые  реалиями  физического  мира  человеческие  чувства.  И  такой  фантастический   мир,  будучи  изначально  поэтически  привлекательным,  в  конечном  счете  становится  гротескно-кошмарным,  приводит  к  сплошному  окарикатуриванию   реалий   жизни  человека.   Например,  среди  действующих   лиц  «Чевенгура»   Платонова  есть  и  «бог»  -  некий   крестьянин,  фанатически  убежденный  в  том,  что  он  является  Богом.   Питается  этот  «самозванец-бог»    одной   глиной  и  сказано  о  нем  Платоновым  так:  «Бог  уходил,  не  выбирая  дороги,  -  без  шапки,  в  одном  пиджаке   и  босой;   пищей  его  была  глина,  а  надеждой  -  мечта».
Подобное   явление  «бога»,  конечно, для  верующего  человека кощунственно.  Но  Платонов  отнюдь  не  кощунствует   сознательно,  он  просто  верен своему принципу  овеществления  всего,  существующего  в  человеческом   сознании:   как  бы  овеществил и представление  о Боге,  но  не  может, например,  овеществить  Веру   и    потому-то  ее  и   не  изображает.  Ведь,  Вера,  уж,  никак  не  представима   в  качестве  некой  вещи   или     вещества,  а,  тем  более,   в  виде  живого  существа    из  плоти  и  крови.   
В  мире  овеществленного  сознания,  рисуемом  Платоновым,   ничего  нематериального,    духовного  просто  нет.  Сознание  в  таком  мире  само  на  самом  деле  становится  бездуховным  и  признает,  любит,  творит,  обожествляет   только  материальные  предметы,  только  вещи. Новый   мир  сотворен,  но  он   -  только   мир  вещей. Характерно  в этом  смысле,  что  об  одном  из   героев  «Чевенгура»,  приобщающемся  к  новой  коммунистической  реальности,  Платонов  пишет:  «Сербинов  хотел  бы  копить  людей   как  деньги  и  средства  к  жизни,  он  даже  завел  усердный  учет  знакомых  и  постоянно  вел по  главной  домашней  книге   особую  роспись  прибылям  и  убыткам».
 В  новом  мире  людей   можно  «копить»,  а  можно  и  «тратить»,   они  составляют  «приход»,   но  их  можно      пустить  и   в  «расход».   Одним  словом,  они  -   вещи,  подобно     стульям,  окнам,  чашкам,  чайникам  и  всему  прочему,  культивируемому в  вещном   царстве  всепоглощающего демиургического материализма  и  его   диковатых    грез.
Именно  это  вскоре   и  случилось  в  сталинской  России - человек  стал   в  ней  именно  вещью,  которой   при  необходимости  распоряжались  как  угодно   вплоть  до  ее  уничтожения.
По  мере  нарастания  в  «Чевенгуре»   стихии  овеществления  сознания   нарастает  и  гротескное  начало,  все  сильнее  затопляют  повествование  волны   абсурда: «Изредка  Фуфаеву  все  же  подавались  деловые  советы,  например  -  утилизовать   дореволюционные  архивы  на   отопление  детских  приютов,  систематично  выкашивать  бурьян  на  глухих  улицах,  чтобы  затем,  на  готовых  кормах,  завести  обширное  козье  молочное  хозяйство…»
Проза  Платонова,  бесспорно,  сопричастна  европейской  прозе  «потока  сознания»  -   прозе,  ставившей  во  главу угла  изображение  бытия  чувств. Однако,  сопричастна  лишь  отчасти. Платонов  не  стремился,  подобно  М. Прусту,  рассказать   о  жизни  человеческого сознания  традиционными  художественными  средствами,  как  не  стремился,  подобно  Д. Джойсу,  просто   натуралистически     изобразить  спонтанный  «поток  сознания». У  А. Платонова  была   иная  и  поистине  грандиозная  задача,  продиктованная  ему  его   страной  и   эпохой  -    жизнетворчество,  причем,  жизнетворчество  как  бы « из  ничего»,   путем  спонтанного  овеществления  «всего  и  вся»   силой  творящего  свой  мир   демиургического  сознания.  Этот  процесс  стихийного  жизнетворчества  выглядел  у  Платонова то  радостно,  то  мучительно,  а  порой граничил  с  созиданием  абсурда. Вот  характерный тому   пример  из  «Чевенгура»: «Достоевский  медленно  вбирал  в  себя  слова  Дванова  и  превращал  их  в  видимые  обстоятельства.  Он не  имел  дара  выдумывать  истину  и  мог  ее  понять,  только  обратив  мысли  в  события  своего  района,  но  это  шло  в  нем  долго:  он  должен  умственно  представить   порожнюю  степь  в  знакомом  месте,  поименно  переставить  на  нее  дворы  своего  села   и  посмотреть,  как  оно  получается».  Новый,  творимый  из  ничего,  платоновский  мир  чаще  всего  нелеп  и именно этой  своей  нелепостью    завораживает, как  бы  гипнотизирует.
Но  и  старый,  отвергнутый коммунистами,  российский мир  в  изображении  Платонова  уныл  и  неприятен,  в  нем   «многие  русские  люди  с  усердной  охотой  занимались  тем,  что  уничтожали  в  себе  способности  и  дарования  жизни;  одни  пили  водку,  другие  сидели  с  полумертвым  умом  среди  дюжины  своих  детей, третьи  уходили   в  поле  и  там  что-то  тщетно  воображали  своей  фантазией».  Не  принимая  ни  прошлое,  ни  настоящее  русской  жизни,  Платонов,  как  и  вся  его  романтическая  или,  точнее,  псевдоромантическая  революционная  эпоха,  надеется  «сделать  себя»  и  все  вокруг   заново одним  лишь простым,  но как  бы  чудодейственным  усилием  воли  и  воображения.
 На  деле же оказалось  это   коммунистическое  «творчество» новой  жизни  и нового  человека глупым,  грубым    и  примитивным   до  нелепости,  хотя  порой  и  наркотически  притягательным. Новый  мир  утверждался  как  мир     торжествующего   примитивизма    и    самодовольного холопского   уродства.
Общеизвестно,  что  в  советской  России  люди  изначально  жили  по  обыкновенным  общечеловеческим  критериям   жизни  достаточно    убого  и  запуганно   -   под  вечной  угрозой   «всепроникающего»   жестокого  /вплоть  до  уничтожения/  наказания  за  любого  рода  неповиновение  партии  и  государству.   Но  те  же  самые  весьма  бедные  и  явно  угнетаемые   всесильной  партией  и  всемогущим  государством  советские  люди  бывали  и   в  кошмароподобной  советской    /в  частности,  сталинской/   России  фантастически  счастливы   или  как  бы  счастливы   -   вместо      реальности  они   по  воле  государства  видели  одни  только  воплощенные  и  воплощаемые   якобы  «в  жизнь»  коммунистические  мечты  и  грезы.
Это  как  некий  нескончаемый  чудовищный  кинематограф,  в  котором  зритель  -   действующее  лицо  и  не  более  реален,  чем  вымышленные герои,   разыгрывающие  на  светящемся  экране  комедию  невиданного  всеобщего  счастья.  На  самом же деле  зритель  в  этом  кинематографе  грез   -  жертва  фантасмагорий, жертва   злокачественных  миражей.  Он  вроде  бы  живет  и  созидает,  но  в  конце  концов   незримые,  но  всесильные  враги  /политические   владельцы  этого  коммунистического  театра/  превращают  его  в  беспомощное и  убогое  ничтожество.  Околдованный,  оболваненный,  порабощенный  и  беспомощный,  он  /как  в  «Процессе»  Ф. Кафки/    лишен  чувства   реальности   и  решительно  не  знает,  не  понимает,  «что  есть  что».
В  русской  культуре  предчувствие  подобного  грядущего  трагического  «краха  действительности»   под  воздействием   коммунистических  или  иных  наваждений   существовало  издавна.  Но,  увы,  русская  культура   эпохи  своего  расцвета   /ХIХ   -  начало  ХХ  веков/   этому  краху  в  значительной  мере  и  способствовала  -   возвышенное  воображение  и  чудесные  грезы  и  фантазии  с  легкостью  заменяли  в  ней  «низкую»  реальность.
  Да,  был в  русском  искусстве  в  русской  литературе  и  культуре  в  целом   своего  рода  культ  действительности.  Но  от  действительности   ждали  большего,  чем  она  могла  дать,  - чудесной  разгадки  тайны  бытия,  разрешения  всех  философских  дилемм   и  «роковых»  вопросов   жизни.  И  потому вскоре  действительность  начали  в  России  просто  презирать.
Общеизвестно  и  имеет  как  бы  знаковый  характер   неотступное  стремление  Льва  Толстого  к  срыванию  всех  и  всяческих   масок   с  видимой   реальности, -  к  выявлению  утаиваемых,   тщательно   маскируемых   истоков  человеческих  помыслов,  амбиций   и  стремлений,  к  обнажению  некой  затаенной  под  их      покровом   правды  бытия.
Подобная,  не  одному  Толстому  свойственная,   фатальная  неудовлетворенность  «видимостью»  жизни   и  порождала   тяготение  к    преодолению  материальной  действительности,  к  замене  ее  изображением  какой-то   гипотетической   «высшей  правды»  жизни.
Именно  поэтому,  Достоевский,  например,  стремясь   отодвинуть   «занавес»  видимой   «внешней»  реальности,   изображал  в  своих  произведениях  движущиеся   и  действующие   сущности  человеческих  душ,  а  отнюдь  не  самих  людей  и  реальные  будничные обстоятельства,  их   обычно  окружающие.
За  знание   неких  тайн   действительности,  существующих  где-то  под  покровом   видимого,  в  России  боролись  со  страстью,   как  за  обладание  волшебным  «философским  камнем».  На  фоне  подобных  великих  ожиданий   та  реальность,  которая   легко  отыскивалась  и  являлась  осязаемой,   устроить,  конечно,  не  могла  и   потому  казалась  призрачной.
Даже  у  Чехова   художественное   воссоздание  облика  ежедневной  и  самой  обыкновенной   действительности    не  является    самоцелью.   Цель  Чехова-художника  -  показать  бессмысленность   действительности,  обнажить  скрытую  под  ней   неизбывную  пустоту.  У  Чехова   трагическое  восприятие  бытия  контрастирует  с  плотью  художественного  повествования  -  тщательным  воспроизведением  однообразия и  будничной  монотонности жизни,  в  которой  решительно  ничего  не  происходит.  Классический  трагический  чеховский  герой  -  дядя  Ваня  -   просто  остается   жить  неказистой  жизнью  в  деревне,  жить,  как  и  жил,  среди  забот,  мелочей   быта.  Фактически  в  прозе  Чехова  реальность, бессобытийная  и  унылая,  никому   не  нужна, тождественна  пустоте,  ничего  не  говорит   и никого  не  удовлетворяет. Потому,  собственно,  Л. Шестов  и  определил   творчество  Чехова    знаменитой  формулой  -  творчество  «из  ничего».
Почти  нечего  добавить по  вопросу  давнего  российского презрения  к  видимой  материальной  реальности   жизни    и  говоря о  таком  типичном  русском  мыслителе-мечтателе  как  Вл. Соловьев.  Для Вл. Соловьева  видимая окружающая  реальность  не  только  ничего не значила,  но  и  почти  не  существовала. Вспомним  хотя  бы  известные  соловьевские  строки: «Смерть и  время   царят  на  земле, Ты  владыками  их  не  зови,  Все  вокруг  исчезает  во  мгле,  Неизменно  лишь  солнце  любви».  Вскоре  после   написания  этих  строк  /по  историческим  меркам/  вся  Россия  действительно  полностью  исчезла  во  мгле,  хотя  «солнце  любви»  на  былых  ее  просторах   в  коммунистические   времена,  да,  и  позднее  ничем  духовно  светлым  себя  не  проявило  и  едва  ли  вообще  показывалось.


Неверно  думать,  что  первобытный  человек,  наделенный  богатой  фантазией,  но  ни  имевший  «ни  капельки»  научных  знаний  о  чем  бы  то  ни  было,   жил  в  реальном  мире  и  в   какой-то  особой   гармонии  с  природой.  И    о  себе  самом,  и  о  жизни  природы первобытный  человек  имел  самые  фантастические  представления,  но,  тем   не  менее,  пребывая  в  этом  своем  полном  неведении,     был  очень  доволен  собой  и  часто  имел  повод  наслаждаться.  Незнание    реальности  не  тревожило  его. 
Нечто  подобное  происходило   в  ХХ  веке  в  России  и,  причем,  во  многом  «по  инициативе»   отечественной  культуры.  Презираемая  реальность   самодовольно  «отменялась»  и   начинались  нескончаемые  самозабвенные  игры  в  некую новую   реальность,  созидаемую   из   «воздуха  грез»,  -    множились  декларации,  лозунги,  планы,  проекты  и  пр.,  фактически  означавшие  одно  единственное:      несуществующее   существует.
Что  из  всего  этого  вышло  мы  уже,  казалось  бы,   давно   знаем:  СССР  развалился  как  карточный  домик  и  «растаял  как  дым». Иллюзии   остались  иллюзиями,  грезы  -  видениями. Но  привычка  «грезить,  созидая»  осталась.  Не  умерли  грезы  не  только  о  Святой  Руси  /где, конечно,  есть  невидимый  град  Китеж  и  тому  подобное/, но  и  о  капиталистическом  рае,  где  люди  будут  также  счастливы   как  при  коммунизме.
И  все  это  грустно.  Так  и  хочется  назвать   Царством  Грез  всю  нашу  большую  страну  с  ее  литературой  и  культурой,  обывателями  и  начальниками,  поэтами  и  толстосумами. А  жаль,  что  так    случилось.
















      ЧТО СУЩЕСТВУЕТ А ЧТО НЕТ?

        Где границы нашего реального мира?
        Что существует в этом мире, а что нет?
     Тысячи лет например человечество «мучается» дилеммой Бога - есть ли Бог  вообще в нашем мире а если есть то какой Он и в чем проявляет себя…
      Религии  конечно дают на этот вопрос однозначный ответ - Бог есть…
      Но дальше  -  в описании того «что есть Бог и как он являет себя в мире» и в мировых религиях начинаются большие разночтения,  разногласия и противоречия…
       А что есть искусство? - Прекрасный мир вымысла и грез или иная духовная реальность нашей жизни….
              ----------------------------------------

        Искусство ныне вытесняет религию  из сознания современного общества.
         Это очевидно.
         В искусстве человек  одухотворен и духовен и в известном смысле сложнее себя самого как плотского существа наделенного просто умом и чувствами…
           На высотах искусства человек становится подлинным Творцом и  Демиургом.
            И что же тогда творят великие художники?…
           Плоды собственного красивого и чарующего вымысла или реальные духовные сущности и субстанции, которые обогащают мир….
             Существовал ли например когда-то на свете князь Андрей Болконский из романа Льва Толстого «Война и Мир»? -
             - Конечно не существовал.
      И собирательным образом олицетворяющим российскую «дворянскую действительность» начала Х1Х столетия этот выдающийся толстовский герой  тоже естественно не является…
       Разговоры на эту тему бесконечно наивны.
       Но Лев Толстой  создал отнюдь не «вымышленного героя» - он создал духовно реального человека, назвав его князем Андреем Болконским…
        Этого человека  можно любить, ненавидеть, над ним можно смеяться, но он реально  существует в действительности  жизни современной цивилизации и в особенности - русской цивилизации…
       Так же происходит со всем тем что создает подлинное искусство - созданное  высоким искусством как бы материализуется и реально присутствует в человеческой жизни…
        Есть Мадонна Рафаэля в реальном мире или это только греза великого художника?
        - Ответ однозначен: Мадонна Рафаэля совершенно реальна…               
       Она действительно существует в нашем мире  как некая таинственная чарующая и женственно прекрасная духовно-телесная субстанция…
       Просто мы обычно ее не видим в прямом смысле слова…
       Мы видим отражения рафаэлевой Мадонны в наших любимых, в тех кто нежданно окажется на нашей жизненном пути, во всем что неразгаданно и женственно прекрасно и нас волшебно покоряет…
        Рафаэль создал совершенно реальный образ нетленной женственной красоты… Нетленный образ женственно прекрасного который существует  в мире осязаемо и совершенно реально…
        В недавнем прошлом одна «кремлевская поэтесса» некая госпожа Васильева  употребила много усилий для того чтобы доказать, что великий Пушкин не мог посвятить такой дамочке «легкого поведения» какой была в ее представлении Анна Керн ни своего шедевра « Я помню чудное мгновенье» ни иных замечательных стихов о любви…
         Это глупая и чисто «кремлевская» затея доказывает только одно  - чем больше примитивного пуританства в обществе тем больше в нем духовной гнили и падали…
         Бессмысленная и жалкая  гибель СССР и всех «кремлевских ценностей» вскоре это наглядно показала…
         В Анне Керн чья жизнь теперь достаточно изучена  несомненно было властное и могущественное  очарование «гения красоты» и женственной и чувственной одновременно…
           Это и выразил Пушкин.
           Выразил вдохновенно и гениально…
           Беда однако в том что художники редко видят «светлые сущности» мира… Их чаще влечет низменное, извращенное и уродливое…
           Это можно сказать о Гоголе например…
           Его творчество - вечная галерея уродов и нравственных калек…
           Конечно речь идет о  гоголевских «Мертвых душах» в первую очередь.
            Но в и «Ревизоре» Гоголя - уроды все включая трагикомического «возмутителя спокойствия» Хлестакова…
              Достоевский всю свою жизнь изображал фактически только нравственно искалеченных людей… Апофеоз этих нравственных калек Достоевского - Ставрогин из «Бесов».
               Лев Толстой был воистину светлым гением русской литературы..
               Но ведь он сам этой ролью тяготился и с годами свел ее к проповеди своего пуританского «толстовства» в которой было больше духовного убожества чем правды…
                Большой художник очень часто не выдерживает «груза» своего таланта - он много мельче как человек чем его великие произведения…
                Есть когда-то бывшее очень известным письмо Белинского к Герцену, в котором Белинский прямо сказал о том что Гоголь и Пушкин - заурядны и ограниченны как люди хотя  и безумно талантливы…
                Потом это письмо Белинского в истории нашей литературы конечно благоразумно забыли.
               Ведь преклонение перед гением и Пушкина и Гоголя не должно быть чем-то омрачено…
               Тем не менее - что преклоняться перед великими творцами если они сами не осознают что они великие творцы?
                Ну вот даже и великий Пушкин…
                Боролся с ничтожным Дантесом как с Голиафом… Погиб в этой схватке..
                А после его смерти «облагодетельствованная царем» (Николаем 1 выдано после смерти Пушкина было высочайшее пособие на детей Пушкина, было милостиво выкуплено казной для наследников Пушкина село Михайловское и пр.) его вдова Наталья Николаевна послушно стала любовницей Императора, который и выдал ее вскоре благополучно  замуж (дабы грехи свои утаить) за незлобивого и очень усердного по службе генерала графа Ланского…
         Смешно ныне читать «возражения» что это мол неправда от благоверных карьеристов-пушкинистов Пушкинского Дома в Петербурге где 30 лет проработал и я сам…
      Измельчали господа!
     Это как раз и есть правда .   
      Правда всегда состоит в том что люди исходя из своего тщеславия, жалких карьерных интересов и ненасытного самолюбия  отрицают  реальность и стремятся ее не замечать…
         Духовно ничтожная жена Пушкина стала причиной его гибели,
а одна из его   «случайных фей любви» - вдохновила  Поэта  на лучшие из лучших его творений…
             Вот  вам господа и «правда жизни».
         Но правда искусства выше и больше этой так называемой «правды жизни» -  «гений чистой красоты» Пушкина это духовно-телесный и чувственно прекрасный образ-символ огромных вселенских по сути дела масштабов…
           Это образ навеян  встречами  Поэта с Анной Керн но неизмеримо больше ее как реального человека и принадлежит потому иной духовной реальности - реальности высокого искусства в сравнении с которой блекнет «физическая» реальность земной  чисто материальной жизни.



     ПОВТОРЯЕМОЕ И НЕПОВТОРИМОЕ

      Казалось бы каждый человек хочет во всем остаться индивидуально неповторимым, оригинальным, непохожим на всех остальных.
      С подросткового возраста почти все оригинальничают в одежде и поведении - красят волосы в яркие цвета как теперь модно например, завязывают косички на затылке (речь о юношах конечно), вырабатывают усердно свой какой-то особый стиль поведения и общения… И так далее.
        То же самое и в творчестве - любой поэт, писатель, живописец, музыкант хочет быть «единственным и неповторимым».
      И всячески к этому стремится, как сознательно так и бессознательно… Лелеет и оберегает свою творческую индивидуальность.
         Но в человеческом обществе одновременно всегда идет и обратный процесс - даже служащих какой-либо солидной фирмы стремятся нарядить очень часто в какую-то свою единообразную «форменную одежду», не говоря о единой форме для солдат и полицейских, врачей или просто дворников и уборщиков мусора например…
           Раньше единая форма была у студентов и гимназистов. Да и теперь она еще встречается в ряде гимназий и зарубежных вузов…
           Зачем это делается? - Чтобы подчеркнуть принадлежность человека к какой-то группе, касте, сообществу… профессиональному или иному…                Даже футбольные фанаты одной команды стремятся выглядеть одинаково на матчах своих кумиров между прочим…
             Выделяться среди всех остальных, среди тех кто рядом особенно, человек на самом деле хочет далеко не всегда - ему в действительности  намного приятнее быть в коллективе, в группе, быть «таким как все» и никому не бросаться в глаза, не обращать на себя внимание, не выделяться…
            Это - естественный инстинкт биологической самозащиты  между прочим… Так и заяц становится «зайцем-беляком» когда вокруг белоснежная зима…
             Выделяться в этом мире - очень опасно… Всякого, выделившегося «из стаи», из коллектива, из своего сообщества или корпорации  - повсюду подстерегают опасности…
           Не говоря о неизбывном чувстве одиночества от которого никуда уже не спрячешься.   
          Потому «оригинальничать» люди предпочитают и любят по большому счету лишь «по мелочам» - вот в одежде, в какой-нибудь своей особенной кофточке или галстуке… А при разговоре с начальством послушно и «единообразно»  кивают головой и поддакивают «как все».
             Ценность общества западного типа в том что это общество индивидуальность человека до какой-то степени защитило - появились и официально защищены  в таком обществе «права человека» сводимые в своем подлинном значении к тому чтобы иметь право  вести себя так «как я хочу», а отнюдь не по чьему-то предписанию, по чьей-то «священной заповеди», указу или приказу…
                И следствия этой защиты индивидуальности в обществе западного образца - благотворны во всех сферах жизни.
                Особенно же они благотворны - в творчестве.
                В искусстве любому настоящему творцу - повторять кого бы то ни было просто  нельзя. Это повторение чужого всегда разрушительно и пагубно.
       Повторение в искусстве - отрицание самого искусства.
       Постоянно любят у нас говорить о каких-то великих традициях в искусстве - традициях классики, традициях Великой Русской Литературы например…
         Но при этом не понимают и не хотят признать что если ты будешь писать «в традициях Толстого и Достоевского», писать вот как они писали когда-то сотню лет назад… ,  то останешься - литературным копиистом… Только и всего.
             Когда «Один день Ивана Денисовича» Солженицына чудом «проскочил цензуру» в коммунистические времена и был напечатан в «Новом Мире» Твардовского то сразу началась в советской прессе благонамеренная «прогрессивная» истерика - «второй Лев Толстой появился» и пр.   
               Да не бывает «второго Льва Толстого»!
               Это  или просто фигура речи… Или непонимание сути большой литературы.
             «Вторым Львом Толстым» может быть в России только тот кто на настоящего «прежнего» Льва Толстого совершенно непохож… Вот Пелевин например…
               Это не шутка.
            Пелевин - настоящий большой писатель современной России, открывший новую вселенную для всей нашей литературы и в первую очередь для художественной прозы… 
            А произведениям Солженицына всегда явно не хватало художественной оригинальности и неповторимости.
          Не хватало - изначально, начиная с прославившего его «Одного дня Ивана Денисовича».
             Публика  была покорена социально-политическим (антикоммунистическим) подтекстом того что писал Солженицын…
           Сначала наша «советская публика» былых времен… А потом и западная публика. Да и все западное общество для которого Солженицын  оказался «очень кстати» в своем стойком антикоммунизме в годы противостояния с СССР.
               Но как писатель Солженицын - обычный, далекий от вершин литературы, в художественном плане выдающихся высот не достигавший никогда.
             И со временем это конечно скажется на судьбе его произведений - их забудут…
                То есть произведения Солженицына умрут для будущих поколений как «живая литература», а останутся только яркими свидетельствами былой эпохи «борьбы с тоталитаризмом».
                Увы, это время уже не за горами.
               Впрочем, и совсем иная казалось бы литература оказывается подвержена неумолимому «тлению во времени» - например проза Довлатова..
                В каком-то момент проза Довлатова показалась откровением для советского читателя в эпоху Горбачевской «перестройки»  - ну как же в ней наконец показана пошлость и заурядность всей нашей жизни такой как она есть, без прикрас…
                Но со временем становится очевидно - в этой Пошлости Пошлой жизни пребывал и сам Автор…И потому ее и описывал так правдиво. И ни о чем другом и не мог убедительно написать. 
                Пусть и Чехов в свое время изобразил пошлость жизни пошлого человека…
              Но у Чехова была его «Чайка». А у Довлатова никакой «чайки» или даже воробышка чистого и светлого в его личном мире не существовало …
                Это мир безысходно Пошлого человека, который копирует внутренний мир миллионов других обывателей.  И больше ничего.
               И Довлатов - конечно не великий писатель. Его забудут.
               Попытки возвести Довлатова  «на пьедестал великого писателя»  предпринимаемые в той же нынешней приватизированной в 1900-е годы петербургской «Звезде» его былыми  «единоверцами» -  ничем не закончатся. 
     Нельзя сделать  из Довлатова как апологета жизни и ценностей  пошловатого во всем и всегда советского обывателя невысокого пошиба и провозвестника всепоглощающей  Пошлости жизни новых времен некую   неколебимую Скалу  Духовности устремленную в вечность..
        Когда читаешь о Довлатове вот все что о нем известно - ну какая же все таки это обывательщина и какая пошлость и когда он жил в СССР и когда оказался  на «диком Западе»!
          Пошлость - вся его «творческая жизнь» и вся его Биография со всеми ее литературными плодами…
               Вообще подлинной Большой Литературе все время противостоит прежде всего  - Пошлость…
               Пошлость обычно преследует человека во всем - в поведении, привычках, в целях которые он перед собой ставит…
        Но в Литературе и Творчестве она становится - губительной ядовитой змеей любого  таланта.
           Человек мнящий себя настоящим Поэтом хочет быть оригинальным, неповторимым и пишет - вопиющую Пошлость  сам того не подозревая…
            Вот есть у нас в России давно уже такой  журнал поэзии с весьма странным финансированием под названием «Арион»…
                И к нему многие относятся  почему-то серьезно.
               Но достаточно вглядеться в стихи главного редактора этого журнала поэзии Алексея Алехина чтобы понять что это такое -
        «пашню поэзии пашут волы»
        «вдохновение - птичка на сросшихся плоских рогах»
        «ти-у   ти - у»   
      Это поэтические лозунги такие у господина Алехина… Предваряющие поток ПОШЛОСТИ который он благополучно изливает в своих стихах безостановочно… Как будто именно из одной ПОШЛОСТИ и сам и состоит..

«На вокзалах играют оркестры.
Масса цветов, как на пышных похоронах.
Спортивная женщина, 24, ищет друга-автомобилиста
                с иномаркой.
Отделка квартир под офисы и апартаменты.
Винни-Пух торгует баночным пивом с лотка.
Мраморный шарик луны уплывает в солнечном небе.»

  И это называется Поэзией в нашу эпоху… И такой деятель «рыночного лотка» издает годами журнал Поэзии…

      Это  просто чудовищно господа!
       Все что может быть помещено в  журнале такого Редактора не имеет ни малейшего отношения к Большой Поэзии  по определению. 
         Это - ПОШЛОСТЬ В КВАДРАТЕ.
       Только в разных своих  - иногда просто вопиющих - нынешних формах.
      Или вот Заведующий Отделом Поэзии нынешнего питерского журнала «Звезда» (того самого что вечно превозносит Довлатова долго и усердно как великого писателя) Алесей Пурин изъясняется в стихах весьма откровенно –
       
«Неважно - граппа или чача,
а важно - Блок или Сапгир.
Глазеть в морскую даль, судача.
Такая теплопередача,
чуть улучшающая мир.»

    С Алесеем Пуриным тоже все понятно - какая Поэзия может быть при таком «мэтре» как в журнале «Звезда»… Поэзия в духе «граппа или чача»….
           Самое характерное что провозвестниками Пошлости становятся обычно в нашем  литературном сообществе  жулики и проходимцы - те кто пролез в редакторы Отдела Поэзии крупного старого журнала пользуясь произволом реформ Гайдара как Алесей Пурин и не имея ни настоящего таланта Поэта ни каких бы то ни было убеждений…
       Или те кто исхитрился найти спонсоров на издаваемый им журнал поэзии не имея ни малейшего таланта Поэта и обладая до постыдного ничтожным багажом культуры как Алексей Алехин…
        И такими деятелями увы во многом заполнен мир литературы сегодняшнего дня - где жульничество успешно сочетается с амбициозной бездарностью  а главное - с ПОШЛОСТЬЮ.
        Верхом же литературных достижений Нашего Времени является так называемый ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ возглавляемый профессиональным жуликом (реальным аналогом известного некогда Мавроди) скрывающимся под фамилией Гриценко…
            Реклама этого  поддельного Писательского Союза нагло маячит всюду в Интернете… Рядом с новостной колонкой Яндекса и Майл. Ру и так далее…
            Предлагаются все этим Союзом - публикации, хвалебные рецензии, писательские конференции, поездки заграницу, встречи со знаменитостями….
               Только плати…
       Плати самому всемогущему Гриценко - (а может и нынешнему Парвусу    на самом деле у которого давно тройное гражданство как обычно бывает  - Израиля России и США ) -  и он тебе «все устроит»…
           И всероссийскую  славу и международное признание  и бурные и  аплодисменты…
               Люди склонны верить тому что им без устали говорят и внушают…
        Но потом эти попытки «заговорить» и внушить свою правду или якобы правду - надоедают безмерно…утомляют и начинают только раздражать любого нормального  здравомыслящего человека.
            Не надо внушать никому никакой своей правды.
             Надо чтобы то что ты создаешь было выстрадано тобой и выжжено огнем в твоем сердце - как «Реквием» Ахматовой и как «Двенадцать» Блока с другой совсем (с обратной) стороны…
             А потом - можно и умереть.
             Но тебя все равно увидят новые поколения в этом «потом» как их живого современника.
                В этом и состоит суть настоящей Большой Литературы.   




















                КАРЛ МАРКС И МАГИЯ БОГАТСТВА

Начнем  настоящее  краткое,  но  довольно  таки  эмоциональное    эссе    с  тезиса,  может  быть,  несколько  максималистского, но  зато  отличающегося  сущностной  правдивостью  и  вполне  доказанного     самим  реальным  ходом  российской  истории  прошедшего  и  нынешнего  столетий.
  Учение  Маркса,   марксизм  и  вообще  «феномен  Маркса»  был  с  беззаботной  наивностью первоначально  понят и  благосклонно    осмыслен  русской    свободомыслящей   интеллигенцией    плехановского  типа  как   невинное  учение  о  грядущем   торжестве   полной  социальной  справедливости,  о  грядущем  полном  равенстве   и    будущем  удивительном  братстве   людей.
Марксизмом  первоначально  беззаботно   и  безобидно  увлекались  в  России  (молодые философы  и  публицисты  Струве  и  Бердяев  и  очень  многие  другие,  такие  же    молодые, просвещенные  и  по  молодости  мечтательные)  как  этаким   славным    «экономико-поэтическим» эпосом   о путях  построения  гармонического  общества,   в  котором  всем  на  радость  будет  плескаться    у  ног  трудящихся   масс  море   всеобщей   любви,   ярких   весенних  цветов  и    радостного  юношеского   (или  девического  - тут  все  от   пола…)   умиления   благословенной  гармонией   будущего,  которое   имеет    счастливую  историческую  возможность  стать  когда-то  настоящим. 
   На  самом  же  деле  все это  было  зря,  -    наивно, опрометчиво,  глупо   и   очень  опасно   как    и  многие  другие    не  разрешенные  не  только    пресловутыми   властями  предержащими,   но  и     здравым  смыслом    детские    игры.
  Марксизм  -  опасен. 
В   марксизме   таятся      такие  «подводные  течения»,    присутствуют  такой  силы      головокружительные  водовороты    страстей  и    потаенных  порочных  стремлений,  что  никогда  не  позавидуешь  тому  обществу,  которое   попадает,  как  муха  в  паучьи  сети,  в  плен  любой  из  многих  и  почти  всегда  далеко  не безобидных  разновидностей   и  обличий  марксизма. 
В  своей  идейно-психологической   сердцевине  деле   марксизм   как  на  вид   ни  странно  -    это    соблазнительная   утопия   и  завуалированная  мистика,  это своего  рода   мания     и  одновременно  явная магия,  причем   магия  денег, с    которой    срослась  фанатическая  вера   в   мистическое    всевластие  денег   в  мире,    в    их  превращение    в   «идола»    некого   космического   всемирного  рынка,  жестокие  законы  которого  можно    на  практике  опровергнуть,     только  уничтожив  во  имя  коммунистических  грез  всю  объективно  существующую    и  исторически  сложившуюся  реальность.
           Да,  именно  так  -   марксизм    порожден   обычным,  хотя  и  несколько   извращенным   и,  причем,   магически-мистическим   поклонением  «Золотому   Тельцу»,   как  это  явление  с  незапамятных  времен  именовалось.
  Хотя  о  господине  Марксе  как  добродетельном  защитнике  прав,  достоинства  и  мифической  исторической  миссии  пролетариата   уже  написаны   «тонны»   разнообразной   фактологической  и  теоретической   литературы,  важно именно  теперь   заглянуть  в  душу  идей  Маркса, а  душа   эта  -    не  что  иное  как   слепая  и  безотчетная   вера  в  мистическую  природу и  магическую власть   над  миром   денег,   наживы,   капитала. 
 Карла  Маркса    пожизненно преследовала   навязчивая   идея  -     ему,  долгие  годы  мучительно,    с  каким-то  плохо  скрытым  напряжением  и  даже   отчаянием  писавшему  и  так,  естественно,  и  не  завершившему   свой   чудовищно титанический  труд ,    «Капитал»,  постоянно   грезилось,  что  он    скоро  найдет   некий   магический  ключ  к  разгадке   великой  «тайны  денег»,  по  сути  своей   тайны  мистической  и  лежащей  далеко  за  пределами  обычного человеческого  опыта.    
Маркс,  с  его,  с  одной  стороны  бухгалтерской,  а  с  другой  -   болезненной  жизненной  философией   и  психикой,  считал,  что  все  в   жизни     полностью  предсказуемо   и предопределено   наличием  или  отсутствием  денег,  из  которого  вытекает  и  счастье,  и  несчастье,  и  жизнь,  и  смерть и   вообще   едва  ли  не  само  мироздание.
 Деньги  первичны,  а  жизнь  вторична  -  так  можно  (иронически,  конечно)  определить  тот  основной  стержень извращенной  жизненной философии Маркса.
И капиталисты как верил Маркс только и делают, что крадут чужие деньги крадут не принадлежащую им часть «прибавочной стоимости» в процессе производства.  
 Определить  «украденную  часть» этой  самой   прибавочной  стоимости,  а  затем   отнять  ее и    правильно  распределить  - в этом и состоит тот мистический  «закон»,   в  существование   и  огромное  значение  которого   верил добропорядочный   бюргер     Маркс,   любовно  называя  его   неким   «законом  прибавочной  стоимости».
 Распределить  «в  хорошие  руки»     сей   неправедно   присвоенный    капиталистом    «кусок  общего     пирога»  или,  точнее,   известную  «дозу»   довольства и  счастья   - таков вечный  пафос  Маркса,     такова  патетика  идей   этого  духовно   не  вполне  здорового    человека  с   большими  способностям и  теоретика-экономиста.
К  сожалению,  в  общем  виде    «болезнь  Маркса»   как  одна  из  форм  традиционного  поклонения  «Золотому  Тельцу»    вечна  как  мир   и  периодически  становится   среди  людей  разных  эпох,  народов  и  вероисповеданий  «чумой века». 
 На  фоне  же  текущих  исторических  событий   и  явлений    можно, однако,   подумать,  что  эта   старая  болезнь  человечества    «подкосила  под корень»  нынешнюю,  посткоммунистическую   Россию.
  Конечно,  имеет  место  быть  и  то,  что  именно  Россия, если  повнимательнее  вглядеться  в  истекшие  века  ее  истории, не  слишком   подвержена  (хотя  бы  в  сравнении   со  странами  Западной  Европы  и  США)   трудно  излечимому  «заболеванию  деньгами»,   которые  в  ней  обычно,  подобно  очумевшим   от  свободы  и  счастья  вольноотпущенным   каторжникам,   бегут,  летят  куда  хотят,  и  гибнут,  тонут  где  придется…
 Однако,  именно    потому,  что  не  берегут  и  не  лелеют  в    России  деньги,  не  хотят  и  не  умеют   их   расчетливо  приумножать,  копить,  распределять  и   тратить,     может  у  нас  иметь  фатальный  исход эта   опасная  «марксова  болезнь»   -  навязчивая  и  мистическая  вера в то,  что   именно    вечно  ускользающие  ,  но  в  тоже  время  везде и  во  всем  присутствующие   деньги   и  есть  заветный   магический   «кристалл счастья».
Но  вернемся  к    самому  Марксу.
  В  экстазе  познания    пригрезишейся  ему  окончательной  истины   Маркс  блаженно  писал  в  своем  «Капитале»:  «весь  мистицизм  товарного  мира,  все  чудеса  и  привидения,  окутывающие  туманом   продукты  труда  при  господстве  товарного   производства,  -  все  это  немедленно  исчезает ,  как  только  мы  переходим  к  другим  формам  производства.» 
           Увы,  «мы»  (то  есть   общество  и  люди,  его  составляющие)   толком  никогда   не  переходили  и,  вероятно,   никогда так  и  не  перейдем   к  этим  загадочным «другим  формам  производства»,   чем  производство  товарное,  где   никакой  мистики, никаких   чудес  и  привидений,  которые  мерещились  Марксу,  нет  и  в   помине. 
 Вне  стихии  товарного  производства,  преходящий   характер  которой  с  таким   навязчивым  упрямством    стремился   всячески   обосновать  и  доказать  Карл   Маркс, никогда  не  существовало  ничего  иного   кроме  безнадежно  примитивного  натурального  хозяйства  или столь  же  безнадежной  экономически  распределительно-принудительной  системы  производства, причем, если  она при  этом  носила  исключительно  всеподавляющий   характер,   деля  участников  такого  мрачного бестоварного процесса   производства  только  на  две сущностные  категории   -  всемогущих  надсмотрщиков-начальников  и  бесправных  рабов.
В  разделе  первого  тома  «Капитала»  под  заглавием  «Товарный  фетишизм  и  его  тайна»  Маркс   в  соответствии   с  этим  мудреным названием  постулировал   существование  некой  «тайны»,   лежащей   в  основе  обычного  превращения  того  или  иного  существующего  в  природе  или  сделанного  человеком  предмета  в  объект  торговли,  объект  купли-продажи,  то  есть   в  товар.
 Причем,   задавая  риторический  вопрос,   в  чем  же  состоит  эта  мистическая  тайна,  Маркс  давал  такой,  одновременно   и  претенциозно-высокоумный,  и  ошеломляюще  детский  и  смешной  ответ:  «Формы  дерева  изменяются,  например,  когда  из  него  делают  стол.  И  тем  не  менее   -  стол  остается  деревом  -  обыденной,  чувственно  воспринимаемой  вещью.  Но  как   только  он  делается  товаром,  он  превращается  в   чувственно-сверхчувственную  вещь.  Он  не  только  стоит  на  ногах,  но  становится  перед  лицом  других  товаров  на  голову,  и  эта  его  деревянная  башка  порождает  причуды, в которых  гораздо  более  удивительного,   чем  если  бы  стол  пустился  по  собственному  почину  танцевать.»
     Тщательно объясняя,  в  чем  же     по  его мнению     состоит  «мистический  характер  товара»,  Маркс   фактически  исходил  из  того,  что  происходит  обмен-продажа  не  товара    самого  по  себе,  а  как  имеющей       ту  или  иную  денежную  стоимость  условной  «дозы»   довольства,  благополучия  и  счастья.   
  Маркс  не  переставал   удивляться   тому,  что  «лишь  в  рамках  своего  обмена   продукты  труда   получают   одинаковую  стоимостную  предметность.»  Спокойно,  без   особого   мистического  трепета     осмыслить  как  это  так  совсем  разные   вещи  стоят   на   гипотетическом    всемирном  рынке   одинаково,  Маркс   решительно    не  хотел  и  не  мог.  Он был    столь  же  глубоко,  сколь    и  подсознательно   убежден,  что  стоимость  вещи  на  всемирном рынке    или  торжище  не  только  является    утвержденным  Свыше  эталоном    ценности   данной  вещи   для  человека,  но  и  своего  рода  высшей   пробой  этой  вещи на  способность   приносить  блага  и   счастье.
  Марксу,   что  бы  он  ни  говорил  и  ни  думал   о  своем  и  чужом  бескорыстии (кстати,  у  него  в  реальности  особо  и  нет  достоверных    высказываний  на  эту  трепетную  для  коммуниста  тему),  всегда  на  самом  деле   верилось,  что   чем  больше  счастья  может  принести    та  или  иная  вещь,   тем    она  законным  образом   дороже   и  стоит.
 Деньги  же  для  Маркса  есть  некие    «купоны  счастья», с  всевластием  которых   ему  как истинному  коммунисту  официально трудно  было  согласиться   только   потому,  что    их,  этих  денег,     в   изобилии  всем   нигде  и   никогда все  равно   не  достается. 
 Легко  можно   заметить,  что  и  сам   этот   «коммунизм   по  Марксу»     приобретает   в  итоге    мистический  характер -   обретает  форму  вдруг  овладевающей  человеком    мании  достижения  вечного  блаженства,  о  котором  ранее,  до   пригрезившейся   чудесной,  даровой   «бестоварной    раздачи»         вожделенных  благ,  радостей   и    счастья,  даже  и   помыслить  было    невозможно.
 Причем,   деньги,  которые      обожествлял  в  своем  сознании   достопочтенный  Карл  Маркс,   рождаются   фактически  «как  Венера  из  пены  морской»  -   в  итоге   тоже  по  сути   своей   таинственно-мистической,  вполне  сакральной    (подобной  ритуальному действу)   деятельности     всемирного  и  вечного,  поистине  космического  «рынка»,   где  все  реально    существующее  безостановочно,   бесконечно,  неумолимо    продается  и  покупается,  покупается   и  продается…
 Захватит  же  этот    мистически-колдовской   «рынок»   или,  скорее,  как  мы  уже  заметили, всемирное   торжище, согласно  фантазиям    Маркса,    воинственный   и   победоносный,   подобный  в  своей  миссии Всемирному  Потопу     мировой  пролетариат,   захватит,  чтобы     бесконечно  соблазнительное   торжище   сие,  а  вместе  с  ним  и  породивший  это  торжище  объективный  и  исторически  сложившийся  материальный  мир  навсегда  уничтожить  и  этим  судьбоносным   «самосожжением  мира» принести     долгожданную   кровавую  жертву   -  во  имя  избавления   от  непреодолимого  вожделения   к   деньгам  и  избавления   от  жизни  неразрывно  связанной  с  добыванием  этих  денег.
Повторим  и  подчеркнем:  Маркс  совершенно  явно  придает,  без всяких  колебаний  и  умолчаний,      деньгам    неограниченную  мистическую   силу  и  магическую  власть     миром.
 Деньги  для  Маркса  -   на  самом  деле  не  просто   какое-то   условные  «денежные  знаки»,  выдуманные  изобретательным   человеческим  разумом  для  удобного   обмена   одних  предметов и  материальных  ценностей на  другие   в  условиях  более  или  менее  организованного   и   слаженно   живущего  человеческого  общества,   а  воистину   мистические  по  своей  природе  магические «кристаллы  счастья»,  с  помощью  которых     счастье   как  и  все  прочее  «в  подлунном  мире»   продается  и  покупается,  увеличивается  или    исчезает   как  туман  ветреным  утром.   
   Разом   взять  и завладеть   всеми  этими сокровищами,  всеми  этими   магическими   «кристаллами  счастья»,  за  которые  люди  так  отчаянно    борются,   а    потом   так  фантастически  благородно  -  широким  «пролетарским   жестом»   утопить,  похоронить,  отправить колдовские деньги  эти    в  небытие   навсегда  -   вот, навязчивая  и  благородная  до     умопомрачения,  до   фанатизма  и   безумия  идея,      одолевавшая      воспаленное  воображение   Карла  Маркса. 
Но  что  же  тогда  все  таки  будет, что   реально  случится  после  этого    торжественного   «жеста»   победившей  мировой  революции,  когда эти     загадочные     и   колдовские,  проклятые   и  вожделенные,  бесконечно  ценные   и   всемогущие      деньги,   наконец,   исчезнут?
Тут    в   контексте    правоверного  первоначального марксизма   далеко   не  все  ясно:    то  ли  тогда  всем  на  радость  утвердится   некая затянувшаяся  на  вечность  нирвана,  то  ли  навеки  установится  восхитительное  и      совершенно  неземное,    райское   блаженство… 
 По  крайней  мере,  очевидно  одно   -     восторжествует  нечто  совершенно    «заоблачное»  по  отношению  ко  всей  предшествующей   истории  человечества   -   состояние   сказочного   Зазеркалья,  где,  как хорошо   известно   хотя  бы   со  времен  Льюиса   Кэролла   все   фантастично,  неестественно   и  вообще   «совсем  наоборот».
 Особо  же,  как  бы  для  «галочки  на  полях»,  заметим  в  этой  связи,  что  названное      Зазеркалье    -    в  данном  случае    не  просто  выдумка,  а  тоже  своего  рода  экстаз   или  транс,  в  который  можно   попасть,  «провалиться»   в  итоге   пролетарской   мировой   революции  действительно   прямо таки   как  кэроловская  девочка Алиса   вдруг   провалилась     в  волшебный  колодец. 
Для  нас   же  в  России    любопытно    также   то,  что   мы-то  как  раз   в  своем  русском   мире,   как  модно  говорить  сегодня,  дно  этого  волшебного   колодца  хотя  бы  отчасти   уже  и   «взаправду»    видели    -   видели  не  менее  отчетливо,  чем   видела  его  ошеломленная Алиса   в  образе  странного   начальника - Кролика,  видели  -    причем,  отнюдь   не  во  сне   и  не  мельком   -    в  образе   настоящего        друга  детей и  оставшегося  в  реальных  анналах  истории    отца  народов  товарища  Сталина,  как  известно,    реально  существовавшего  коммунистического    вождя-праведника  и    истинного  марксиста-ленинца.
               
___________________________________


Карл  Маркс   как  и  очень  многие  просвещенные    обыватели  разных  эпох  и  народов   не  хотел  и    не  мог  осознать  очень  простую  вещь   -   благополучие   жизни  человека   и   его  счастье   определяется,  прежде  всего,  внутренним  состоянием  этого  человека,   которое,  конечно,  зависит  в  той   или  иной  мере  от  многих   внешних  по  отношению  к  самому  человеку  факторов  (в  том  числе  и  от  наличия  у   него  денег  и  вообще  материальных  благ),   но  отнюдь  не  порождается  и  не  поддерживается   исключительно  этими  внешними  для  человека  факторами   самими  по  себе.

__________________________________________

      
Маркс  в  своем  «Капитале»  любовно  констатировал   уже  в  его  время общеизвестное,  но  лично  его  всегда  необыкновенно  озадачивавшее   и  поражавшее: «Товарная  форма  и  то  отношение  стоимостей  продуктов  труда,  в  котором  она  выражается,  не  имеет  ничего  общего  с  природой  вещей  и  вытекающими  из  нее  отношениями   вещей».  Затем  же       наш   многомудрый  теоретик  марксизма    с  умиляющим   удивлением     заявлял:  «Чтобы  найти   аналогию  этому,  нам  пришлось  бы  забраться  в  дебри  религиозного  мира.»
  Действительно,  как  загадочно!    Вот,  например,  мыло и  чайник   стоят  на  полке  магазина,  допустим,  рядом  и  «оба»   стоят   100  руб.  А,  ведь,  какие  они  разные!  Чайником  нельзя  намылить  руки,  а  из  куска  мыла   не  налить   себе  чашку   чаю!  Вот,  уж,  чудеса  так  чудеса!   Без  погружения  в  «дебри»  религиозного  мира  и  «трущобы»  религиозного  опыта  такое  не  только  Марксу,  но    и  вообще  никому  не  осмыслить.
Однако,  если  отбросить  неуместные  шутки,   почему  же  все таки  Карлу  Марксу    как  талантливому  экономисту-теоретику    так  трудно  было   вполне  смириться  с  тем   фактом,  что  порой  совсем  разным,  несовместимым  друг  с  другом  и  по  разному  вписанным   в  мир  и  его  природу  вещам   присуждается  одинаковая  стоимость?
 Потому,  что  стоимость  и  есть,  как  был  убежден     Маркс,  мистическая  суть   вещей,  данная  им  Свыше  и  потому  заслуживающая  обожания  и  поклонения  в  форме  культа  денег  и  магии денег.   
  Скрытая  мистическая  подоплека  верований  Маркса и   самого  сотворенного  им   первоначального  марксизма,  на  наш  взгляд,  такова: своевольный человек-де   идет  против  замысла  Творца,  сотворившего   стоимость  вещей,  всемирное  торжище  и  правящие этим торжищем   деньги,  чтобы  он,  человек,   был  бы  вечно  счастлив  и  пребывал  бы   в  денежном  раю,  распределяя  изначально  благословенные  деньги   если  не по совести  (вопрос  совести  казался  Марксу  сомнительным),   то  «по  труду».  Но  в  образе  капиталиста  и  организованного  им   общественного-экономического  мироустройства  человек  восстает  против  своего  Создателя   -     берет   себе  и  только  себе  намного    больше    денег,  чем   реально  заслужил.  И  тогда  сама  мистическая  природа  денег     трагически  меняется,  как  бы    перерождается  или   переворачивается  наизнанку    -    деньги   из  благословенных  становятся  проклятыми,  вместо  святости  в  них  обнаруживается   «дьявольская  личина.»  В  подобном  уже  «дьявольском   обличьи»   деньги      остается  только    ввергнуть  в  пучину  небытия  («во  ад»)  вместе  со  всем    порожденным  ими   миром   зла.
   После    же  этого  всеочищающего  низвержения  в  бездну  денег  и  мира , ими  созданного  в  итоге  подобной  Всемирному  Потопу  мировой  пролетарской  революции,   воцаряется  вокруг  уже некий   «небесный»,  совершенно  неземной  коммунизм,  при  котором   люди   станут  ангелами,  а  ангелы  -  людьми   и  небо  сравняется  с  землей   или,  по  крайней   мере,  произойдет  что-то  подобное.
  Сектантский  бред  и  отъявленная    мистика,  замешанная  на  вере  в  магию денег,  в  их  способность  стать   неоскудевающим  источником всех  ценностей,  благ  и  счастья?  Естественно.  Но,  увы,  таков  по своим  первоистокам  весь  марксизм,   изучать  который    стоило  бы  в  наше  время  уже не  столько   историкам-экономистам,  сколько  психоаналитикам,  кропотливо  и  терпеливо  исследующим  природу      разнообразных   навязчивых  идей   и  многоликих   маний  и  фобий.

_________________________________________________

Маркс  всю  жизнь   мучился   болезненным   в  его  сознании  вопросом:  сколько  же  именно    капиталист  недоплачивает   рабочему,  какую  же  именно  часть  прибыли  своего  предприятия  он  присваивает  лично  себе,  а  не  пускает   на  возобновление,  усовершенствование и  расширение   своего  производства?   Это,  как   казалось  Марксу,  во  что  бы  то  ни  стало  надо  точно установить!  Тогда  и  только  тогда,  как  фанатически  верил    Карл  Маркс,  проблема   благополучия  и  счастья человека  будет,  наконец,  навечно  решена,   поскольку   «лишние  деньги»  у  капиталиста  можно  будет  изъять   или   даже лучше  -   поскольку  только  тогда   откроется    научно обоснованная       и  потому  законная  возможность  уничтожить   самого  наглого  капиталиста,  а    вместе  с  ним   все  «зловредные»  деньги  как  таковые   и  затем  решительно  и  бесповоротно      двинуться     в  направлении   заоблачного  мира  коммунизма,  к  которому  ведет   хотя  и  жесткая,  но  прямая  как  стрела   историческая  дорога     благой   в  своей   демонической   жестокости  диктатуры  пролетариата.
   Странные  и  страшные  сказки,   замешанные   на  «химерах»  мистических  грез?   Конечно.  Но,  опять  же,  на  подобном  смешении действительности   и  фантастических  видений,  где  малое  и  реальное  (проблема  прибавочной  стоимости)   причудливо,  нездорово  спутано   с  великим  и  фантастическим   (идея    мировой  пролетарской революции )   и  замешан   весь  марксизм,  такой  же  путанный,  извилистый   по  своей  внутренней  логике  и  несколько  галлюцинаторный   как  и  личностное  сознание  его  создателя,  господина  Карла  Маркса,  которому,  на  наш  взгляд,  надо  было  бы  желать  в  свое  время   не  успешной   проповеднически-революционной  деятельности,  а  доброго  душевного  здоровья.
Карл   Маркс  с  бухгалтерской  рассудительностью    и  мещанским   трезвомыслием  писал  о    взаимоотношениях  крестьянства  и  церкви  в  средневековой  Европе:  «Десятина,  которую  он  (крестьянин  -  С.Н.)  должен  уплатить  попу,  есть  нечто  несравненно  более  отчетливое,  чем  то  благословение,  которое  он получает   от  попа.»  И   свободолюбивый  ( по  легенде)   и  честный  (как  теоретик  капитала)  Маркс  естественным  для  себя  образом   гневно   неприемлет  такой  миропорядок,  при  котором   реальная  десятина  обменивается   (торгуется)   на   пустое    благословение.
   Менять,  по  Марксу,   можно  и  нужно   только  «вещи  на  вещи»,   товары  на  товары.   Только  такой  товарообмен  будет  в  контексте  построений    «Капитала»   обоюдовыгоден  и  честен.  Если  же,  например,  певец  поет  за  деньги,  то  это  уже     -  обман.
 Ведь, решительно  невозможно     зафиксировать  точно  «стоимость  голоса»!  Ну,  разве,  по  громкости  или по  тембру  -   бас,  скажем,  дороже,  тенор  -  самый  дешевый,  можно  сказать,  бросовый  товар…
 Что  же  говорить  о  стоимости  поповского  «благословения»  -  как  его  взвесить,  с  чем,  с  какой  приправой  и  в  каком  виде  его  съесть  или  на  худой  конец    каким  образом  его  можно  просто  потрогать…
 Да  и  нет  никакого  благословения  -  сказки  все,  обман,  миражи…  Другое  дело  -  деньги.  От  них-то  наше   счастье  и  сама  жизнь  реально  зависит.  У  кого  деньги   -  у  того  все:  власть,  благополучие, справедливость, сам  Космос,  все  сущее  и  вообще  все,  все,  все…  «в  кармане»,  упаковано  и  обеспечено…  купил,  продал,  получил,  съел…  вот,  и  вся  жизнь  «как  на  ладони»,   так уж  устроен  мир,  хотя,  конечно,  можно  его  и  переустроить..,  только  бы  определить,  какую  часть  прибавочной  стоимости  ворует  капиталист,  причем,  очень  точно, научно  определить..,  а  остальное  уже  пустяки,  дело  житейское  -   мировая  революция,  «мировой  пожар  раздуем,  господи  благослови».., это  уже  -    серые  будни нашей   революции,  главное   -   разобраться  окончательно  с  прибавочной  стоимостью,  раз  и  навсегда  разобраться, все  научно  обосновать,   доказать,  чтобы  и  не  было  ее  вообще,  чтобы  исчезла  она  с  лица  земли,  проклятая,  во  веки  веков! И   деньги,  чтобы  исчезли,  и  старый  мир  чтобы  исчез!  Все,  все,  все  будет  новое!  Как  на  небесах  и  лучше,  чем  на  небесах!  Сама  земля  станет  небесами!  Всесмешение!  Счастье!  Очищающий  потоп!  Скорее, скорее…  надо  непременно  писать  и  писать  «Капитал»,  надо  дописать  его,  а  то  не  успею..,  умру…   И  умер.
Остался  марксизм.  Социал-демократы.  Серьезный  Каутский.  Наглые    Ленин  и  Троцкий.  Маленькие и  мерзкие  Каменев  и Зиновьев.  И, наконец,  злодей  Сталин. И  это    уже  апофеоз,  «песнь песней»   -  лагеря,  расстрелы  и  горы  трупов,  чудовищная  бедность  и  оболваненность   народов  всего  огромного  СССР…
 А  виной  всему  что?  -      Мучительная  проблема  присвоения   «избытков»  прибавочной  стоимости,  недописанный  «Капитал»,   жизнь  изгнанника  в  туманной   Англии,  фантазии и  мечты   одинокого  революционера   вперемежку  с  экономическими  штудиями   и  навязчивые  идеи,  неотвязные,  всюду  преследующие,  как  тени  или  как  черти…

              _________________________________________

 
      Такова,  как  нам  представляется,  краткая  «летопись»  болезненного  потока  сознания  Маркса  как   создателя  марксизма  и  таков  пунктир   в  значительной  мере  кровавой  и  уже  посмертной   истории  этого  самого  марксизма,  не  принесшего  не  только   полностью  разгромленной  перелицованным  в  ленинизм  марксизмом  России,  но  и  вообще  никому  и  никогда   ничего  хорошего  -   одни  восстания,  диктатуры,  репрессии,  террор,  бредовое  экономическое  устройство,  вождизм  и  полный  развал   свободной духовной  культуры.
            Вывод?   -  Больные  идеи,  идеи-мании,  замешанные  на  мистике  и  магии,  особенно  если  эти  мистика  и  магия  связаны  с  вожделенными  деньгами,  которых всегда  хочется  и  всегда мало,   действительно  заразительны,   действительно  крайне  опасны,   способны  распространяться  по  миру  как  некогда   распространялась   чума,  способны  безжалостно  косить  и  косить  людей  как  траву,  лишая  их  того  самого  права  на  жизнь  и  на  счастье,  ради  утверждения  которого,  казалось  бы,  были когда-то  вполне  благонамеренно,  но  как-то  нездорово,  болезненно,  как  в  навязчивом   бреду,   созданы.

                БАЛЬЗАМ    ВЫМЫСЛА  И   ЗАБЫТЬЕ   СКАЗОК               

       Если   бы  где-то  (вообразим,  что,  на  совершенно  фантастической  пока      Всеобщей Торговой  Ярмарке)  существовал   материально   некий  павильон  «Продукты художественной литературы»,  то  вывеску   на  нем  следовало  бы  повесить   именно  такую,   а  не  какую-нибудь  попроще   или   же,  наоборот,   позаковыристей,   поизящней.   Если  бы…
           Но  в  известном  смысле   такая  «Лавка  товаров  литературы»   на  нынешнем    Всемирном  Коммерческом  Торжище,  которым  стал  компьютеризированный   современный  мир,    достаточно давно  уже  существует.  Не  будем   шутить  дальше,   скажем,  на  тему  (в  российском  варианте):  «пенсионерам  и  ветеранам  за новые  грезы  о   прошлом  -   скидки   30%!!!»),  а  заявим  совершенно  серьезно:  все   воображаемое   действительно   существует!  Причем,   существует   вовсе  не  « в  известном  смысле»,  а   в  смысле   самом  прямом  и  буквальном.
           Воображаемое,   кажущееся,   грезящееся,  чудящееся    совершенно   реально  в  духовном  плане.  В   мире  материи  его,  допустим, в  данный  момент  все таки  нет  (хотя  мысли   человека,  например,  теперь   достаточно  успешно  пытаются    фотографировать,   а  скоро,  несомненно,  изобретут   и  их  какую-нибудь компьютерную,  резонансную   или   иную   томографию),  но,  тем  не  менее,  в  мире   духовном  все  воображаемое      существует  с  той  же    несомненностью   как  в  мире    материальном  существует  тот  дом,  в  котором  вы  живете…
         И   ярких примеров  тому  -   великое   множество.
          Возьмем  хотя  бы   пример   следующий   -   любовь.  Причем,   любовь  обычная,  простая,   как   протокольно  теперь  говорится,  «половая  любовь»,  любовь  между  мужчиной  и  женщиной,  та,  без  которой    как  принято  издавно    верить  и  реальная  жизнь  бедна,  и    без  которой    просто  непредставима   вся    классика   мировой    литературы   (школьных  примеров  насчет   «половой  связи»   Данте  с  его    Беатриче  дотошно  разбирать  не  будем).
           В  России  это  прекрасно   понимал  уже  Вл. Соловьев,  создавший   целую   философию половой любви,   столь   же поэтически  утонченную,  сколь  и  философски  продуманную,   изощренную.
          Половая  любовь  для  Вл. Соловьева  -   вершина  индивидуальной    жизни  человека.  При  этом  любящий,  по  Соловьеву,  видит   и  ощущает  влюбленным  взором    отнюдь  не  материальную  реальность    образа   возлюбленной  или  возлюбленного,  а  тот  образ,  который  создан   его   воображением.  Вл. Соловьев  писал:   «При  любви  непременно  бывает   особенная  идеализация  любимого  предмета,  который  представляется  ему  совершенно  в  другом  свете,  нежели  в  каком  его  видят   посторонние  люди.  Я  говорю  здесь  о  свете  не  в  метафорическом  только  смысле,  дело  тут  не  в  особенной  только   нравственной  и   умственной  оценке,  а  еще  в  особенном  чувственном  восприятии:  любящий  действительно  видит,  зрительно   воспринимает  не  то,  что  другие.»
Обратим  внимание   на  последние  слова  Соловьева,  что  влюбленный   «зрительно  воспринимает  не  то,  что  другие»,  то  есть   действительно  видит  иную,   нематериальную  реальность,  ту  реальность,   которой  в  материальном  мире   -  нет.  Причем,   влюбленный  способен  хотя  бы  некоторое  время и действительно жить  в  этой       нематериальной реальности,   принимать  именно  ее   за   подлинную  действительность!
             Близко  знавший  Вл.  Соловьева  как  человека   Е.Н.Трубецкой  вспоминал:  «С  юных  лет   и   почти  до  конца   своих  дней  Соловьев   провел   большую   часть   своей   жизни  в  состоянии  эротического  подъема.»  От  себя  заметим  -  не  только   Соловьеву  подобный  «эротический   подъем»  был  свойственен:  способны  любить,    любят  и  испытывают  экстазы  любви  очень  многие   люди.  Чуда   или  особой  избранности  в  этом  отнюдь  не  проявляется,  но  роль  воображения,  фантазии   в  созидании  такого  явления  как  любовь  между  мужчиной   и  женщиной    огромна  и  по  сути  является  решающей. 
            Любить   же,    особо   заметим  мы  далее,   можно,  естественно,   не  только  «лиц  другого   пола»  (отнюдь  не    имеем  в  виду при  этом    столь   модных  ныне  гомосексуалистов).
            Можно  влюбиться,  например,  в  идею    и  тоже   жить  в  ином,  этой  идеей  рисуемом  идеальном  мире,  которого  другие,  «непосвященные»,  не  видят   и  не  понимают. 
           Так,  собственно,  и  делали  утописты всех мастей   -   принимали   воображаемое,  грезящееся   за  действительное   и  благополучно   жили  «в  мире  ином»,  явно  невидимом  и  нематериальном.
             И   продолжим далее   -  нередко   все  наши  знаменитые  и  не  очень  знаменитые   утописты,  как  известно,  становились  и  фанатиками,  делались  более  или  менее  агрессивными  по  отношению   к  тому   реальному  миру,  который  казался  им  безнадежно  низким  в   сравнении  с  теми   светлыми  и  идеальными  мирами   иными,  в  которых  они  духовно   чувствовали  себя  своими  и     счастливо  в  сладких  своих  грезах  пребывали.
          То  есть    и,  казалось  бы,      безобидные   светлые   грезы  об   идеальном  мире    способны   порождать   агрессию  в  отношении  к  миру  реальному  и  всем  кто  в  этом  реальном   земном  мире  «по  факту»  рождения  пребывает…   
  Если  же  мы,  однако,   вдруг  попробуем  вдруг вовсе «отменить»      любые    фантазии  и  грезы   мы    уничтожим    этим    не   только   любовь (заменив  ее   диким  животным  сексом),  но  и  духовность   вообще,   оставшись  наедине  с   бумажными деньгами,  бездушными   вещами,   мертвыми  предметами,  а в  лучшем   случае   -   наедине  (  в  этаком   равенстве  и   тождестве! )   с     растениями    и  животными.
            Собственно   человеческое    тогда  в  нас  просто  исчезнет,  «растает  как  дым»,  кроме,  разве,    типичных  именно  для  человеческих  особей     двух  ног   (редкие  двуногие)  вместо   обычных  в  животном  мире  четырех  лап  или  копыт.
             Хотя   если  мы   допустим   нечто   совершенно  противоположное   -  полный   произвол     грез,    фантазий     и  прочих  случайных  и  не   случайных  порождений   нашей   одухотворенности,   то   тоже    рискуем  оказаться    в  этаком  всемирном    Голливуде,   который,  как  известно,   (имеем  в  виду   Голливуд  реальный)  итак   давно  является  узаконенной   и  процветающей    «фабрикой  грез»    всемирного   и,  как  ни  обидно    многим    противникам  глобализации,  общечеловеческого  значения. 
Чтобы   было  понятнее,  что  это  за  Новый Голливуд  будет   такой,   если  фантазии  обретут    полную  и  окончательную   власть  над   реальностью,  вспомним  сталинскую Россию,   где  жили  и   «накануне  коммунизма»,   и  в  воистину  неописуемом (обставленном  такими  бодрыми  песнями,  такими  жизнеутверждающими  фильмами,  таким  неугасимым  энтузиазмом!)   советском  счастье   и  в  то  же  время  то  и  дело  «ни  за  что»   погибали    посреди  ГУЛАГА  от  мучений  и  издевательств,  а,  уж,  как   днем  и  ночью      дрожали  от  страха  подобно  осенним   листьям   под  лощеным  сапогом   небезызвестного   «усатого  товарища»  и  его  подручных! 
               Проще  же  говоря,   сталинская  Россия   - одна совершенно  реальная, огромная,   всепоглощающая  и  чудовищная   коммунистическая  галлюцинация   или  греза,  к  которой   привело   как  раз   всевластие   безответственных   коммунистических  (или   большевистских,  если  быть  совсем  точным)   фантазий,    сказок   и  глупого    вымысла.
              То  же,  что   даже самые  соблазнительные  и  даже  высокодуховные  на  вид  фантазии  бывают,  увы, одновременно и    безответственно  глупыми   на  самом    деле,  и  весьма    вредными   в    России   почти  всегда    признавать   упрямо  не  хотели…               
            Так, даже  уже упоминавшийся выше наш знаменитый философ-мечтатель,    Вл.Соловьев,  не  хотел  же  признавать,   что  любимая  им  «иная  действительность»,  видимая  глазами  возвышенного  воображения    влюбленного,   может  вдруг   нежданно-негаданно  материализоваться  и  стать   самой  настоящей   «здешней  действительностью»,  с  которой  ты  будешь  мучаться  так  же    как  мучается  неисправимо  наивный   ро-
мантик-муж    с      пошловатой и  распущенной   женой-гуленой     (что,  на  наш  взгляд,  с  «соловьевцем»    А. Блоком в  конце   концов и  случилось   в  итоге   его   законного  брака  со  своей  так  называемой   Прекрасной  Дамой)…
  Словом,   жизнь, конечно,  прекрасна   и  удивительна,   однако,   самые  разнообразные,  остроугольные  и  косоугольные,   камни  в  этой   нашей  жизни   -  повсюду.
 Не  успел   влюбиться   не  говоря  о  том,  что  в  девушку  -   просто   в   грядущий  миропорядок,   как  этот  миропорядок,  материализовавшись  в  действительности,   начинает   творить   зверства   «пуще  прежнего»…   Не  успел   освободиться  от   одной   иллюзии    как  уже  попал   в  лапы  другой…
              И  так, увы,   «до  самого  конца»…
              Остановиться  же  и  не  верить  никаким    фантазиям  и  грезам     тоже  никак  невозможно   -   сразу  же   наступает   полной  обезличивание,  обездушивание  «всего  и  вся»,   полное  отупение  и  мертвый  покой,  как  будто  кто-то  очень  большой  и  очень  вредный   вдруг   нагло  и  навсегда  тушит  «духовный  свет»…   
               Однако,   вернемся   к  литературе  и  культуре.
               Литература  и  культура   это  -  прежде  всего,  мир  нематериального.  Иначе  говоря,  литература  и  культура  -   духовны,  есть  порождение  духовного  творчества,  как  бы    степень  возвышенности  этого  творчества  в  разных  случаях   ни  оценивать.
                Бездуховная  культура   -  нонсенс  или  антикультура  по  определению. Думается,  вполне  очевидно,  что  без  прямого  участия  духовности  ничто  -    ни  плохое,  ни  хорошее  -  в  культуре   создано   быть  не  может.
               Важно   потому  раз  и  навсегда  осознать,  что  культура  и  литература   -  это     апофеоз    именно   нематериального  мира,  его  самое  зримое   (помимо  религии)  земное  проявление.
    В  частности,  у  литературы  сегодня  уже  может  и  вовсе  не  быть  никакой  «материи»,  то  есть никакого   бумажного,   книжного  текста  или  рукописи-машинописи.  А  то  ли  еще  будет… 
             Когда-то  литература,  может  быть,    вообще   превратится  в  некое,  невообразимое  ныне,   компьютерное  или  иное  действо…
Но  при этом  литература,  если  она   «еще  будет»,  навсегда  останется  сферой  духа,  сферой  нематериального   и  все  в  ней  (на  ее  условных  «страницах»)  происходящее   останется,   прежде  всего,  вымыслом,   плодом  художественных  фантазий  и  грез.
        Так  нужны  ли,  рассуждая  глобально,  человеку  вообще   эти  грезы   и  вымысел  литературы?  -  Нужны!   Нужны    также  как   надобны    человеку  грезы  и  сны  как  таковые,    без  которых  человек  -   всего  лишь  средоточие  животной  плоти.  Но…
           Вместе  с  тем  среди  грез  литературы   бывают   и   откровенные  кошмары,  причем,  такие,  которые  имеют  свойство   быстро   материализоваться  и   уже  не   услаждать  жизнь,  а  угрожать   ей  и  разрушать  ее.
               Мы,  например,  считаем   типическим  отражением   ждавших  своей  материализации  и   чудовищных   по  своей    сути  революционных  грез  о  новом  мире,   который  сменит      старый  мир   в  итоге    запланированного  уже  в  умах  революционных  «действователей»  всеобъемлющего политического  и  социального   переворота  и   знаменитый  роман   Достоевского  «Бесы».
             Уже  во  времена  Достоевского   революционные  грезы    тех,  кто  намеривался  стать     творцами  нового  мира,   создали  этот  новый  мир   на  уровне   ментально   и  энергетически   заряженного  образа, которому  оставалось  только   при  благоприятном  стечении  обстоятельств   (а  оно,  на  наш  взгляд,  не  заставило  бы  себя   ждать   в  любом  случае)   материализоваться.
               Потенциально,   как  перспектива  и  в  определенной  степени   как  неизбежность  этот  мир   уже  тогда,  во  времена  Достоевского,   реально  существовал,  но   -  еще   только  ожидая  своего  воплощения  в  физических  формах. 
              И  Достоевский   просто,  если  угодно,     как  медиум   увидел   это  духовным взором   и   отобразил   увиденное  в  череде   художественных  образов,  наполнивших  его  роман  «Бесы».
  Причем,  вновь  особо  подчеркнем,   -    этот  пресловутый  новый  мир  действительно  уже  итак,  без  вмешательства    гениальности  Достоевского,  существовал в  те  времена  в  духовном пространстве   человечества   как     образ  или,  если  быть   точным,   как  как  ментально  и  энергетически  заряженное  злонамеренное «облако  будущего» ,  способное  воплотиться в  настоящем,   в  материальной    яви человеческой  жизни  в  любой сколько-нибудь  благоприятный  для  этого  исторический   момент.   
            И     практически  неизбежен  вывод:  любой   литературный  вымысел   потенциально  отнюдь  не  безобиден!  Он,  этот  вымысел,  всегда  чреват  тем, что  может  запросто   «опрокинуться»  в  явь  жизни,  вдруг  материализоваться  в  ней,  сколь  бы  надуманным    и  нереальным   первоначально  ни  казался.
           Потому  мы  принципиально не  согласны,  например,  с  давним  программным  высказыванием    В.Набокова,   сформулированных  им  в  курсах  лекций  перед  американскими  студентами:   «Литература  -  это  выдумка…  Всякий  большой  писатель  -  большой  обманщик.»   Литература  и   искусство,  как  это  ни  странно  на  первый  взгляд,  в  известном   смысле   программируют  и  проектируют   жизнь   -  в  своих  миражах,  грезах,  в  своем  море,  казалось  бы, «чистого  вымысла».
                Порой  самые  невероятные  литературные  грезы   способны   вдруг  материализоваться  в  окружающей  реальности   к  ужасу  даже  самих  их  создателей,  не  говоря  уже  о  тех,  кто  эти   злокачественные   художественные  грезы   употреблял  как   «духовную  пищу»,  увлекаясь  ими   как   дети  увлекаются  страшными сказками…
                Думаем,  что  отец  Павел   Флоренский   был  прав,  заметив  в  революционные  годы  «бесовское»  у  Александра  Блока  (в  известной  статье  «О  Блоке»).       Блок  духовно  «считывал»  где-то  на  просторах   бушующего  в  России  революционного  бунта  чисто  «бесовскую  вакханалию»  в   своей  поэме  «Двенадцать»  и  при   этом  не  ужаснулся   как  Достоевский  перед  личинами  распознанных  им «бесов»,   а  в   экстазе  попытался  слиться  с    революционной   «бесовской  оргией»,     отдаться  ей…   
                Что  в  итоге  получилось  мы  хорошо   знаем   -  и   по  печальным  реалиям  последующей  российской  истории,   и  по  печальной    жизненной   судьбе  самого  наслушавшегося  «голоса  революции»  Блока.
Обратим   внимание   вместе  с   тем,  что  в  случае  названных  двух   выдающихся  русских  творцов-писателей,  Достоевского  и  Блока,     кошмарные  грезы,   которые  они   так  ярко    отобразили в  своем  творчестве,  были  созданы  и,  так  сказать,  «засланы»  в  духовный  мир все  же   не  ими  самими.
               А,  вот,  в  одном  из   романов  Евгения  Вагинова  его  герой,  Свистонов,   сочиняет  и  сочиняет…   и  в  конце  концов     сам  попадает  в  роман   собственного  сочинения.  И  это   -    уже  изображение  заблудившегося  в  собственном    личном  вымысле, в   собственных   фантазиях   и    грезах   человека.  Таких  же  людей   -   великое   множество.
 Причем,   «своими»  для  подобных   заблудившихся  в  вымысле  людей    становятся   в  огромном  большинстве   случаев  (за  бедностью  собственного  воображения)  какие-нибудь  взятые  напрокат   литературные  грезы, художественно  оформленные политические или  эротические фантазии…

                Потому  создание    абсолютно    любой  «фабрики грез»,  на  наш  взгляд,  -  дело  далеко   не   безопасное,  хотя  порой,  конечно, для  сильных  мира  сего   весьма  выгодное. 
                Мы  бы  даже     предусмотрительно  написали  такой,  например,  плакат   перед  входом  в  современный  «рыночный»  (особенно  дешевый,  «в  мягких  обложках»)   литературный    мир:   «Осторожно   -    чистый  вымысел!»  Или  же   другой,  более  нетрадиционный  по  идейной  «ориентации»:  «Берегите  себя!     Бесконтрольные   фантазии  и    грезы  опасны для   здоровья!»    
          К  чему же  мы  все  таки  призываем? - К обыкновенной   творческой    целомудренности   в  сочинительстве,  к  преодолению  писателями  необычайной художнической  распущенности  при  создании всевозможных  вымышленных,  насквозь  иллюзорных  миров,  в которых  писатель   желает  прописать   хотя  бы  на  время  и  самого   себя,    и  своих  читателей…
Вместе  с  тем  необходимо  все  таки  признать,  что  обычно,  в  исторически  зафиксированных  случаях  «классический» литературный  вымысел,  конечно  же,  служил в  основном  добру  и,  причем,   -  именно  творчеству  добра,  творчеству  светлых   реалий  человеческой   жизни,  которых,  «не  будь  литературы»,  и  вообще  бы,  вероятно,     не  существовало.
Один   из  мыслящих  современных  авторов,  Ирина  Светлова,    удачно  заметила  в  «Новом  Мире»:  «Религия  маскирует  вопросы, наука  порождает   бесконечное  количество  новых,   и  только  искусство  стремится  создать  иллюзию   ценного   гармоничного  мира,   так  необходимую  для  поддержания  мыслящего  существа  во  вменяемом  состоянии.»  («Новый  Мир»,  2014. №12,  «Постцинизм  Сорокина»).  Полностью  согласиться  с  такими  словами    очень  соблазнительно.  Только  обратим   особое внимание  все  же  на  следующее   в  цитированном  отрывке:  «искусство  стремится  создать  иллюзию  ценного  гармоничного  мира..» Не  просто  иллюзию!  Искусство  создает  реальный, пусть первоначально и   «вымышленный»  прообраз   вожделенного  идеального        мира,   который  на  самом  деле  легко  может  воплощаться и  издавна  воплощался  во  многих  своих  компонентах  в  реальность   человеческого  существования! 
Вновь вспомним  «вершину  индивидуальной  жизни»  (по  Вл.Соловьеву)  -  половую   любовь.   В  интересной  работе  «Подражатели»,  опубликованной  недавно  в  журнале  «Звезда»  (2014,№10),   известный  современный  автор,  Александр  Жолковский,  приводит   следующий,  почти   классический,  список   «архетипов»  литературной  (т.е.  русской  литературой  отображенной)   влюбленности:

«Татьяна  воображает  себя  героиней   всех  читанных  ею  романов  («Евгений  Онегин»);
     Марья  Гавриловна  из  «Метели»  «была  воспитана  на  французских  романах,  а,  следственно,  была  влюблена»,  а  при  объяснении   с  Бурминым  вспомнила  письмо  Сен-Паре;
Герман    копирует  признание  в любви  к  Лизавете   Ивановне   из  немецкого  романа  («Пиковая  дама»);
Печорин  в  «Тамани»  увлекается  контрабандисткой  потому,  что  она  напоминает  ему  ундину  Ламотт-Фуке,  Миньону  Гете  и  героинь  новейшей  французской  литературы   (Юной  Франции”)…»
Вывод  же  Александр   Жолковский   вполне   обоснованно  делает   из  подобного  перечисления     «архетипов»  влюбленности   следующий:  «Все  это  восходит   к  прародителю  европейского  романа  «Дон-Кихоту»,   герой  которого  во  всем,  включая   любовь  к  прекрасной   даме  Альдонсе/Дульцинее,  руководствуется   прочитанным.»
Вместе  с  тем   стоит  все  же    признать  и    подчеркнуть  и  следующее:       как   Пушкин,  так  и  Лермонтов,   что  бы  ни  говорили те  или  иные  нынешние  литературоведы     о  чисто  литературных   истоках  их  творчества  и  его  важнейших  подражательных  компонентах,   все  таки,  бесспорно,   изображали   -    причем,  более  или  менее   правдиво    -   русскую  жизнь   их  эпохи,  а  не   просто  искусно   воссоздавали  в  своих  творениях  те  или  иные  литературные   образцы   или  руководствовались     собственным   совершенно    произвольным    вымыслом.   
               Значит   же  это,  что  и та  любовь   которую  и  Пушкин,  и  Лермонтов  в  своих  произведениях  описывали ,   была    ими   хотя  бы   частично  все  таки  «взята  из  жизни»,   из  русской   жизни  их  эпохи. 
             Это  же  в  свою  очередь  свидетельствует  о  следующем:  со  времен  Дон-Кихота мировая литература  со  всей  несомненностью   властно  материализовывала  в  реальности   человеческого существования  на   земле    романтическую любовь  мужчины  и  женщины,  хотя  эта  любовь  изначально  в  огромной  степени   являлась,  вероятно,    действительно  романтическим    «чистым  вымыслом»   самой  литературы.
                Вот, вам  и  мнимая  зыбкость,  так  называемая  «невесомость»  плодов   литературного  вымысла! 
       Нет,  как   раз  устойчивое   представление  о   неспособности  литературного   вымысла  стать  «плотью  и  кровью»  реальной жизни,  материализоваться  в  окружающей  человека  действительности  и  есть    иллюзия! 
            После   же  такого  заявления   просто   неизбежно  вновь    констатировать  и  следующее,  весьма    актуальное   сегодня:    продукты  любого  художественного  вымысла     имеют  свойство  «заражать» своим  содержанием реальную  жизнь,  происходящее  только  «на  страницах  литературы»   имеет   свойство порой  парадоксальным,  непредсказуемым  и   не  всегда  приятным   образом  материализовываться  в  окружающей  нас жизненной   реальности.
               В  одном  своих   пронизанных   ностальгией  по  истинно  прекрасному  и  возвышенному  эссе    Александр  Мелихов   весьма  проницательно     заметил:  «Подозреваю,  что  поэзия  и  есть  наследница  сказки  в  нашем   мире,  тщетно  пытающимся  быть  рациональным…» («Звезда», 2014,№9, «Поэзия  и  сказка»).   Со  своей  стороны    добавим:  не   только  поэзия,  но  и  вообще   литература   есть  наследница    сказки в  нашем  мире,  тщетно  пытающимся  быть  рациональным…
           Сказки   в  мировой  культуре  есть  исторически  закрепленный   опыт  духовного  общения  и  единения  человека  с  миром  чудесного,  когда  чудесное  оказывается  не  только  ближе  и  понятнее,  роднее,  но  и  -  неизмеримо   материальнее,  зримее,    осязаемее…   Именно   тогда  чудесное   становится,  помимо  прочего,   и   потенциально  способным  к  воплощению  в  объективной  реальности    нашего  существования!
                Сказка  является    в  известном  смысле  коренным   «архетипом»   литературы   вообще,  литературы   «всех  времен  и  народов».   Литература  всегда  и  всюду  в  конечном  счете  только  и  делала,   что  по  мере  сил  подражала и  подражала   волшебной  сказке… 
                Вернуться   в  старые  добрые  времена,  вернуться  к  сказочным  истокам  литературы   -   несомненно лучшая  из  всех  возможных  «историческая цель»  в  нынешнюю  с  виду  бескомпромиссно   рациональную  и  меркантильную    эпоху  «всеобщего  рынка».      
Причем,  возвратиться  к  истокам   -   отнюдь  не  значит  вновь  и   уже старчески  «впасть  в  детство»…  Ведь,  хотя  прогресс,  вроде  бы  (в  материальных  формах  организации  жизни   по  крайней  мере)  и  существует,  жизнь  все  равно       кружится   и  кружится   по  спирали,   что  на  самом  деле  -  прекрасно.

               Только  стоит  все  же   помнить:  есть  и  глупые,  есть и   страшные,  жуткие  сказки.  И   потому   не   все    сказки   заслуживают    того,   чтобы  их,   как  в  старой советской   песне  пелось, «сделать  былью».   Особенно  в   России.




           ГАЛЛЮЦИНАЦИИ   КАК   «ФОРМУЛА    ЛИТЕРАТУРЫ»
   
 
     Мы  не  собирались  создавать  строго  научное  или  особо  наукообразное  сочинение,  обращаясь  к  заявленной  в   заглавии  проблематике.   Однако,  поскольку  тема  данного  эссе с  виду способна  и  озадачить,  и  даже  показаться эдакой  клеветой  на  нашу  славную  литературу,  то  начнем  мы  это   эссе  -  для  разъяснения  темы  -    все  же  с  цитаты  из  медицинской  статьи  справочного  характера:   «Очень  многие  люди  склонны  думать,  что  галлюцинации  могут  возникать  только  у  людей  с  нездоровой  психикой,  белой  горячкой,  или  под  действием  наркотического  угара.  Но  это  далеко  не  так.   Возникновение  галлюцинаций  достаточно  сложный  процесс,  обусловленный  самыми  разнообразными   причинами,  и  их   наличие  совсем  не  означает,  что  человек  чем-то  болен…   Галлюцинации,   возникающие  у  здоровых   людей,  чаще  всего  называют  иллюзиями.» 
            В  свете   выше  приведенной  цитаты,  думается,    вполне  понятно,  что   как  особая  форма  грез  и  иллюзий   видения,  наваждения  и   «генетически»  весьма  близкие  к  ним  галлюцинации   легко  могут  становиться  своего  рода   властным  энергетическим  потоком,    питающим  художественную  литературу. 
        Эти  галлюцинации,  видения  и  наваждения  в  сравнении  с  обыкновенным  вымыслом,   обладают  как  бы   особой   духовной  плотностью  и  особой  реальностью,  реальностью  «тонкой  материи»   духа,  которой  буквально  пропитаны  все  психофизические  процессы,  не  сводимые  к  грубо  к  явлениям   грубо  материального   мира   и    простой  физиологии. 
        Вспомним  концовку  «Приглашения  на  казнь»   Владимира   Набокова:  «Мало  что  оставалось  от  площади. Помост  давно  рухнул  в  облаке  красноватой  пыли.  Последней  промчалась в  черной  шали  женщина,  неся  на  руках   маленького  палача,  как  личинку.   Свалившиеся  деревья  лежали  плашмя,  без  всякого  рельефа,  а  еще  оставшиеся  стоять,  тоже  плоские,  с  боковой  тенью  по  стволу  для  иллюзии   круглоты,  едва  держались  ветвями  за  рвущиеся  сетки  неба.  Все  расползалось.»   
        Это  -  исполненная  впечатляющего  натурализма  картина    исчезновения,  «расползания»  в  никуда  именно  наваждения,   галлюцинации,  которой,  собственно,    и  был  весь  мир   фантастической  тюрьмы,  описанный  Набоковым  в  «Приглашении  на  казнь»  во  всех  подробностях  и  с  утонченным   мастерством.
       Где  как  ни  в   «бесовском»  наваждении   или   «в  объятиях»  властной  галлюцинации   можно  увидеть  такую,  например,   сцену  -   вальс  обреченного на    казнь  героя  со  своим  тюремщиком:    «…тюремщик  Родион  вошел  и  ему  предложил  тур  вальса.  Цинциннат  согласился.  Они  закружились…»  А,  ведь,  этой,  невольно   запоминающейся  «картинкой»,   набоковское   «Приглашение  на  казнь»   едва  ли  не  начинается  -   услышав   свой  приговор,   его  герой,    Цинциннат,   едва   вернувшись   в  свою  камеру,      упоенно   вальсирует  со  своим  стражником  и  лишь  жалеет,  что  «так  кратко  было дружеское  пожатие  обморока»,   пережитое  в  фантастическом этом   вальсе.   
       Причем,  наваждение,  галлюцинация  в  набоковском художественном исполнении   -  отнюдь  не  фарс   и   не литературная   игра,  а    затягивающая  в  себя мучительная  реальность,  только  с  виду  красочная,  а  на  самом  же   деле  безнадежно  мрачная   как    и  любой  кошмар   и отчетливо напоминающая кое  вопиющее бесовское  колдовство,   неумолимо  «обволакивающее»    героя-жертву.
     Собственно,   любое   колдовство   тоже     есть    своего  рода  галлюцинация,  которая  в  итоге  волшебной  магии   является  на  смену    грубо  и  плоско  материальному  миру  вместе  с характерным  для  этого  мира   трезвым  «рассудочным»  сознанием.
      Это  мы  отчетливо  видим,  например,  в  «Петербургских  повестях»  Гоголя  и,  в  частности,    в   «Невском  проспекте». Околдованный неизъяснимой   дьявольской  красотой    распутной красавицы гоголевский   герой,   художник  Пискарев,  «носивший  в  себе  искру  таланта», трагически  покончил  с  собой:  «Бросились  к  дверям,  начала  звать  его, но  никакого  не  было  ответа;    наконец  выломали  дверь  и  нашли  бездыханный  труп  его  с  перерезанным  горлом.»   
      Таково  колдовство  красоты.  И  можно   твердо  сказать,  что  галлюцинацию,  вызываюмую  чарами сладостной  и  мучительной   красоты, Гоголь  изобразил  не  только  ярко,  но  и  очень  реалистично. 
       Между  прочим,  далеко  не  случайно,  что  именно  Гоголь,  ослепительной  женской  красоты   действительно,  на  наш  взгляд.    суеверно  боявшийся,  на  редкость     ярко  высказал  эту   фантастическую,  можно  сказать,  галлюцинаторную в  самой  своей  навязчивости   мистическую  «идею-ощущение»  -    женская  красота  губительна   и   распутна.
     Характерно даже  и   то,  что  в  преддверии  самоубийства  гоголевский Пискарев  находится  во  властных и  мучительных  объятиях  именно наваждения,  галлюцинации:  «…сновидения  сделались  его  жизнию, и  с  этого  времени  вся  жизнь  его  приняла  странный  оборот: он,  можно  сказать,  спал  наяву  и  бодрствовал  во  сне.»
       Отметим   и  следующее:  как  у  Гоголя, так  и  у  Набокова   видение,  наваждение   и  галлюцинация  есть  своего  рода   апофеоз  заполняющих  всю  жизнь   без  остатка    «извращений   души».
        Так,  в  «Приглашении  на  казнь»  Набоков  рисует  явно  извращенный  и  извращенческий  мир  -   рисует    с   затаенным упоением. 
         Например,  об  извращенно-патологической  «идиллии»   Цинцинната  с  его  тюремщиком,  Родионом,  мечтательно   и  изощренно  сказано:  «У  Родиона  были   васильковые  глаза  и,  как  всегда,  чудная  рыжая  бородища… Родион,  обняв  его  как  младенца,  бережно  снял,  -  после  чего  со  скрипичным  звуком  отодвинул  стол  на  прежнее  место...,  а  Цинциннат  ковырял  шнурок  халата,  потупясь.  Стараясь  не  плакать.» 
       От  этих  витиевато-ласкательных  строк    становится  отчетливо  мерзко   на  душе     -   галлюцинация  воплотившейся  в  «плоть  и  кровь»  жизни  вопиющей   мерзости   настолько   явственна  и   ощутительна,  что  ее,  кажется,  можно  даже  потрогать...
        Гоголь  в  сравнении  с  Набоковым в  своей  художественной  трактовке  наваждений-галлюцинаций   целомудреннее,  пожалуй,  даже  возвышеннее.
        В  «Невском  проспекте»  Гоголя  среди  наваждений-галлюцинаций    есть  все  же     отблески  какого-то  света  -  как  бы   отзвуки неведомого  чуда,  несказанной  гармонии, возвышенной    и  светлой   тайны,  хотя реально  свидетельствуют  они     вовсе   не    о  прекрасном,    а  таят  в  себе   лишь  одно  единственное -     обман   и    пошлость.
     Но  пошлость  -  все  же  паскудство,  а  у  Набокова  в  «Приглашении  на  казнь»  мы  видим  как  раз торжествующее,  упоенное   собой паскудство,  принявшее  облик   колдовского  наваждения-галлюцинации,  которой,  несомненно,  и  является  вся  описанная  Набоковым в  «Приглашении  на  казнь»  история  пресловутой    неудавшейся «казни»  Цинцинната.
      Показательно,  что течением  исторического  времени  галлюцинации-наваждения,  отраженные  в   художественной   литературе,  как  бы   духовно  деградируют   -  жутко-извращенного  в  них  становится  все  больше  и  больше.
       Исторические  горизонты в  ХХ  веке  становились  все  мрачнее  и  мрачнее,   -  и   литература   послушно  и  зеркально   отражала  это.
      У  Андрея  Платонова  в  «Котловане»  злобным  наваждением  становится  буквально  все   им  изображаемое.  Собственно,  никакой  «яви  жизни»  в  «Котловане»  уже  и  нет:  явью  становится   откровенная   галлюцинация  -  люди  роют  и  роют   котлован-могилу  сами  себе.
      Уже  и    саму  здоровую,  осмысленную  и  полноценную  жизнь  можно    назвать  в  контексте  «Котлована» лишь  галлюцинацией,   а отображенная   Платоновым   так  называемая    реальность  -   просто     запредельна,  недоступна  для   постижения здравым  умом,   как естественным  образом запредельны  «художественные детали»  подлинного  ада,  где  грешники  «поджаривают»  сами  себя   на  огне   всепожирающей   страсти,  веря  при  этом    в  счастье,  расцветающее  из  пепла  их  загубленных   жизней.
       Известно,  что  «пограничные»  состояния  сознания  -  между  сном  и  бодрствованием,  полуобморочным трансом  и  уравновешенным  «трезвомыслием»,  даже  между  психической  вменяемостью и  сумасшествием  -  очень  часто  обнаруживают  в  человеке  «сверхспособности»:   повышенную  восприимчивость   к  телепатии,  обостренную  интуицию,  элементы  ясновидения   и  пр.  Эти  состояния  используют   врачи-психотерапевты  и профессиональные маги,  стремясь  вызвать у  своих  клиентов-пациентов  галлюцинации    своего  (или  их)    уже реализованного   намерения  в  целях     последующей  действительной    материализации   этого  намерения  в  физической  жизни…
        В  известном  смысле    подобную  материализацию  наваждений-галлюцинаций   мы  нередко  наблюдаем  и  в  художественной  литературе.
        И  мы всерьез   можем  назвать  истинного  писателя-творца   магом  или  волшебником,   каковыми,  кстати  сказать,   некоторые   выдающиеся  писатели   (тот  же  Набоков, например)  себя   втайне  и  считали.
        Только  всегда  ли   являются   писатели  такими,  уж,  добрыми  волшебниками,  милыми  чудесниками,   славно  «насылающими»   на  читателя  светлые  колдовские    чары  своих   добрых  и  милых  чудес?  -    Едва  ли.   Ведь,  взял,  да,  и создал   уже  в  зрелые  годы   Набоков свою    знаменитую   теперь   на  весь  мир  «Лолиту»  -   выпустил  в  мир  свою  двенадцатилетнюю    «фею  любви»,  обворожительно  греховную  до  умопомрачения…   И  все  теперь,  вопреки  уголовным  занонодательствам  разных  стран   мира    и  всеобщей  праведной  борьбе  с  педофилией,    в   это   наваждение,  как  зачарованные, верят  и     верят   -  фильмы  про  «Это»   или  о  том  «Как  Это  было»  снимают ,  сами  себя  Лолитами  называют  и  играют  в  то,  что  их,  таких  нежных,  хрупких  и  маленьких,    соблазняют  здоровенные  дяди  с  большими  усами (и  не  только   усами)… 
         И  зачем  все  это   было   «измыслено»    таким,  несомненно,   ярким   и  необычайно  умным писателем   как  Набоков?   Да,   и   не  просто  «измыслено»,  а  выпущено  в  мир  как   гипнотически  действующая  галлюцинация,  вскоре  ставшая  вполне  массовой  в  силу  свойственной  ей   необычайной   «духовной  плотности»,  почти  материальности. 
        Ну,  что ж,  приходится теперь  жить   и  с  тем,  что   множатся  у  нас  уже  и  Лолиты…  Делать  нам    с  этим  уже   нечего   -   искусство  есть  искусство,     магия  есть  магия,  а  колдовство  есть  колдовство.   И  сила  «оных»  огромна.
         Мы  подозреваем,  между  прочим,  то   многие  художники   слова  так  или  иначе  (сознательно  или    бессознательно)  пользуются  своей  неординарной,  иногда  просто   необычайной    духовной   энергетикой    в  творчестве,  внедряя  ее  в  создаваемые  ими  образы,  как  бы  пронизывая  ею  свои   произведения.  И  это  не  всегда   замечательно,  а  порой  -  небезопасно  для  читателя  в  духовном  плане,  может «заразить»   или    околдовать    как  «флюидами»  красоты  и  добра,  так  и   «испарениями»  уродства  и  зла.
       И  художественное   творчество  тогда    становится    откровенной   разновидностью  магии.   
         Вспомним  хотя  бы  роман  Достоевского  «Бесы».
         Откуда  взял  Достоевский,  что  революционеры  намеренно  творят  одно  лишь  зло  и  злонамеренно  утверждают   «царство  зла»  под  прикрытием  идеалов   добра,    являясь  в  действительности  самыми   настоящими,    самыми   реальными  бесами?    Из  знаменитого  тогда  нечаевского   дела  с  убийством  студента  Иванова   в  «эпицентре»?   Вряд  ли.    Это  был,  конечно, живописный  и  крайне  мрачный  эпизод  русской  революционной  истории,  но  не  более   того.   Героизма,   благородства,  идеализма  и  самопожертвования  «ради  блага  народного»  многих  и  многих  сотен  русских  революционеров  этот  эпизод  не  отменяет. 
        Дело  же   в  действительности  состоит   в  том,  что  Достоевский  (как  и  Гоголь,  как  и  Эдгар  По,  Кафка  и  многие  другие  писатели-творцы)  был,  прежде  всего,   визионером и  отчасти  магом -      был  способен     как  художник  слова  видеть   иную  реальность,  чем  обычные  люди,  реальность  духовных  сущностей,  духовных  субстанций,  окружающих  материальную  жизнь  и  отчасти  растворенных  в  ней,  а  затем   умел гениально   воплощать  эту  невидимую  реальность   в  художественной  литературе.   
        Подобную  «иную  реальность»,  невидимую  для  обычного  человека, Достоевский,  несомненно, и  видел,  и  любил   
(отчасти   бессознательно)     и  потому    чаще  всего  и  отображал.   Причем,  не  только  в  «Бесах»,  но  в  той  или  иной  мере  во  всем  своем  творчестве.
        Или  вспомним  Блока.
        Конечно,  в  его     революционной   поэме  «Двенадцать»    есть    «бесовщина»,  о  чем  уже  в  революционные  годы  писал  отец  Павел  Флоренский.
         Чувствуется,  отчетливо  чувствуется  в  «Двенадцати»,  что   это  -    апофеоз  настоящей  бесовской  вакханалии,  апофеоз  ее колдовского темного   угара,  напоминающий  «пляски  смерти».    Ничего духовно  светлого,  никакой  действительно  очищающей революционной грозы,   никакого  духовного  преображения  в  поэме  нет  и  в  помине   -    только  разгул  диких  страстей,  дикой  воли,  причем,  воли    именно  бесовской.
        Александр  Блок  тоже   был  визионером.  И  он,  как  Достоевский,  как  Гоголь,   отчетливо   видел  несветлые  «миры  иные».   Только  Блок  имел  несчастье   в  финале   жизни  этим  своим  визионерством   поэтически  вдохновляться  -   слушать  «голос  революции»    и  т.  д.  И  финал   жизни  Блока  оказался  потому   особо  трагичен   -    как  возмездие  за духовное слияние  с  миром   нечисти  и  зла  Блок  «потерял  дар  речи»,   потерял  способность  творить,  а  в  конце  концов  и  жить.
       Но,  ведь, глубоко несчастлив  был в  конце  жизни и  Гоголь.    Героев   его  «Мертвых  душ»   Николай  Бердяев  не   случайно  назвал   «духами  русской  революции»  в своей знаменитой  одноименной  брошюре   революционных  лет  -   это  действительно на  самом-то   деле    настоящие  мерзкие  бесовские   хари,  все  эти  Ноздревы,  Собакевичи,  Плюшкины,  Коробочки.  Они  -  вневремены,   они   есть    -  бесы,  всегда  так  или  иначе    орудующие  в  жизни    и   в  благоприятных  для   духовной  нечисти  условиях   непременно  становящиеся   «движущими  силами  нашей  революции».      
         И сам   Гоголь  прекрасно  понимал,   что  он  создал,  кого  и  зачем  выпустил   «на  Свет  Божий»…  Это  и  мучило  Гоголя,  неописуемо  терзало  его  в  финале   жизни. 
        К  тому   же  трагедия  Гоголя  еще  и  в  том,  что  своим  духовным   взором он  видел   только  зло  и  уродство.  Ведь,  невыносимо   больно    быть,   например,   ясновидящим,   как  бы  прикованным «свыше»  только  лишь  к  созерцанию   ада   кромешного…  А  вопреки     всему  детскому   веселью  и  юмору  «Вечеров  на  хуторе  близ  Диканьки»   Гоголь  таковым  и  был  -   страдальцем,  вечно  созерцавшим    «сцены  из  жизни  Ада».
            Блок,  как  и  его  духовный учитель,  Вл.Соловьев,   визионером  быть  сознательно  стремился. 
          Со стремления  к  визионерству  Блок  и  начинал  свой  творческий  и  духовный  путь.  Только  видел  ли  действительно  Александр Блок   неземной  свет  небесной  женственной  красоты  вслед  за  Вл. Соловьевым   или  просто    подражал   своему  кумиру  и  учителю?  -   Нам  кажется,  что  ближе  к  истине  второе:  только  подражал,  погружался  в  пучину   юношеского  вымысла,  а настоящего  «света  небесного»  так  и  не  увидел  и  в  творчестве  своем  не  запечатлел.  Действительно   увидел   духовным  взором  и  запечатлел  в  своей  поэзии  Блок  одно  единственное   -   «страшный  мир»,  не  лишенный  прекрасного,  но  жестокий  и  трагический,   наполненный  мятущимся,  не  знающим  умиротворения       демонизмом.
         А,  вот,  от личного  облика  и  творчества  Вл.Соловьева  действительно  веет   неземной  гармонией  и  мистическим    неземным  Светом, воистину «светом   небесным».  Это  абсолютно  очевидно.
         Дело  даже   не  в собственно  философском  или  нравственном  содержании   конкретных  и  особенно  больших  сочинений   Вл. Соловьева,  -   таких  как  «Оправдание  добра».   Дело  в  том,  что  все  эти   соловьевские  произведения  могли быть   написаны  только  в  особом  состоянии  сознания    -    состоянии   надмирного  духовного  «парения»,  когда  зримы  и  близки  светлые  и  прекрасные  «миры  иные»,  а      бесконечно   мала  и  далека  вся  проза  земной  жизни,  вся  ее  сутолока,    духовная    ущербность.   
       Именно  этим  творчество  Вл. Соловьева  и   притягивает  к  себе  самых  разных  людей  разных  поколений  и  мировоззрений,  для  которых  сами  философские  построения  Вл. Соловьева  подчас  «темны»,  далеки  и  непонятны,   притягивает     -  воистину  как  мистический  духовный  магнит,   как   сгусток   пронзительно   светлого  духовного  излучения.
        Так  что  духовный   свет  -  это  тоже  реальность  художественной  литературы.
          Только  все  же  так,  уж,  исторически   сложилось,  что      более   рельефно,  выпукло   и  зримо   отображены  художественной  литературой  духовные  явления  и    силы   мрачного,  демонического,   а  порой  и   действительно  бесовского   свойства.  Без    Мефистофелей  и    Воландов  разного  калибра,  без    видений,  наваждений,  галлюцинаций    и  несветлых  «чудес»  с  ними  связанных,  художественная  литература    почти  никогда  не  обходилась.
        С  позиций  неукоснительного  жизненного  реализма  и  даже  просто  по  человечески  это,  может  быть,  и  вполне  понятно,  но  все  таки   жаль…   






               

                О БОЛТОЛОГИИ

                Судьбы  русского  поэтического  слова   

              Главное   отличие   советской    поэзии  от  русской  поэзии  -  пристрастие    к  рифмованным  разговорам,  к  «болтовне   в  рифму»  и   решительная  неспособность  даже  и  выдающегося советского   поэта  создавать  музыку  стиха,   изображать  словами  как  красками,  музицировать  словами,  рисовать  словами   или,  говоря  иносказательно,  пользоваться  поэтическим  словом   как  кистью  и  смычком,  а  не  как  возможностью   громко  покричать,  поругаться,    поучить    или    даже  - и   это  самое  умное,  что  мог  позволить  себе  в  поэзии истинно  советский  стихотворец  любого  ранга  -  со  значительным   и  солидным  видом  порассуждать  «в  рифму». 


             Именно  этим   высоким  «болтологическим  градусом»  в своих стихах  разительно  отличаются,   например,   советские поэты  Евтушенко  и  Кушнер  от   несоветских поэтов  Пастернака  и  Мандельштама,  хотя  «и  те,  и  эти» в  основном  жили,  вроде  бы,   при той  же  самой,  одинаковой  для  всех,    советской   власти. 
           Первые  -  только  и  делают,   что  разговаривают   и  разговаривают   в  стихах  и  просто  не  умеют  писать  иначе:  рифмуют  свои     рассуждения  и  мысли,  иногда  к  чему-то  громко  призывают  «в  рифму»  (имеем  в  виду  Евтушенко)    и    делают  вид,  что  это  и  есть  поэзия   -   поэзия  «для  народа»,  конечно,  поэзия  как  рифмованная  проза   и   чистая   риторика  или,  проще и  откровеннее   говоря,   как то довольно   бессмысленная,  то  наставительная,  «учительная»  болтология,  чутье  на  которую  и    радостное  одобрение  которой  у  советской  власти    было  несомненное  и   всегда   безошибочное.
            Без  промаха  отсеивавала   советская  власть    «своих»  от   «чужих», «пригодных   для  советской  печати»  -  от «непригодных»,    «инородных»  и,  соответственно,   преследуемых   в  той  или  иной  форме  и  степени   (можно  и  просто  не  печатать  -  как  Кривулина,  а  можно и   на  Север  выслать  -  как  Бродского)  за  попытки  использовать поэтическое слово  «не  по  советски»  -   капризно    рисовать  им   или   виртуозно  музицировать,      созидать   с   помощью   вдохновенного   поэтического  слова  прекрасные  и  странные,  иногда  неизъяснимые  миры  свободы,   не  имеющие  никакого  определенного   отношения  к  тому,  что   происходит   на  улице,  на  производстве   или,  тем  более,  на  партсобрании.
               Совдепия   благополучно  развалилась  под  истошные  вопли    о  благословенной   «перестройке»    уже  четверть  века  назад.  Но   навыки  насиловать   Поэзию   рифмованной  болтологией,  привитые России   покойной  советской  властью    «всерьез  и  надолго»  -   остались.
             Никто   из  солидных  поэтов   былой   совдепии  теперь  не  признает, что  он  -  поэт  социалистического  СССР   (это  уже    неловко),  но,  конечно  же,  каждый   кто  им  был   -  им  благополучно  и  остается.   Как  тот  же  Александр  Кушнер.
               Кушнер   как  печатался  при  советской  .власти,  так  и  теперь  печатается   во  всех  журналах  -   в  «патриотических»   и  «непатриотических», в  «левых»  и  «правых»,  в    тех  которые  из  «пятой  колонна»  и в  тех  которые  «за  Родину,  за  Путина»  -    и  везде  разговаривает  и    разговаривает   более  или  менее  в  рифму,  видимо,  по  советской  привычке     полагая,  что   это  и  есть  проявление   подлинной  Поэзии.
              Последняя  публикация  стихов  Кушнера - в   оппозиционном «путинизму»  и  любящем    даже   новомодние  изыски  в  художественном  слове     общественно-литературном  журнале «Знамя» -  так   откровенным  образом  и  озаглавлена:    «Тихий  разговор»  («Знамя»,  2015,  №6).
               Любопытно,  что  никаких  особо  ярких  и  примечательных  художественных  образов  в   этих  своих очередных  «тихих  разговорах»   в   стихах  Александр  Кушнер  даже  не  пытается  и  создавать    -   нет или   почти  нет в  них  ни запоминающихся художественных  сравнений,  ни ошеломляющих метафор,  ни   чарующих   художественных  иносказаний,  а  видны  преимущественно  водой  льющиеся  из  строки  в  строку     «слова,  слова,  слова»   и  только  и   слышно   нескончаемое,  неутомимое   «разговаривание»   под  видом  причастности  к  истинно   поэтическому  слову:

                «К  испытаньям  душа  ни  готова
                Ни  в  семнадцать,  ни  в  семьдесят  лет.
                Ей  бы  радости   снова  и  снова
                И   наглядных   весенних  примет!»
          Ясно,  азбучно  ясно  по  этим  весьма внятным   строкам    чего  нашему   престарелому ныне   поэту   все  так  же   хочется  -  очень  хочется  ему  столь же любезных  как   и   в  былые  веселые   годы  «весенних»   удовольствий и  радостей,  а  вовсе  не каких-то там  испытаний  или  даже,  тем  более,    прозрений. 
       Это  само  собой  разумеется.  Только  для   причастности   к большой   Поэзии   этого   -   маловато.  Как  маловато,  например,  для  истинной  причастности  к  такой   Поэзии,  например,  следующих,    очень   незамысловатых  признаний:
                «Напрасно  скалы   придвигаются
                И  соблазняет пистолет:
                Из-за  любви  и   впрямь    стреляются,
                А  из-за  Ватерлоо  -   нет!»
              Заметим  в    связи  с  этими  строками  что,   были     все  же    в  истории и  те   доблестные  войны,  и  те предводители  доблестных  войнов,  которые  предпочитали   погибнуть  в  бою,  чем  проиграть   битву  врагу  и  позорно  сдаться  в  плен,  хотя  нашему  разговорчивому  поэту   это  -  совершенно  неинтересно.  Ему,  конечно   же,  весьма  и  весьма  приятно   представлять,    что  можно  запросто  проиграть   «битву    жизни»  и  вовсе  не  расстроиться,  а  даже  наоборот  -  найти  и  в  этом  свою  выгоду,  свое  место  под  солнцем…
              Иногда  Александр  Кушнер    бывает,  однако,  и  еще  более   откровенен  в  стихах-признаниях,   разговаривая  в  них   сам с  собою     не  без    удовольствия:

                «Как  мы  стихами  восхищаемся
                Какой-нибудь  строкой  поэта!
                Не  взять  ли  слово   «пресмыкающееся»
                В  стихи,  хотя  и  странно  это…»
              Действительно  «пресмыкающихся»  в  стихах  нам  всем  очень не  хватает!            
              Иногда,  впрочем,  Александр  Кушнер,  вдруг   наивно  или  как  бы  наивно   озадачивается  посреди  своих поэтических   признаний:  «Зачем  открывается  дверца  шкафа  //  Тайком,  ни  с  того,  ни  с  сего,   сама?»  Однако,  тут  же   начинает     отнекиваться    от  такой  невидали,  как  и от   всего  необыденного,  небывалого  и  необъяснимого:  «Я  не  отвечаю  за эту  дверцу,  //   За  мысли  и  чувства  не  поручусь.» 
            Все  неординарное   и  непредсказуемое  для  Кушнера   -  за  пределами  его   мира.
              Строгий  расчет  и  неукоснительное   трезвомыслие   в    стихах  -  главное  для   советского  и  постсоветского   поэта   Кушнера,    «стержень»    его  творчества.   Если же   это  расчетливое   трезвомыслие     вдруг   подводит,  то  поэту  Кушнеру  становится  очень  горько  и  он  с  обидой  признается:  «А  я –то  думал:   надо  впечатленья  //  Копить  и    чуть   ли  не  нумеровать.»   
             Тем  не  менее,  признанный  поэт  былого  СССР,  Александр  Кушнер,  умеет    поговорить иногда   хорошо,  убедительно   и авторитетно   и  с  самим  Богом.   Ни  больше,  ни  меньше:
             «Ко  мне  он  не  сходил  с  Синайской  высоты,
               И  снизу  я  к  нему  не  поднимался  в  гору.
               Он  говорил:  Смотри,  я  буду,  там  где  ты
                За  письменным  столом сидишь,  откинув  штору.
                И  он  со  мною  был,  и  он  смотрел  на  сад.
                Клубящийся  в  окне,  не  говоря  ни  слова.
                И  я  ему  сказал,  что  он  не  виноват
                Ни  в  чем,  что  жизнь  сама  угрюма  и  сурова.»
               Вполне  логично,  что   и  сам  Бог  получил    наставления  и   ободрение   в  собственной  «благой  деятельности»  на  земле   от  поэта   Александра  Кушнера…   И,  конечно  же,  получил   при  личной  встрече  и  в  частном  разговоре   -   может,  и  чаю и  попили  вместе,  если  у  тов.  Кушнера  была  минутка-другая  поболтать  с  товарищем   Богом   приватно…
                Удивляет  в  цитированных  выше  строках  другое  -   вдруг  ворвался  в  них,  пусть   как  бы    ненароком   и  совсем  осколком, образ сада,   «клубящегося  в  окне».  Посреди     самодовольного   описания  авторитетной   личной «беседы  с  Богом»  неожиданно,  совсем   вдруг   проскальзывает     -  сад,  клубящийся  в  окне.    Хорошо,  ведь,  этот образ    и  звучит,  и  видится   -  как  колыхание  теней  и    изваяния  тумана.., хорошо,  поэтично  и  неизъяснимо  прекрасно.
                Видимо,  и  тов. Кушнер  что-то   о  тайнах   былой  русской  (досоветской) поэзии  косвенно  знает   -   или  слышал:   может  быть   при  личной  беседе  с  тов.  Блоком  во  время  приватной    встречи в  своем   кабинете за  чаем  с   узнал…
                Тогда,  помнится,  Бог  уже  вышел   из  кабинета  тов.  Кушнера, вежливо   попрощавшись,  а   уловивший  «голос  революции» отечественный  классик,  Александр  Блок  только  вошел,  вежливо  поздоровавшись…  И  оба  они в  порядке  очереди  очень  внимательно  выслушали  тов.  Кушнера -  и  оба  все   поняли  и  хорошо  усвоили:  «Что   делать?»  и  «Кто  виноват?»,   и  про  то   как  «декабристы  разбудили  Герцена»   тоже   в  очередной  раз,  наверное,  узнали   и  удивились… 
                Вместе  с  тем  тов.  Кушнер  никогда  ни  за  кого  ни  прямо   голосовал,  он   -  только  разговаривал,  разговаривал  преимущественно  сам  с  собой  (это  особо  примечательно)   в  полном  недоумении   и  при  полной  прострации  созидающей  поэтической   мысли:
                «Я  у  окна  стою в  недоуменье,
                Вечерней  тенью  залит  и  уныл.
                Как  будто  день  сказать  хотел  осенний
                О  чем-то   мне  под    вечер   -   и  забыл.»         
               
               
                _____________________________________________________




          Однако,  не  будем  больше  мучить  сарказмом  славного  советского  и  постсоветского  поэта,  Александра  Кушнера,   который  издавна  нравился  тихим  интеллигентам,  любившим  и   при  советской  власти,  и  после  ее  безвременной  кончины  посидеть-поговорить-посудачить  на  кухне   «о  том  и  сем»  и  при  этом  ничего  решительно  не  только  не  делать,  но  и  всерьез  не   думать…  Пусть  эти   смирные   люди   хотя  бы  вдоволь  наговорятся  -    тяжело  же  всю  жизнь  молчать,  ничего  при  этом  толком  не  ощущая  и   не думая…
        Мы   же    пишем,  собственно,  о  другом   -    об  экзистенциальном  смысле  настоящей    поэзии.   Он  непременно  должен   быть. И  выражается этот   экзистенциальный   смысл  большой  Поэзии   всегда  в  чем-то  до  конца  неизъяснимом   -   в  вольно  и   странно  клубящихся  поэтических образах,  чувствах, звуках,  созидающих в  неожиданных  своих   сочетаниях  целый мир,  непостижимый   в  своей  красоте  и  чарующий,  а  вместе  с  тем  приносящий  нам  ощущение    высокой  духовной  осмысленности  существования,  которое  ничто  кроме   поэзии  принести не  может…             Невольно  вспоминаются  при  этих  словах  замечательные   строки  Георгия  Иванова:
                «Эмалевый  крестик  в  петлице
                И  серой  тужурки  сукно
                Какие  печальные   лица
                И  как  это  было  давно



                Какие  прекрасные  лица
                И  как  безнадежно  бледны  -
                Наследник.  Императрица,
                Четыре  великих княжны…»
           За  этими  строками  -     в  ореоле   поэтически прекрасного,  вся   навсегда    потерянная  безвозвратно, ушедшая    в  небытие   былая,  досоветская  Россия,   императорская  Россия…  Хотя,  ведь, и  не  был же Георгий  Иванов  стойким  монархистом,  но  как  истинный  Поэт  -  создал  замечательный  экзистенциальный  образ   поруганной,  убитой  красоты  и  высокой   гармонии осененной  императорской   властью  и  избранностью    русской  жизни,   безжалостно  расстрелянной  -  пролетарской  революцией.
          И  за  этим  образом  -   вся  истории  России  ХХ  века,   мучительная,  страшная, поучительная, горькая… И  для  того  и  существует  настоящая  поэзия,  чтобы   подобные  образы  создавать,  чтобы  одухотворять  ими  человеческое  существование,  которое  без  них  -  мельчает,   духовно  гаснет,  тонет  в   тине  обыденности  и  пошлости….
           И  никакие  высокие  убеждения  и  верования,   никакая  религия,  никакие  Идеалы  с   большой  или  маленькой  буквы  тогда   уже   не  помогут,   сколько не  надрывайся  в  стихах  от истошного   крика,  сколько  в  нехитро  рифмованных  строках   ни  поучай жить  «по  правде»    или  сколько  ни  похваляйся  в  них,  что  ты  и  с  самим  Господом  Богом  «на  дружеской  ноге»…
          В  ерунду обратится  все  это   если  Поэзия  -   вот,      как  под  пятой  приснопамятной  советской  власти   -    превращается  в  пустозвонство  рифмованной  риторики,  в безудержную   болтовню  в  стихах,  в  простые  и  пустые   рифмованные   разговоры.      
;




          ГДЕ КОНЧАЮТСЯ ИГРЫ?
 
   Когда маленький мальчик возит в своей детской комнате по полу паровозик с высокой трубой или ярко раскрашенную игрушечную машинку и увлеченно кричит во весь голос «би би»… Или подражая паровозному гудку который слышал в детском приключенческом фильме завывает протяжно на всю квартиру «туу-у- у…ту» …
       Мы понимаем что он никуда не едет на своем паровозике или машинке, а просто играет.
       Но когда футболисты играют в футбол на огромном переполненном стадионе под умопомрачительную какафонию криков и скандирований разного рода многих тясяч их  болельщиков и при этом порой отдают в игре свои последние силы без остатка - мы уже далеко не всегда понимаем что они «просто играют»…. Вот как мальчик в комнате на полу со своим паровозиком и машинкой.
          Нам кажется что эти футболисты делают какое-то очень серьезное и важное дело…  Ведь оно вызывает такие неподдельные эмоции, такие волнения и переживания у многих и многих тысяч людей и на стадионе и во время просмотра матча на видеоэкране дома в кафе или где бы то ни было.
          Игра превращается в некое сакральное действо…  И обретает едва ли не магические черты.
          И любое священнодействие на самом деле - в той или иной мере игра…
           Даже и богослужение в церкви.
           Вот это хождение священника вокруг алтаря, пение хора… Все это - имитация чего-то  иного и происходящего не «здесь и сейчас»  а в потустороннем и недоступном земной жизни мире…
            Священнослужители играют что они в этот потусторонний и высший невидимый мир проникают, что они с этим миром общаются…
              Хотя на самом деле они остаются в храме среди верующих все время службы и в их организме продолжают идти те же процессы что и у всех обычных земных людей.
               Налицо лишь имитация чудесного и игра в чудесное возвышенное и неземное если называть вещи своими именами.
               Игра - это всегда имитация, подражание тому что «по настоящему» происходит или происходило когда-то.
               Я помню как один патриотически настроенный российский публицист приглашенный в эфир оппозиционного радио «Эхо Москвы» для интервью удивлялся - ну вот выиграл московский «Спартак» или петербургский «Зенит» какой-то там матч… И повсюду ликование… Люди выходят на улицы танцевать и обнимают друг друга пребывая в диком восторге… А отчего собственно? Что произошло? Ну закатили мяч или два мяча в какие-то ворота обтянутые сеткой… И что с того? Можно подумать что всенародную войну выиграли или спасли моряков с тонущего корабля… Или космический корабль с космонавтами на борту вернулся с Марса…
           Комично было это недоумение нашего «коренного» российского патриота футбольным страстям и восторгам. Но ведь - и не беспочвенно.
            Действительно все эти игры подобные футболу - это развлечение, никак не заслуживающее особенно серьезного отношения.
       Но оно используется в обществе чтобы дать выход «страстям человеческим» - выход по возможности безобидный и для всего общества и особенно для правящих элит.
              Не будь футбола и хоккея многие молодые люди из числа «фанатов» запросто вышли бы например на политические демонстрации - нынешнюю  власть, любую власть причем, в значительной мере продажную повсюду, и богатеев прижившихся «при власти» эта молодежь конечно не любят…
                Но футбол хоккей и другие  спортивные развлечения подобного рода отвлекают их от недовольства властью и своим положением в обществе…       
          Потому кстати в немалой мере тот же футбол любые  власти повсюду в мире и поддерживают даже с большим энтузиазмом чем они поддерживают официальную церковь - это отвлекающие «злобу масс» институты и затеи, которые власть имущим выгодны. И помогают им жить и богатеть спокойно и вне конкуренции «со стороны  голытьбы».
                Игры вообще выполняют в человеческой жизни самые разные функции. Ребенку игра помогает научиться быть взрослым и понять взрослую жизнь, приготовиться в ней к той или иной роли.
               Это давно известно психологам и философам. И они об этом немало писали в разные времена.
      Девочка играя в куклы и в «дочки-матери» конечно учится быть матерью - в чем состоит одна из ее важнейших будущих функции на этой земле…
      Мальчик играя «в войнушку» к сожалению уже с детства учится и привыкает воевать…  Как будто заранее зная что его рано или поздно на войну отправят и может быть на ней и убьют.
       Но все таки игры - играми… А что-то в жизни должно же происходить (и происходит действительно) всерьез.
       Любой популярный современный политик пафосно говорит во всеуслышанье что он заботится о благе и процветании народа и жизнь готов за это отдать - такова его роль в политической игре.
     А на самом деле же он обычно выполняет требования всевластного крупного бизнеса и капитала… И плевать ему на народ и на простых людей…
      Второе - правда жизни. А первое - игра.
      И так во всем. Какую бы сферу нашего существования мы ни взяли.
       Русский писатель и философ Василий Розанов как-то признался что боится заходить в гримерную артиста… Боится увидеть там «пустое место».
       Это гипербола конечно. И Розанов такие шокирующие публику гиперболы любил.
        Но ведь и правда в этом признании Розанова - тоже есть…
        Когда я изучал воспоминания Федора Шаляпина я обратил внимание на его признание, что мол мы мол артисты легко приняли советскую власть - мы привыкли играть.. Ну стали играть комиссаров и коммунистов…  Как могли бы играть Египетских фараонов или вождей племени Мумбо-Юмбо…
          И Шаляпин был правдивым  русским человеком и человеком умным конечно. Ему можно верить.    
          Игра -  то что может быть полезным, может приносить радость.. Но то что не на самом деле… То что принадлежит к миру вымысла , имитаций и подделок.
          Если мужчина понимает что девушка играет (и притворяется) когда говорит что она его любит и что она мол от него без ума - ему же всегда больно и обидно…
          Он понимает тогда что значит девушка лишь разыгрывает свою мнимую влюбленность  и на самом деле ей нужны не его ласки а что-то другое - его деньги,  его наследство или возможность за его счет прославиться… А вовсе не его любовь.
           И так во всем когда в действие вступает ИГРА.
            Девочка, нежно играющая в куклы, может вдруг из озорства оборвать им не только платье но и уши.. Глазки куклам  выколет и выбросит их на помойку… Будущая мама.      
            Мальчик из игрушечного ружья «убьет» приятеля и будет гневно кричать ему - падай гад, ты убит… Я  больше с тобой не играю. Будущий воин.
            Только когда ты понимаешь что перед тобой маленькая девочка а не пластмассовая кукла и перед тобой твой добрый приятель во дворе а не «фашист» времен великой войны с ними ты перестаешь  играть и становишься по настоящему человеком - ты чувствуешь неподдельную нежность к этой маленькой девочке и ты хочешь помочь своего доброму приятелю во дворе, а не орать на него чтобы он умер поскольку ты уже давно его убил…
         И известный профессиональный футболист когда поймет хотя бы только для себя наконец что ему важно не забить мяч в чужие ворота а много денег заработать и прославиться… Тоже будет вести себя сдержаннее в жизни на самом деле. Хотя от любви к большим деньгам и шумной  славе его уже не отучить.
          И все бы были другими - если бы в жизни не было ИГРЫ.
          Мы конечно знаем знаменитую книгу Хейзинги «Человек играющий» - но эта книга и величайший философский обман и величайший самообман автора.
              Хейзинге кажется что вся жизнь человеческая состоит из игры.
            Ну так что же тогда - когда человек умирает например… Он тоже играет в смерть?
            Вот на сцене он  играет что едва дышит, что задыхается… Потом играет в то что неподвижными стеклянными становятся его глаза.. Открывается бессильно его рот..  И что он наконец умер.
                И слышатся тогда бурные аплодисменты из зрительного зала и крики «браво»… Дамы бросают ему букеты цветов…
                Великий актер встает с кровати посреди сцены и кланяется зрителям..
                Такова что ли жизнь на самом деле?
                Нет господа … жизнь совсем другая. Жизнь - это когда ты умер и тебя больше не стало. Навсегда.
                Жизнь - это когда ты перестал наконец врать и притворяться, играть и кривляться. А вспомнил что врать стыдно и грешно.
                Настоящая жизнь -  это когда  ты стал самим собой и выбросил ложь и притворство из своего поведения навсегда.


                Если ты этого не сделал и не сделаешь - ты родился    клоуном и обманщиком. И таким и умрешь.
                И вот в этом и состоит  - подлинная ПРАВДА ЖИЗНИ.






       ПОЭЗИЯ В ЭПОХУ ИНТЕРНЕТА

    Число сайтов поэзии в России перевалило за пятьдесят…
   Внушительная цифра - не правда ли? Сайтов поэзии стало теперь вероятно много больше в России чем литературных журналов.
    Хотя число ныне действующих «живых»  литературных журналов сосчитать трудно - некоторые остановлены или приостановлены, другие заявили о себе выпуском лишь одного номера. И так далее…
     В состязании с литературными журналами сайты поэзии явно выигрывают.
     И что же - это свидетельствует о новых формах организации литературного процесса? О том что Интернет со всем тем что он может дать литературе и поэзии и поэтам в частности плодотворно утверждает себя в литературном мире?
        Вовсе нет! К сожалению…
       Все дело - в прибыли… Или в ее отсутствии.
      Ведь все просто - сайты поэзии приносят прибыль их владельцам.
    А  журналы в нынешней «рыночной» ситуации - не только никакой прибыли не приносят обычно, но и нуждаются в дотациях государственных институтов, в спонсорской помощи. 
     Сами по себе литературные журналы - уже не отнюдь самоокупаемы и не выживают.
       Такова правда жизни.
       Но в литературных журналах печатались и пока еще печатаются - все таки (в большинстве случаев) настоящие поэты… А на сайтах поэзии помещают стихи преимущественно совершенно бездарные графоманы.
      Современные сайты поэзии, начиная со СТИХИ.РУ - огромные литературные помойки, скопище бездарных творений безвестных сочинителей для которых пошлость и беспросветная банальность есть основа их так называемого «творчества»…      
      Найти на всех этих сайтах  подлинную поэзию - это как найти иголку в стоге сена… То есть практически невозможно.
       Но никто подлинную поэзию на подобных сайтах собственно и не ищет… Никто ее там особо не ценит, не любит, не замечает  и никто ей там не наслаждается.
       На сайтах поэзии все  наслаждаются сами собой… Своим собственным сочинительством.
      Да именно так - наслаждаются тем что вот все они «тоже творцы»..
       Вот как мол и они могут творить…
        И пишут пишут все что им приходит в голову, рифмуют «стол и кол», «рыбка и скрипка»… И пребывают в состоянии восторга и удивительного наслаждения собой и своим творческим величием…
             И они конечно же при этом всегда ищут поддержки и одобрения своему сочинительству у других похожих на них самих пользователей такого сайта поэзии…
            Ищут тех кто пишет так же как и они сами - бездарно, банально и пошло... Их и хвалят, получая при этом «взамен» похвалы и своим поэтическим поделкам.
               Все это на самом деле в народной мудрости известно давно - «кукушка хвалит петуха за то что хвалит он кукушку»…
              Но в итоге такого обычного взаимного восхваления на сайтах поэзии формируется агрессивное содружество бездарностей, утверждается агрессивная посредственность и пошлость…
               И торжествует бездарная псевдопоэзия.
                А что же хозяева этих сайтов поэзии?
        Разве им все равно? Разве они себя не уважают?
       Хозяев сайтов поэзии интересует только прибыль. Что бы они не говорили при этом «вслух».
          В сравнении  с литературными журналами (в особенности печатными, выходящими и в бумажном виде) сайты поэзии содержать очень дешево.
      А заработать на них можно очень просто и по разному - допустить на главную страницу сайта рекламу (уже заработок),  устроить для авторов платные анонсы их сочинений, когда за деньги их «творения» анонсируются на главной странице сайта в течении определенного времени, предоставить услуги в издании авторских книг… И прочее. 
       Платных услуг пользователям много можно изобрести.
       Поэтому все новые сайты поэзии (и вообще литературные сайты) и появляются в Интернете как грибы ранней осенью после обильного дождя…
         А издавать литературные журналы - это теперь прямо таки бескорыстное подвижничество во многих случаях…
          Для издания любого литературного журнала нужны спонсоры из бизнеса или помощь государства… И при этом и то и другое встречается ныне конечно же очень редко.
         Прибыли от издания литературного журнала обычно нет никакой. Или она минимальна.
           Исключение составляет «новая порода» литературных журналов - журналы платные для их авторов.
         Но в них готовы участвовать опять же одни тщеславные графоманы.
       Уважающий себя поэт и литератор платить деньги за то что его произведения будут опубликованы в журнале - не станет… Это абсурдно! И это унижает любого талантливого  человека с естественным чувством собственного достоинства.
     Потому в платных для авторов журналах талантливой поэзии и настоящих поэтов нет и быть не может. Это - лишь обычные коммерческие затеи «рыночной эпохи».
        В итоге как можно легко заметить по всему сказанному выше подлинная  Поэзия не   нужна теперь  в России почти никому. Ни Государству, ни людям, ни всемогущему Бизнесу …
         Как же так получилось? В чем первопричины того хаоса и полного развала который мы видим сегодня в нашей поэзии да и в литературе в целом?    
       Во всем этом сплелись воедино и проявили себя и новые условия нашего исторического времени в котором приходится жить и не в последнюю очередь печально сказались в этом действия нашего российского государства в «переломные» 1990-е годы.
      Нельзя было «приватизировать литературу»… Нельзя!
      Дико это! В головах тогдашних российских реформаторов во главе с Гайдаром и Чубайсом роились помыслы о самом радикальном преобразовании советской экономики…
       Но нельзя было поступать с литературой так же как с фабриками, заводами, рудниками, нефтепроводами и магазинами… Хотя и  в этих сферах реформаторы наши  как мы отчетливо видим ныне - были нередко слишком опрометчивы…
        Былые советские литературные журналы одномоментно приватизировали в 1992 году  в период реформ Гайдара…
           И любой заурядный когда-то «пролезший во власть»  редактор бывшего советского журнала становился вдруг  его собственником…
           Все стало его  собственностью  в таком журнале  - что хочу то и творю…
         То что получилось из всего этого хорошо видно на примере  судьбы старого ленинградского журнала «Звезда».
        Был когда-то средний  ленинградский журнал «Звезда». Руководил им более чем средний советский литератор с характерной фамилией Холопов.
         Все было в журнале тихо, мирно, спокойно заурядно и скучно.
         Но вот настали времена горбачевской «перестройки»… Пробудились так называемые «новые силы»… Стали печатать прежде запрещенных авторов, стали печатать эмигрантов всех мастей и всех поколений…
         И на этой волне журналом «Звезда»  завладели … Кто бы вы думали?  Ну конечно соратники Гайдара, Чубайса и Гусинского с Березовским… И их единоплеменники и единоверцы… Им захотелось и власти и реформ «под себя».
          И вмиг они в начале 1992 года по милости любимого ими Гайдара стали хозяевами и самого помещения этого старого советского журнала на Моховой улице Санкт-Петербурга… И всего остального что именовалось принадлежащим журналу и чем можно было попользоваться в своих личных интересах и в свое удовольствие.
          Так с тех пор эти деятели журналом «Звезда» и руководят. И играют конечно в нем в свои игры.
           Уровень поэзии в нынешней «Звезде»  -  ниже плинтуса (руководит отделом  поэзии в журнале некто А. Пурин - посредственный стихотворец из числа эпигонов провозвестника самодовольного российского мещанства А. Кушнера).
            Публицистика и критика в нынешней «Звезде» - пошлые  корыстные  и местячковые.
               Да и остальные разделы журнала ничего примечательного не предлагают.
           И в итоге журнал «Звезда» стал еще хуже чем он был при советской власти - теперь это журнальчик «для своих» где пытаются продвинуть узкий кружок «своих» известной  «ориентации»…
             Журнальчик который никто  уже не читает.
            И правильно между прочим делает что не читает. Нечего в нынешней «Звезде» читать! Не в еврейском «местечке» в Белоруссии царского времени мы все таки живем а в  Санкт-Петербурге ХХ1 века…
           Вместе с тем государство, подарив журналы их постсоветским редакторам в частную собственность, все таки постеснялось при  этом литературу, а значит и  литературные журналы совсем раз и навсегда бросить - и оно все таки кормит периодически грантами приватизированные старые журналы и поныне…
            Как будто эти старые журналы, служащие теперь только их владельцам, их хозяевам, чем-то отличаются от тех что недавно организованы  благодаря чьему-то подлинному энтузиазму…
            Ну и наконец в деградации поэзии и литературы в целом в наше время и в ее обесценивании в нашем обществе сказались, конечно же, и стихийные процессы.
             Возможность помещать  в Интернете любые литературные и поэтические поделки  - эта возможность привела великое множество графоманов в состояние неописуемого «творческого восторга».
           И все у нас в стране вдруг стали «поэтами и писателями».
          Это же так просто - слагай себе в рифму «Я вижу солнце утром ранним // которое мне днем нагреет спину // стареть мне в этой жизни еще рано // я из души талант огромный вынул…» 
             Особенно стараются в поэтическом творчестве на сайтах пожилые дамочки, вышедшие на пенсию - у них в этот период пробуждается романтическая любовь  к юношам… А иногда - даже мудрость: «Люблю я жизнь // на старческом закате… »
        Словом торжествует идиллия всенародного творчества, о которой так долго мечтали коммунисты.
       И верно ведь сказано было в «бородатом анекдоте» - «чукча - не читатель, чукча - писатель.»
            Все «чукчи нашего времени» и стали писателями - пишут и пишут и в восторге публикуют свои «шедевры»  в Интернете…
              Но читать кого-то другого им при этом уже неинтересно.
             Разве только таких же нелепых сочинителей как они сами - их похвалить, а они и тебя за то похвалят….
             Вот оно  «всенародное творчество» в действии!
              Какие-то азы литературы в школе все изучали… Вот и хватит этого.
             А дальше - творим сами… «Темной ночью вижу тучу // из раскрытого окна // а за нею – лес дремучий // в нем все время тишина…»
              И все в таком духе… Чем не творчество?
            Да что тут придумывать.
            Вот возьмем даже не какой-нибудь пошлый «сверху донизу» сайт поэзии,  а современный «народный» журнал (вроде платный для авторов как водится ). Журнал называется «АВТОГРАФ».
                Это - чудо журнал.
       В нем запросто можно найти на любой странице стихи такого например уровня:
             « Пусть приходит к нам весна
                Будит сосны ото сна
                Будит землю, будит клен               
                Будит деревенский дом.»
     Скрытый юмор  этих строк некого Федора Ситникова состоит уже в том, что на редкость  банально описывая весну в природе, он вдруг завершает описание весны нелепой фразой - «Будит деревенский дом»… Весна которая будит деревенский дом - это что-то новенькое в искусстве….
          Что же  - все в этом доме прямо так и забегали весной?   Замечательно конечно коли так!
       Говорить с теми людьми которые обычно публикуются в журнале «Автограф» о том что поэзия - это искусство.., что не каждый может быть поэтом как не каждый может стать артистом балета например - бесполезно совершенно!
        Все они - в упоении собственной значительности и собственного «творческого мастерства».   
         Я имел возможность   беседовать (по электронной почте) с главным  редактором и учредителем  журнала «Автограф»   -   Ларисой Деминской.
         Я писал ей - что же вы делаете! Как Вы можете пропускать под обложку своего журнала такую бездарность и такую самодовольную глупость…   
     Бесполезно!
     В ответ я получил - я член Межрегионального Союза Писателей,  я уважаю своих авторов…Как вы смеете называть моего автора «бездарным дяденькой,  пишущим детские стишки которые впору писать пятилетней девочке»…Да я.. да я…
       То ли не понимает человек в литературе ничего действительно…
      То ли деньги цинично зарабатывает… Во всяком случае вред этот журнал приносит литературе несомненный.
       Хотя конечно меньший вред он приносит чем тот же нынешний журнал «Звезда» печатающий по дружбе  только одно сочинительство  «своих друзей»,  воспевающий одних только «наших братьев» из  «страны далекой», а всех «посторонних» - отшвыривающий как ненужный им человеческий материал…
           Кстати об упомянутом выше Межрегиональном Союзе Писателей - эта типичная поддельная и по сути жульническая  коммерческая «писательская» организация… Таких сейчас много.
               Вот и организованный на СТИХИ. РУ «Российский Союз Писателей» - точно такой же..
       Хотя всех превзошел в плане жульничества так называемый Интернациональный Союз Писателей, руководимый профессиональным жуликом  по фамилии Гриценко..
      Подробно рассказывать об этом так называемом Интернациональном Союзе писателей нет необходимости  - его лживая самореклама всюду мозолит глаза  в Интернете…
   
          Вся эта публика самозабвенно организует «союзы писателей» и «все для писателей» только чтобы обогатиться.      
          И в таких ими организованных «писательских союзах» конечно же собираются графоманы, деньги с которых «стригут» (взносами и прочим) Председатели и Хозяева этих контор.
                Недавно я прочел в одной достоверной статье, что союзов писателей ныне в России уже двадцать шесть!               
               Вот это да! Скоро этих Союзов будет больше чем публичных домов в крупном городе.
           И «члены» этих писательских Союзов не понимают что само это их «членство» уже обесценилось и вскоре превратится в «отрицательную характеристику» - ах ты «член  Союза каких-то писателей» … Ну и дурак же ты после этого!
          Когда был один единственный Союз Советских Писателей - было престижно и выгодно в нем состоять.
         Теперь же в такие писательские союзы стремятся только  неугомонные тщеславные графоманы -  для кажущегося самоутверждения…
       Не понимая при этом что их «членство» в подобных Союзах ничего уже не доказывает.., что они просто платят каким-то предприимчивым коммерсантам организующим все эти «лавочки» деньги за свое наивное тщеславие.
        Тяжелые времена переживает русская литература… Очень тяжелые.
        Трудно было предугадать, что падение советской власти и вообще «прогресс человечества» (в том числе технический) приведут вот к такому жалкому и позорному положению нашу великую когда-то русскую литературу.
             Советская власть писателей конечно мучила  (жесткой цензурой, ограничениями в творчестве, «руководящей ролью» коммунистической партии и пр.), но она писателей - все таки кормила и ценила… И всерьез относилась у писательскому труду.
            Писатели были уважаемыми и обеспеченными людьми в советском обществе.
               Теперь же писатели и поэты - неуважаемые и никому не нужные люди в России, маргиналы, нищие и полунищие… «Бомжи» нашей эпохи.
                Наверное «не здорово это» и восхищения отнюдь не заслуживает, что Россия пришла  к  такому  пренебрежению к литературе в ХХ1 веке.  И утвердила его в своей ценностной школе   уже не первое десятилетие.










          ПОЭЗИЯ ХХ1  ВЕКА

       На излете ХХ века русская поэзия пережила  эпоху девальвации высокого поэтического слова, девальвацию самой категории  возвышенного,  которое стало восприниматься уже не только  скептически, но зачастую и со знаком  «минус»   -  в негативном и ироническом свете,  как демонстрация  высокопарной наигранной риторики. 
       Символ этой эпохи - поэзия Бродского, поэзия бесспорно выдающаяся, но выдающаяся в первую очередь своим разъедающим и всепоглощающим скептицизмом, ставшая   волей исторической судьбы, можно сказать, классикой скептической поэзии на долгие времена.   
       До этого  же, в разгар советской эпохи,   в СССР  безраздельно царствовала  как раз поэзия высоких слов, незаметно превратившихся  в пустые слова, в безоглядное и безудержное пустозвонство.
      Узнаваемые  символы поэзии этого рода -  Вознесенский и Евтушенко, эти близнецы-братья «прогрессивной» советской поэзии, сводившейся к красивым словам, широковещательным декларациям и банально-романтическим проповедям  любви  и счастья,  которые сначала увлекли советских людей (в очередной  раз), а потом безмерно и уже окончательно им наскучили.
        И как  посильная замена  «надувной»  патетики Вознесенского-Евтушенко (особенно последнего конечно)  быстро получила распространение  обывательская поэзия и поэзия  всепобеждающей пошлости и мещанства.
               Ее идеальное воплощение -  обильное  как затяжные, беспросветные  осенние дожди и характерно  мещанское творчество  Александра Кушнера, которое каким-то образом продолжается и до сих  пор.
     Мещанская стихия в поэзии оказалась  настолько    широкой, всеприемлющей и благодатной, что у нее быстро появились и новые  провозвестники.
     В частности, небезызвестный и  очень характерный  в этом плане  петербургский  стихотворец, Алексей Пурин.   
      Его сочинительство  очень типично как  как своего рода эталон пошлости, эталон пустой   развлекательно-обывательской поэзии нашего времени, по которому легко и удобно измерять «степень пошлости»  и в поэзии других  находящихся до сих пор «в ходу» стихотворцев, принадлежащих  по  сути своего сочинительства к  той же отжившей советско-мещанской эпохе конца ХХ века, на которой  давно уже пора поставить крест.

                ---------------------------------------
               
   
                Поздние советские и первые постсоветские годы  в нашей поэзии стали  эпохой банальности  и посредственности, когда   подавляющее большинство   активно печатавшихся  поэтов   были очень  похожи  на «семь дочерей князя Тугоуховского»  в великой комедии Грибоедова, как мы помним, совершенно неотличимых друг от друга.
                Стихи самых разных  авторов, печатавшихся  тогда в солидных толстых журналах,  были настолько похожи, что  их авторов легко можно было  перепутать и без потерь заменить одного другим.               
               Поэтическая индивидуальность полностью исчерпала себя  как явление.
          Поэзия стала   и безмерно банальной и духовно обыденной и стертой.      
          Но это не могло, конечно, продолжаться  вечно. 
           Освежающая волна  в нашей поэзии была неизбежна  и ей предстояло смыть всю духовную слизь и накипь   пустозвонства и пошлости,  накопившуюся за долгие годы.               
                На самом   деле семидесятые, восьмидесятые и девяностые годы  в нашей  отечественной поэзии ХХ века  очень напоминали  те же  годы  в русской поэзии Х1Х столетия, где поэтом-домоседом  Апухтиным стал какой-нибудь   Кушнер, а  рядовым сентиментальным и пошлым Надсоном - какой-нибудь Пурин. (Хотя, конечно  же, в действительности  оба названные   сочинителя   намного беднее по дарованиям, ниже по уровню  стихотворчества  и  много меньше  по своей исторической  в русской  поэзии  чем Апухтин и Семен Надсон соответственно)
     Великий Бродский  же  на их фоне   -   это великий Некрасов своего времени, только Некрасов «наизнанку», тоже прогрессивно- демократический, но народ вовсе не жалеющий и даже не замечающий…  Некрасов,   благополучно перебравшийся за океан…   
      И тогда, в последние десятилетия  Х1Х века,  тоже остро ощущалась в отечественной поэзии застойность, засилье штампов, пошлость, обывательщина и отсутствие подлинного «нового слова».
       И тогда  русской  поэтической культуре  тоже предстояло на рубеже  Х1Х и ХХ веков пробудиться от сна. 
     И она пробудилась  -  явились  символисты, Мережковский, Зинаида Гиппиус, Бальмонт, Брюсов и наконец Блок…
       Тоже самое  по большому счету  происходит и сейчас.
      Литература и в особенности поэзия в России  как будто вновь и вновь совершает свой неизбежный  «вековой круг», вековой цикл развития.
       И на рубеже нового столетия в России   -  всегда вырастали новые таланты и появлялись новые яркие имена  в поэзии. 
        Мы можем назвать двух таких новых авторов нашего времени поэзия которых имеет знакомых и символический  духовно характер для нашей эпохи  - Евгения Степанова и Коэн Белл..      
    
         Поэзия Евгения Степанова  известна, публикуется и  признана среди ценителей отечественной литературы и в широкой читательской среде  уже достаточно давно. (укажем для  читателей  - это литературный псевдоним автора, принадлежащего русской культуре, родившегося и выросшего в СССР) на небосклоне современной русской поэзии - явление совершенно новое, пока мало известное и изученное, но необычайно  яркое.
            И в обоих случаях повторим особо - это  знаковая в контексте нашего времени поэзия.
           Поэзия Евгения Степанова  символически воплощает СТИХИЮ СВОБОДЫ.
            Поэзия Коен Белл символически олицетворяет собой неиссякаемую ЭНЕРГИЮ ЖИЗНИ.
            И это и есть основные слагаемые нашего времени в его духовном измерении: БЕЗНРАНИЧНАЯ СВОБОДА И НЕИССЯКАЕМАЯ ЭНЕРГИЯ.               
                В современной русской поэзии они должны были найти и нашли законченное и яркое выражение.
                Если Коэн Белл как поэт еще, пожалуй,  не завоевала широкого признания наших современников (хотя безусловно его заслуживает), то поэзию  Евгения Степанова можно назвать уде достаточно  давно признанной, уважаемой и почитаемой в современном литературном мире.
          
               Вместе с тем творчество Евгения Степанова порой воспринимается нашими современниками столь  искаженно и мы бы сказали неадекватно  как будто    
 они  в силу  неизъяснимого обмана  зрения  видят  его в   фантастическом кривом зеркале и нередко    с совершенно серьезным видом    выдают,  глубокомысленно  рассуждая  о поэзии Евгения Степанова, следующие, к примеру, перлы.
      Так, Лев Аннинский, уважаемый метр той еще  «старосоветской» литературной критики в привычном для себя залихватском,  наигранно искреннем   душевном порыве  пишет:   «Евгений Степанов,  пятидесятилетний мастер стиха, донесший в Москву из тамбовской дали ощущение огромной страны, по которой гуляют теперь потомки тех послевоенных гармонистов, что не давали уснуть овдовевшим солдаткам…»   
         Да  уж… очень похож Евгений Степанов  как большой современный поэт на «потомков послевоенных гармонистов»!…
       И какие же это были «гармонисты» такие  послевоенные?  Степан Щипачев что-ли? 
       Может, быть и правда в каком-то смысле  этот Степан и был  «сталинским гармонистом», к тому же действительно «послевоенным»…  времен  «ленинградского дела»  и постановления  Партии  «О журналах «Звезда» и «Ленинград» « ,  выбросившего из советской литературы и Ахматову и Зощенко  очень надолго.
         По крайней мере  заснуть «овдовевшим солдаткам» Степан Щипачев и ему подобные  гармонисты  соцреализма действительно не давали.
       Силен, силен  в осмыслении отечественной поэзии наш дорогой Лев Аннинский!  Тут уж  ничего  не скажешь…
        Но есть суждения  о поэзии  Евгения Степанова и еще глубокомысленнее, да, к тому же в  простоте  своей еще смешнее.
         Так например,  известный наш «космический поэт»,  Константин Кедров,  заявляет  совершенно серьезно:   «Мне очень нравится стихотворение Степанова, состоящее из одного предложения  « Я хотел написать стихотворение. И не смог. Здесь какая-то  пушкинская простота.»                Почувствовал, видимо, наш космический кудесник  в этом стихотворении что-то сказанное про него самого -  знакомое это ему самому чувство: «Хотел написать стихотворение. И не смог.»  Бывает.
            На самом деле же в этом  стихе-реплике  -  сгусток иронии  конечно… Оно в чем-то напоминает поэтические эскапады обериутов, напоминает  раннего Заболоцкого с его Ивановыми… 
          В нем поддельный   и комический  «лирический герой»  преднамеренно  крайне простоват   - эдакий наивный простак ,  Ваня Иванов,   вечный образ-символ незатейливых  обывательских душ …
                И никакой тут нет «пушкинской простоты». Все наоборот. Этим строкам Евгения Степанова сродни на самом деле такие едко сатирические  его строки: 
            «нетути призвания
             скажем напрямки
             а хотят признания
             эти  дураки.»   
       Но конечно, же Константин Кедров  и должен  был принять   любую едкую иронию в простоте своей за откровенное признание  наивного  «лирического героя», в котором он видит, «скажем напрямки»,  родственную себе душу.
       И  сам бы признался   откровенно   наш  непревзойденный в своей «пушкинской простоте»   Константин Кедров  что «хотел написать стихотворение. И не смог.» -  да неудобно…,  неловко как-то  перед читателями.
       Потому  и называет  наш поэт космоса  Евгения Степанова каким-то Сталкером в литературе,  говорящим на запретные темы и посещающим некие «запретные места».  «Он  (Е .Степанов – С. Н.) идет туда, куда вход запрещен» - это по мнению господина Кедрова  самая большая похвала.
         Хотя что, собственно,   хорошего в «запретных местах» - нам, например,  непонятно.
          Разве, что током дернет хорошенько  или в яму глубокую неожиданно провалишься…
           Очень часто попытки критики и литературоведения осмыслить поэтическое творчество Евгения Степанова   рассыпаются в прах   или сводятся только к откровенно комическим  утверждениям и выводам.
            И это говорит о сложности такой задачи, если серьезно к ней относиться.
           Так не где-нибудь, а в авторитетных «Вопросах Литературы» Татьяна  Бек в свое время писала, что «Евгений Степанов с веселой усмешкой отказывается  от развязной поп-горизонтали, противопоставляя ей эстетику детского здоровья..» 
            И в подтверждение этого, безусловно,  похвального в своем   благонамеренном нравственном пафосе вывода  приводила следующие строки поэта: «Длинноногая путанка Скажет мне: «Что хочешь ты?»  Я хочу читать Бианки, И читать до темноты.»
        С точки зрения уважаемой Татьяны Бек это и есть образец «эстетики детского здоровья» -  отвечать «длинноногой путанке», что хочу читать Бианки (а не чего-то другого из области ее традиционных услуг) и «читать до темноты.»             
         Игривой  иронии  поэта   Татьяна Бек здесь не чувствует….  Ей кажется, что  все это только «о  детском здоровье» написано.
       А вот нам кажется  -  что этот веселый стих  скорее  о  «длинногогих путанках», чем о невинных детишках  написан  и  говорит вовсе не о выдуманной какой-то «эстетике детского здоровья», а  таит в себе  отблеск  утонченной  эротической игры…
      
         .
         И все это в целом свидетельствует о том, что наша литературная среда  к серьезному осмыслению поэзии Евгения Степанова  еще просто не готова.
       Видят, что это - в высшей степени неординарная поэзия, но что сказать о ней  по существу и  не знают….
        Или смешные заявления делают, или безмерно наивные. 
        Или же пускаются в омут пустых общих слов, столь же красивых сколь и ничего не значащих…
      Вот что заявил, например, в журнале  «Москва» некий Юрий Влодов по поводу одной из поэтических книг  нашего действительно замечательного поэта: «Всю книга Евгения Степанова - цельная цитата, подтверждающая непохожесть, энергичную порывистость.»
          Сказано  значительно, на вид весомо и внушительно… 
          Но что сказано?
          Вот что такое «цельная цитата», да еще почему-то  подтверждающая  какую-то « непохожесть» и одновременно «энергичную  порывистость».
            Как понять чем является эта так называемая  «цельная цитата»? Что вся поэтическая книга  Евгения Степанова - есть некая цитата что ли?
        Тогда что в этом хорошего? И как может  эта книга  - «цельная цитата» подтверждать «непохожесть»? Непохожесть на что? 
        Ну хотя бы с «энергической порывистостью» все более или менее понятно  - действительно бывает такая порывистость, бурная, энергическая…
           А в остальном  это глубокомысленное  высказывание господина Влодова  - сплошная абракадабра с претензией на значительность. 
       Так пишут когда не знают что сказать, а хочется заявить что-то   убедительное, весомое… 
        Вот и заявляют тогда с важностью -  не пойми что… в духе абсурдистской  мудрости  старой народной сказки - иди туда не знаю куда, найди то не знаю что… 
       Хорошо сказал о поэзии Евгения Степанова в свое время Александр Иванов: «Необычные стихи, интересные, ни на что не похожие.» 
        Это бесспорно так и есть.
        Но ведь это - не определение  отличительных черт и свойств поэзии Евгения Степанова.
           Необычным, интересным, ни на что не похожим может быть все что угодно,  не обязательно даже поэзия.
          Таким может быть и остров в океане,  и город какой-нибудь на краю света, и погода, и череда удивительных событий.
      Чтобы осмыслить поэзию действительно яркого автора надо дать ей ясное определение, указать  ее место в литературе, выявить ее отличительные черты.
           И вот с этим у литературной критики нашей при  ее обращении к творчеству  Евгения Степанова дело обстоит явно плохо.
          
      
          Причем, безусловно,  поэзия Евгения Степанова -  знак окружающего нас исторического времени  и символ нашей эпохи, главным духовным качеством, главной отличительной чертой которой была и остается именно СВОБОДА.
             Можно сколько угодно говорить  теперь  о преимуществах  советской жизни и самого былого СССР в сравнении с жизнью современного общества, с сопоставлении с организацией многих сфер жизни в нынешней России. 
            Но  одного в  СССР точно и однозначно не было  -  СВОБОДЫ.
             Вот не было ее тогда и все!
            И не было свободы не только в советской жизни, но и в советской культуре и литературе, конечно.
             О поэтах и писателях  тогдашняя власть заботилась, хорошо их кормила, если они  «пели советские песни»  и писали что нужно и так как требуется, прославляли социализм, советский образ жизни и пр.
                Но никакой свободы советская власть писателям не давала. Свободы просто не было в  ее «народном хозяйстве», в  арсенале ее ценностей.
              И советский человек   не знал и не мог знать, что такое свобода.
               Совершенно не знал, что такое свобода и советский писатель и поэт.
                Не  знал  не только потому, что ему  было предписано   соблюдать   жесткие идеологические нормы, установленные властью  Партии,  которые ему, скажем, «развернуться не давали».
              Он не ощущал «воздуха» свободы  и в своем собственном  творческом сознании.
                Сознание советского деятеля культуры и советского писателя и поэта, в частности,  было наводнено  некими «правилами», которые надо   непременно неукоснительно соблюдать. 
                Об этом ему  собственный «внутренний голос» говорил не меньше, чем предписания тогдашних коммунистических властей предержащих.
                И в  поэзии это были хотя бы те   же традиционные правила стихосложения, те же хореи и ямбы  и тому подобное. А вовсе не обязательно  нормы чисто идеологические.
                В советской  поэзии   ко всему неканоническому, ко всему, что выходит за рамки  «правил», за пределы установленных норм и форм  относились крайне враждебно  - с неприязнью и непониманием.
                Не принимали, например, стихи без знаков препинания и заглавных букв, очень настороженно воспринимали стихи без рифмы  или без должной традиционной системы строк и строф  пр.
                Все это - характерные  черты советской эпохи.
           Тогда более всего  боялись непредсказуемости СВОБОДЫ,  боялись плодов СВОБОДЫ.
           В 1990-е годы мы все в России  поняли, вынуждены были понять,  что у свободы бывает и «темный лик» - свобода, превращающаяся в произвол,  что бывает и беспредел разнузданной свободы.
          Но вектор развития нашего общества остается тем не менее прежним  - к все большей и большей свободе человека., к все больше свободе сознания и творчества. 
         Это  выражается и в культуре в целом, и в литературе, и в обычной жизни  простых людей.
         Препоны свободе человека  ставятся и сейчас (государством, ведущими  религиями), но время неумолимо их разрушает. Неумолимо и постоянно.
           Возьмем хотя бы сексуальную свободу и запретную при советской власти тему  секса.
         Сейчас в Интернете о сексе увидеть и прочитать можно все что угодно -решительно все! Ничего запретного в этой сфере  жизни на пространстве Интернета уже  просто не существует. Или такие запреты  (блокировку  определенных сайтов и пр.) при желании  может обойти любой разбирающийся  в Интернете человек.
               Далеко не так было даже в  свободные 1990-е годы -    тогда  в России создателей порнографической продукции, например,  и к суду  порой привлекали за нарушение определенных правил (демонстрацию половых органов крупным планом и т.  д.)
                А теперь - нет и тени всего этого. 
               С темой секса  в масштабе нашего общества произошло фактически тоже самое,  что некогда произошло и с судьбой знаменитого романа  Набокова «Лолита»  - запрещали, запрещали,  осуждали, осуждали…
               И в конце концов сдались.  Покорились природе человеческой.
                Тоже самое происходит и в других сферах жизни  человека и общества - свобода становится осязаемой реальностью и  двигателем общественного развития.
                И может ли литература, может ли поэзия остаться в стороне от всего этого НАВОДНЕНИЯ СВОБОДЫ  В НАШЕЙ ЖИЗНИ? -  Не может конечно!
                Однако, в ту же отечественную поэзию свобода по настоящему пришла  с большим историческим опозданием  - только на рубеже ХХ1  века.
                И этому есть объяснения - свобода внешняя, дарованная самими историческими событиями, должна  была перевоплотиться во внутреннюю свободу человека. А это - долгий процесс.
                Для советского писателя и поэта  внутренняя духовная свобода была -   как необычнейшее и неприятное состояние невесомости.
                Он в этой невесомости только беспомощно барахтался… И ждал только избавления от нее.
              Ждал когда же вернется вновь привычное  «земное тяготение», позволяющее ему благополучно жить и успешно творить.
                Первым поэтом России  который во всем своем творчестве с замечательной легкостью обошелся без  «земного тяготения»  обыденной плоской и унылой реальности, смело   погрузился  в океан  свободы был   Евгений  Степанов  -  одни из наиболее ярких  поэтов России  ХХ1 века.
               
            Повтотим и подчеркнем – для нас  очевидно,  что  поэзия Евгения Степанова имеет  «знаковый характер» и является  ярким выражением   нашей эпохи.
           Впрочем, у нашей эпохи есть все таки ее  не одно, а два судьбоносных измерения - СВОБОДА И ЭНЕРГИЯ .
          На не только СВОБОДА, но и ЭНЕРГИЯ - энергия жизни, энергия творчества - является «высшим мерилом» нашей эпохи. 
            Ведь, свобода все таки бывает и безвольна -  превращается в безвольное «болтание» как вздумается и куда придется…, болтание по прихоти, «по воле» волн, по «подсказке» случая и от безделья…
           И такая свобода не только не позитивна, но - губительна… При ней - лень жить, лень творить, лень хоть на что-то всерьез решиться… 
         Все решительно - любое движение в любую сторону - становится несерьезным, необязательным, совершенно произвольным в царстве такой бездеятельной свободы. И  тогда  все   формы жизненной активности в  конечном счете обесцениваются и теряют  свой смысл.
            Противостоять разлагающему душу действию такой пассивной и бездеятельной свободы может и должна поэзия ЭНЕРГИИ и ДЕЙСТВИЯ, поэзия  больших чувств и ярких страстей, смелых поступков и решений, поэзия воспевающая право человека на смелый выбор своей Судьбы, равный по значению самому его праву на жизнь.
            И поэзию этого последнего рода   замечательно воплощает в наше время  яркое поэтическое творчество Любовь Голейчук.
             Любовь Голейчук (и она же Коэн Белл) как мы уже писали ранее  - новое имя на нашей поэтическом небосклоне. Ее поэзия столько же необычна как и ее судьба.
                Родившаяся в СССР, Любовь Голейчук  покинула просторы былой советской империи  во имя жизни в буквальном смысле на краю света - в Новой Зеландии.
             Это был смелый поступок смелого человека, в поэзии которого отвага души и энергия души и жизни -  верховные ценности. 
«К цели великой, важной
Тропка любая вьется,
К ней ты идешь отважно -
В каждой руке - по солнцу.»
                Так пишет о своем романтическом поэтическом и жизненном «исповедании веры» сама Любовь Голейчук.
                В ее поэзии нет места безделью души, инертной обломовщине и всепоглощающей скуке. Неиссякаемая энергия, любовь  и всепоглощающая жажда жизни -  вот те  Божества которым и в поэзии и в самой жизни поклоняется и остается всегда верна Любовь Голейчук.
                И не просто читать такую поэзию, но душой принять ее и слиться с ней и ее пафосом и исповедуемыми в ней идеалами духовно - большая и светлая радость.

                Жаждой  жить,  жить и жить буквально  дышат лирические стихи Любови Голейчук -  яркие, необычные по своей поэтике, в высшей степени чувственные порой и всегда энергетические заряженные… наполненные до ткраев  энергией души и самой жизни как животворным соком, дающим силы творить добро и любить…
          В тоже время поэзия Любови Голейчук – и  поэзия неостановимых, неутолимых как неизбывная жажда скитаний:
«Зачем же мой дух неспокойный
Толкает в объятья дорого,
И дышат в затылок мне войны
И скользок планеты комок?» 
            В лирической героине Любови Голейчук энергия жизни и жажда жизни бьют льют через край и никогда не знают преград.
           И сам неизбывный трагизм бытия поэзия Любови Голейчук по своему победоносно преодолевает, торжествуя и над ним:
«Пусть вместе с ветром улечу,
Но никогда я не исчезну,
Останусь в детях, в травах, в песнях
И зав меня зажгут свечу…»
            И для нашей эпохи такая поэзия тоже характерна на самом деле - это светлое измерение и светлый лик нашего времени, собравший  в себе лучшее в нас самих и вокруг нас.
             И повторим вновь – поэзия Любови Голейчук есть  действительно от начала и до конца,  до «последней запятой» так сказать,  поэзия  неиссякаемой энергии и неостановимого  движения, для которой характерного полное неприятие любого, даже самого благостного  и счастливого покоя.
                И есть . есть в нашей нынешнем времени «золотые зерна» именно такого поэтического восприятия мира.  И они очень важны и ценны для нашего будущего.

                Наконец,  заметим так же следующее в этой связи -  Существуют мысли и Существуют те  представления и явления, которые перерастают свои собственные границы  и становятся  ВЕЯНИЯМИ ЭПОХИ.
        И они с трудом умещаются тогда в рамки каких-то однозначных определений и четких формулировок. 
        Веяния  есть веяния -  они зачастую перерастают даже и собственные границы, превращаясь в всепоглощающие стихии.
       И ВОТ ТАКИМ  ВЛАСТНЫМ, МОГУЩЕСТВЕНЫМ, УВЛЕКАЮЩИМ   ВЕЯНИЕМ СТАЛО В НАШЕ ВРЕМЯ ОЩУЩЕНИЕ БЕЗГРАНИЧНОЙ СВОБОДЫ РАЗЛИТОЙ В ЖИЗНИ ВОКРУГ НАС И НЕИСССЯКАЕМОЙ ЭНЕРГИИ, СПОСОБНОЙ НАПОЛНИТЬ ВСЮ НАШУ ЖИЗНЬ ДО КРАЕВ И ПРЕВРАТИТЬ  ЕЕ В НЕОСТАНОВИМЫЙ ПОТОК, А В КОНЕЧЕОМ СЧЕТЕ -  В СТРЕМИТЕЛЬНУЮ ПОЛНОВОДНУЮ РЕКУ СВЕТЛЫХ СТРЕМЛЕНИЙ, ЛЮБВИ И  СЧАСТЬЯ,.
         Свобода и Энегия в духовном плане  - воздух  нашего времени  и его живая душа,  творящей новые миры  и  погружающая  нас  в глубины непознанного.   
            И ествественно поэтому, что нашему времени и ив всем вершинным достижениям современной русской поэзии   неотъемлемо присуще  новаторство - в поэтической форме и эстетике, в  самой тематике лирической поэзии, во всем, всем, всем…
                Смело и совершенно по новому раскрывается в ней, например, та же вечная тема Любви и некогда запретная тема Пола. 
              Обратимся вновь к поэзии Евгения Степанова. И вглядимся в такие его  стихи:               
СОИТИЕ

секс у растений
хорошо описала в газете Поэтоград канадская поэтесса Лорна Крозье

а еще есть секс у деревьев когда они сплетаются весенними ветками

у хороших книг плотно стоящих (!) на книжных полках

у веселых облаков плывущих над нами

у вагонов поездов соприкасающихся друг с дружкой

и т. д.

соитие как матрица бытия

все-таки жизнь непобедима


        Неожиданно. Смело.  Ошеломляет.  И ничем не похоже на классику.
        Новое слово в поэзии в прямом смысле слова.
        И трудно с этим спорить.
      
        Не принять такую поэзию - да, можно.
        Но это значит не принять то, к пониманию и признанию чего  пришла сама жизнь в начале ХХ1 века.
         Это - классика новой русской поэзии, поэзии  ХХ1 века.  Живая и подлинная классика нашего времени.
         А есть ли у нас иные новаторы в поэзии  из числа тех, кто всерьез претендует на звание Поэта?  Нут вот помимо двух уже названным нами ярких авторов -  Любови Голейчук и Евгения Степанова….
        Конечно, мы есть, конечно есть такие!  - Могут   громко крикнуть многие претенциозные стихотворцы современности с галерки   вместе с лидером большевистской революции,  Владимиром Лениным,  кричавшим  некогда во все горло «Есть такая партия!»,  когда речь зашла о  том, какая партия, какая политическая  структура и  сила  способна взять на себя все бремя власти  в России.
         Но только  оказаться на вершине российского поэтического  Олимпа  этим нынешним стихотворцам с большими амбициями  -  явно не по плечу.
             Вот, небезызвестный и уже опоминавшийся выше Константин Кедров тоже  «вовсю» претендует на  яркое и смелое новаторство.
               


От Солнца отделяется Земля
А от Земли рождается Луна
Весь этот СОЛНЦЕЗЕМЛЕЛУННЫЙ оборот
Меня пленит и за душу берет

         Детский сад. Младшая группа. И ничего больше.
      Эти СОЛНЦЕЗЕМЛЕЛУННЫЕ  СТИХИ   есть откровенное воплощение совершенно  поразительной  наивности,  граничащей с   глупостью.
        Такое читать можно только для смеха или для забавы.
       Или еще один претендент на большую оригинальность  и утонченность. Да, еще к тому же редактор журнала поэзии «Арион»,   Алексей Алехин.
                «остался
                с  охапкой ветра в руках.»

            Это стихотворение такое у господина Алехина…. Здорово, правда?!
             Поэт остался «с охапкой ветра»…
            До такого и действительно додуматься надо! Ведь не каждый додумается, например, что можно остаться «с куском воды»,
или «с лужей снега»…. 
             Только сползание мысли и  эмоций в  запретную (а для кого-то и заветную) сферу  идиотизма до сих пор поэзией, к великому сожалению, не  считалось…
      Но  и традиционалисты наши, настоящие и мнимые, порой не лучше. Возьмем шедевры тоже не обделенного амбициями Алексея Пурина.
«И даже мёртвою весною
я сберегу (а вы вольны?)
за замороженной десною
обол сосулечной слюны!»
       Красочные какие стихи!  Надо же!
    Сберегай, сберегай наш  дивный  поэт   «обол сосулечной слюны»… за  «замороженной десною».
       Часто видимо приходится бывать многоуважаемому  Алексей Пурину  у  зубного врача.
        И  правдивая у него память об этих сеансах лечения у стоматолога  - сразу видно, что  поэт-реалист, достойный наследник  нашей дорогой  классики. 
         Преемник Пушкина  можно сказать.


        Нынешний российский   поэтический Парнас - вообще причудливое место… Кого только там порой не встретишь.
          Иногда кажется, что это на самом деле чаща   дремучего леса, где кто только не живет, какие только лешие не бродят,  и какие только  ведьмы не  прячутся там в своих избушках  на курьих ножках. 
           Впрочем, о  дамах мы всегда хорошо отзываемся. Даже если они и вполне себе бездарны как поэты. Поэтому о них - ни слова….
         Конечно, дутые поэтические имена  и искусственно сфабрикованные в силу тех или иных  обстоятельств поэтические репутации  поблекнут, забудутся через время.
        И когда-то от них не останется и следа   не только в  Реке Времен, но и в памяти ценителей  русской  поэзии.
   

             
         В  нашу  эпоху  единственным мерилом достижений поэта  становится его талант, его творческая  уникальность, мощь и неповторимость  - никакие правила и нормы уже не играют роли.
          Можно писать  рифмованные стихи  и стихи без рифмы, стихи возвышенные и стихи иронические, стихи философические и стихи сентиментальные или  скептические  - это уже само по себе не имеет значения.
             Все  решает исключительность и глубина и мощь  поэтического дарования.
             И только  она. 
             Настоящий  большой  Поэт нашей эпохи творит всегда предельно свободно.
             Он  - подлинный хозяин Царства головокружительной свободы слитой воедино с ошеломляющей и неиссякаемой Энергией жизни, творящей и творящей новые и светлые миры.









       МУРАВЬИ И СВОБОДА
       
   У одного отечественного культуролога советских времен я в свое время нашел очень позабавившее меня «жизнеутверждающее» (по замыслу) высказывание - вот мол как велика «премудрость» живой природы: еще задолго до появления человека  у муравьев и пчел мы видим  победоносные «прорывы  в цивилизацию» и развитое «общественное устройство»…
       Да уж действительно…. муравьиные и пчелиные «прорывы в цивилизацию» конечно  впечатляли «трудового» советского человека, тщетно строившего несбыточный коммунизм.
        Мне хотелось помнится сразу же рассмеяться при чтении этих наивных и восторженных пассажей «прогрессивного» советского культуролога, но…
         Я представил себе муравья - вот он бежит по своей муравьиной тропе, выполняет «задание природы»… И что он чувствует? (если позволительно говорить о чувствах применительно к муравью у которого нервная система как свидетельствует биология - очень простенькая если не простейшая).
              Так вот если позволительно говорить о муравьиных чувствах, то ощущает муравей одно огромное всепоглощающее «надо» - надо бежать, надо ловить жука, надо парализовать его и тащить в муравейник… надо, надо, надо…
                В жизни муравья - одна сплошная необходимость, одно исчерпывающее все его существование, приказывающее ему что делать и как поступать великое и непобедимое «надо». 
                Свободы муравей конечно не знает ни в чем и никогда.
                Свобода - нечто запредельное для него и совершенно непонятное и  недоступное.
                Как и для советского человека прежних времен...
                Но без свободы нет ни культуры ни цивилизации.
                Этого упомянутый советский культуролог конечно не понял поскольку и сам жил в обществе тотальной несвободы -  среди бесконечных запретов, указаний и приказаний, которым советское общество являлось пожалуй в «идеальном» виде.
                Муравей подчиняется только инстинктам…
                Советский человек подчинялся только указаниям и приказам «мудрого советского руководства»…
              Оба они свободы не знали.
              И по этой же причине подлинной цивилизации и культуре советское общество было и чуждо и враждебно.
                Сейчас в моде романтическая ностальгия по СССР с его «братством народов», с характерной для советской эпохи предсказуемостью жизни и судьбы простого человека и его защищенностью от серьезных социальных потрясений при всей (тоже очевидной) позорной бедности,  невыразительности и  реальном убожестве его жизни…
                Людям  в России (да и во всем мире тоже) надоело вопиющее неравенство, надоели «хищники» капитализма, надоела незащищенность бедного и среднего человека…
                Но когда человек слышит одни приказания (инстинкта или начальства, чувства долга или чего-то еще) - он просто муравей…. Большой муравей на двух ногах… И больше ничего.
                У человека чтобы он стал человеком «по настоящему» (а не одним из представителей животного царства) непременно должна быть свобода выбора - как поступить, что делать, куда идти, к чему стремиться…
                Причем это свобода должна корениться в самом сознании человека, в глубинах его души и сокровенных тайниках его сердца, в самой природе его желаний, симпатий и антипатий, а не в одних лишь его внешних действиях - уехал как и хотел жить в столицу или на заработки за границу, устроился чиновником на престижную должность и пр.
                И чем больше в обществе любого рода обрядов, ритуалов, писаных и неписаных правил и обязанностей - тем меньше в этом обществе свободы и творчества, тем более оно архаично и примитивно, носит застывший характер и неспособно ни к какому развитию.
                Пышные церемонии, обряды, различного рода таинственные религиозные «священнодействия» заменяют в примитивном обществе свободную жизнь.
                В тех странах где всегда тепло и есть возможность преспокойно заниматься «охотой и собирательством» без больших усилий очень часто  вся жизнь людей - бесконечная череда то веселых то печальных но непременно торжественных и «священных» церемоний и обрядов….
                А само подобное общество - нередко и до сих пор остается первобытным.
                Но только там где есть Свобода - существует и Развитие и Творчество.
                Это нельзя забывать никому в современном мире.
                И конечно это нельзя забывать нам в России с нашим печальным историческим опытом  создания общества тотальной несвободы, оказавшегося не только не способным к длительному (более 100 лет хотя бы)  и последовательному саморазвитию, но и обреченным на разложение и полный самораспад, на руинах которого и появилась нынешняя Россия…
                Более или менее свободная сейчас страна…  Что бы там  наши «злопыхатели» теперь о России порой ни говорили..-





















          СОЗНАНИЕ И ТВОРЧЕСТВО

   Есть  известное письмо Белинского к Герцену в котором Белинский, восхищаясь Герценом и преклоняясь перед ним как перед необычайно яркой личностью, писал что у тебя Герцен весь твой художественный дар как бы «ушел в ум» в отличие от Пушкина и Гоголя, которые были гениальны как писатели-творцы, но как люди - вовсе и не умны и даже  заурядны.
      В советские времена это мнение могло бы стать и хрестоматийным.
Как же ведь Герцен в те в те времена  - величайший русский демократ, «социалист до социализма».
         Все же обязаны были знать тогда и помнить фразу Ленина о том что «декабристы разбудили Герцена». И так далее…
     Но останавливала вторая часть любопытного высказывания Белинского - о том  что Пушкин и Гоголь были гениально талантливы, но вполне заурядны как люди…
      Это совершенно не вписывалось в тогдашние официальные представления о «светлом гении» который все знает, все видит и предвидит и все умеет гениально отобразить в своих творениях…
         Вот как такое могло быть - не особенно умный Пушкин, пошловатый и полных обывательских предрассудков Гоголь…
          Разве такое возможно?
         А ведь все это так и было на самом деле!
         Те же многочисленные сохранившиеся письма Пушкина очень часто обывательски заурядны да и пошловаты - переспал мол он с Анной Керн, денег бы ему где-нибудь раздобыть… И все в таком духе.
     Из Пушкина давным давно сделали «чудотворную» икону для поклонения.  Но человек-то он был - очень обыкновенный.   Слишком обыкновенный для гения.
      С Гоголем еще хуже.
        Его интеллектуальная заурядность доходила до того что написал же он пошлую и глупую верноподданическую книгу «Выбранные места из переписки в друзьями»…  Как бы там появление этой книги не оправдывали «болезнью Гоголя» и так далее..
          «Болезнь Гоголя» - та самая заурядность и пошлость о которой умел он как творец гениально писать.
            Все время норовил  «великий Гоголь» быть своим в придворном так называемом «высшем свете».
          И это страсть к «высшему свету» - как и все у Гоголя - доходила до мании.
              Хотя ведь по сути личности своей  Гоголь - провинциальный украинский помещик и обыватель, интеллектуально ограниченный и довольно жалкий.
            Хотя и очень амбициозный. Этого последнего - не  отнимешь.
            Так в чем тогда природа гениальности?  В чем  в таком случае  гениальность заключается и где она таится?
         Ответ один - гениальность (в литературе и искусстве по крайней мере) органически связана с безбрежным морем бессознательного в человеке  и таится в глубинах этого бессознательного в которые художник-творец погружается  спонтанно и стихийно в минуты вдохновения и творчества.
           Могут сказать что это - только красивые слова. Слова, слова, слова как говаривал Гамлет Принц Датский…
            Что мол это такое - глубины бессознательного? В чем они могут проявиться, как могут они влиять на творческие прозрения? 
                Но ведь ни одно стихотворение не напишет настоящий поэт если он знает заранее его конец, его финал и его заключительные строки.
               Стихотворение как будто ведет поэта куда-то - ведет в неведомое… И сам поэт  не знает какой и о чем будет  следующая строка этого стихотворения … Если он настоящий поэт.
                Человек с виду обыденный и вполне заурядный по уму может быть прозорливцем в сфере бессознательного - она может быть открыта именно ему и именно он и станет гениальным творцом, в отличие от многих других, тех кто  казалось бы его «намного умнее».
                Но они умны - простым аналитическим умом, искусно препарирующим и интерпретирующим достоверные события и реальные факты.
                А он, этот гениальный творец, видит в безбрежном море бессознательного то, что им, этим «умникам» и рационалистам не увидеть никогда…
                Так что же это такое тогда - бессознательное и  «море бессознательного»,   неподвластного трезвому  бесстрастному анализу и уму?
                Рационалисту для которого  ум в жизни и познании - незаменим совершенно - дело тут только в интуиции… В так называемой художественной интуиции как обычно говорят.
                Вот мол художник-творец все интуитивно и постигает, все «тайны мира»… Не умом своим - а интуитивно.
                Но как же это - интуитивно? 
                Интуиция - сфера чувства, а не разума. И как можно чувствовать истину например...
                Она ведь «не пахнет», цвета и запаха не имеет…
                И тут уже перед нами «вопрос вопросов» - признаем мы наличие непознанное и мистического в мире или нет?
                Современные мистики утверждают что все знания, вся информация о мире и человеке содержатся в неких «информационно-энергетических полях» вокруг нашей планеты… Только черпай оттуда «ложками» знания и откровения…    
                Это наивное убеждение выглядит комично.
                Однако вместе с тем действительно многие знания передаются человеку бессознательно. На таком-то доинтеллектуальном уровне…            
                Как же это происходит?
              По своему собственному опыту могу сказать определенно - чтобы написать стоящее стихотворение например нужно собственного говоря только одно - ни о чем не думать и в то же время находиться в несколько приподнятом «волшебном» состоянии в котором кажется что «все возможно».
                Тогда (в области мысли и творчества по крайней мере) рождается ощущение «парения» и полета и творятся действительно чудеса…
                И причем эти «чудеса» (кавычки тут далеко не случайны) имеют непосредственное отношения зачастую и к реальному миру - они материализуются очень скоро, СТАНОВЯТСЯ ЯВЬЮ ТВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, САМОЙ РЕАЛЬНОЙ И САМОЙ ДОСТОВЕРНОЙ.
              Мы очень многого не знаем  о том мире где мы живем и о самих себе. Несмотря на все наши вполне достоверные научные познания.
             Вероятно действительно есть в мире вокруг нас какие-то информационные поля и энергии «прикасаясь»  к которым, мы черпаем знания, силу и могущество.
               Это не сказки. И не досужие домыслы.
               Кто может сказать теперь в первой четверти ХХ1 столетия где кончается сфера материи и начинается область «идеального» ? 
              Разве доказано что мысль «идеальна» например?
              Разве раз и навсегда доказано что в материальных формах, в виде определенной энергии (или заряда энергии) мысль и чувства не существуют и существовать не могут?
                Наоборот  можно считать доказанным уже давно существование телепатии например.  Мыль передается на расстоянии – это давно известно.
                Так же очевидно что мысль порой воздействует на окружающее вне любых  своих «материальных носителей» - как будто ее  дейсвительно можно   «увидеть» в космосе бессознательного и запечатлеть в слове.
                Это и делали гениальные творцы.

             






   ТАЙНА  «ЧИСТОГО  ВЫМЫСЛА»

            Способен ли человек к «чистому вымыслу»?
            Существует ли такой «чистый вымысел» на самом деле? 
           В  воображении и фантазиях людей, в произведениях искусства и художественном литературы, в сознании человека в целом?
             Вопрос казалось бы парадоксальный и озадачивающий, на который очень   хочется любому «первому встречному» ответить  так  - да конечно же существует подобного рода вымысел в фантазиях и воображении людей, в произведениях литературы и искусства равно как и во многом другом из того что человека окружало и окружает. А как же иначе?
             Но не все здесь так просто и однозначно как кажется.
      Может ли человек реально придумать или вообразить что-то действительно невиданное  и нигде не существующее ?  -  Едва ли.
            И мысль и воображение человека обычно во всех  своих порой  весьма разнообразных и своевольных формах  воспроизводят то что уже где-то и  в каких-то реальных образах (пусть до времени и невидимых) реально существует и существовало  в окружающем мире  или в одной из его причудливых и неожиданных эманаций.   
   
     Когда мы мыслим и тем более когда мы (как мы сами обычно считаем) фантазируем - мы на самом деле видим на «других планах» бытия  то что тоже реально существует но недоступно обычному человеческому  зрению слуху и осязанию.
       Вот и все.
       И просто и сложно одновременно.
        На вид для многих «реалистов и скептиков» невероятно и непостижимо.      Но на самом деле очень естественно и понятно.
      Это конечно бывает трудно представить «на практике» - что  ты мечтая например о какой-то славной девушке которая тебя полюбит в это же самое время  видишь эту девушку и на самом деле.
      Хотя рядом с тобой ее нет в этот момент времени нет и быть не может. И хотя ты эту девушку  никогда не видел и не знал.
       Важно понять  -   все то  что мы видим своим духовным взором  или  представляем  в своем воображении  действительно  реально  существует…                Только зачастую не в окружающем нас  и всегда понятном нам сугубо материальном мире  где вокруг нас ездят автобусы, троллейбусы и трамваи и полицейские в своих славных автомобилях с «мигалками»…
            А в мире неуловимых энергий,  которые постигаются только мыслью, чувствами и воображением человека, но способны осязаемо и значимо влиять на реальность окружающей материальной жизни.
      Все мыслящие люди нашего времени знают и помнят  странную историю записанную выдающимся психотерапевтом и философом  Карлом Юнгом и случившуюся некогда в его присутствии -  о том что во время рассказа его пациентки  о своем повторяющемся ей каждую ночь сновидении где ей является якобы подаренное ей ожерелье из времен древнего Египта с изображенным на нем  жуком-скарабеем…   
          И вот как раз во время этого рассказа девушки о своем повторяющемся сновидении  на окно комнаты где происходила беседа Юнга со своей пациенткой прилетает именно тот самый жук скарабей о котором и шла речь в признаниях  девушки (правда жук «местной разновидности» из  этого же вида жуков-скарабеев) и настойчиво пытается проникнуть в комнату.      
         Юнгу даже удалось взять нежданно  прилетевшего жука в руки и показать его своей пациентке, вызвав у нее шквал эмоций и непередаваемого удивления….
      И Карл Юнг писал потом что  до этого значимого для него эпизода в его жизни и врачебной практике он не мог себе и представить подобной материализации сновидения которая произошла прямо на его глазах...
         Надо сказать что эта казалось бы сугубо частная история  стала  (конечно же при участии самого Юнга и под воздействием написанных им позднее философских трактатов и статей)  во второй половине ХХ столетия началом новой эры в психологии, а также в мистических учениях  и в философских исканиях.
        Этот случай  конечно же многократно использовался и в картинных  эзотерических «клоунадах»  и прочих измышлениях о  «сверхестественном», о том что реально существует иная невидимая реальность и иные невидимые миры..
        Но ведь и действительно  если свидетельства такого рода о существовании иной реальности -  имеют место быть….
          То что нам тогда говорить  об ее полном отрицании - значит эта реальность в каких-то формах существовала всегда  и существует и сейчас и будет существовать и в будущем…..
        Пусть она обычно и невидима.
        Конечно речь не должна идти о том что эта невидимая реальность и энергии ее наполняющие «породили из воздуха» жука-скарабея явившегося Юнгу в момент рассказа его пациентки о подобных сновидениях от которых она страдает…
          Вовсе нет.
          Но ведь какая-то неведомая сила заставила жука-скарабея именно тогда полететь именно в это окно и с отчаянной настойчивостью в него стучаться….
            Чистая случайность?
             Слепая случайность от начала и до конца?
             Но не  смешите умных людей! Такое невозможно  - шансы на подобную «слепую случайность» практически равны нулю или близятся к нулю.
               И Юнг сразу понял это как выдающийся мыслитель.
               Какая-то реальность  за пределами науки и нашего ежедневного «материального» опыта - определенно существует.
                И она часто проявляет себя, воздействуя на реальные события в нашем мире
            Но в данном случае речь в нашем философическом эссе где невозможно естественно «объять необъятное»  в первую очередь идет  - о художественной литературе.
              И художественную литературу есть все основания воспринимать и не как мир художественного вымысла и не как мир «отражения объективной реальной действительности» вслед за разного рода материалистами  утилитаристами и реалистами…  А как отражение  невидимого мира и иной реальности бытия, явленной писателю-творцу в художественных образах даже если сам  писатель или поэт  этого и не осознает, не отдает себе в этом отчет.

         Создавая роман «Бесы» Достоевский действительно видел Бесов - видел и ощущал некие психофизические сущности, существующие в «ином мире», но способные воздействовать на «наш мир», земной и осязаемо материальный мир, доступный человеческому зрению и слуху так же как и сугубо научному «освидетельствованию».
      Тоже самое можно с полной уверенностью сказать и о Гоголе.
      Не случайно например героев гоголевских «Мертвых Душ» проницательный и способный к действительно большим судьбоносным прозрениям Николай Бердяев назвал « духами Русской Революции» в своей одноименной известной брошюре…
           Гоголевские Коробочки Собакевичи Ноздревы и прочие - действительно духи зла, корысти и разрушения… Реально существующие в нашем мире и действующие в нем, являющие в нем губительную разрушительную силу.
           Вообще сам вопрос о том что человек, в том числе и высокодуховный человек, способен к некому «чистому вымыслу» - очень спорный.
            По нашему глубокому убеждению человек к такому «чистому вымыслу» просто не способен - органически и по самой природе своего мышления.
             Когда человек мыслит он не столько создает что-то абсолютно новое и невиданное сколько благодаря своему духовному зрению реально видит и отображает в своей мысли иные не сугубо материальные (условно говоря) реалии бытия и сознания…
             По крайней мере мысли в гуманитарных сферах науки и творчества это свойственно совершенно определенно.
             Настоящий писатель-творец ничего не изобретает и не выдумывает - он пишет о том что реально видит своим духовным взором.
            И эти его «видения» могут рано или поздно вторгнуться в материальную жизнь и даже завладеть ею.
           И в этом состоит  и значение и между прочим и опасность вдохновенного и своевольного творчества такого «настоящего писателя-творца» -  он способен порой и против своей воли  переносить в мир материальный и реально видимый реалии невидимого психофизического по природе своей мира, с которыми мы иногда сталкиваемся что называется «лицом к лицу» но которые мы зачастую не склонны вместе с тем «принимать за правду.»
           И мы должны это признать наконец.
           И перестать говорить о том что Литература ( с большой буквы) художественно отражает  обычную действительность  земной материальной жизни вслед за наивными до детства революционерами-демократами (если говорить о  России) и прочими примитивными материалистами, не признававшими реальным ничего кроме того что можно прямо сейчас потрогать «своими руками» и утверждавшими некогда как мы помним в России что «сапоги важнее Шекспира».
            Художественная литература есть погружение в психофизический мир духовно-материальных сущностей и смыслов, который с видимым нами и исследуемым наукой сугубо материальным миром  связан очень тесно и тонко.
             Но  вместе с тем он существует и «сам по себе» и  вторгается в материальный и видимый нами мир и спонтанно и непредсказуемо и порой судьбоносно.
                Очень многое из созданного художественной литературой превращается в реальность - и хорошее и плохое…
             Бесы Достоевского стали реальностью нашей жизни давным давно… По настоящему они нахлынули в Россию в начале ХХ столетия….
              А потом ее и заполонили.   
        Но ведь и Лолита Набокова пришла реально в современную жизнь - сколько было уже экранизаций этой вещи Набокова … Сколько разговоров о ней.
          Хотя все «в глаза» и «на людях» все говорят конечно что такая любовь безнравственна.
           Безнравственна-то она безнравственна  такая любовь…. Это правда. Никто с этим не спорит .
А нравственно-то что? - Вот в  этом вопросе мнения и личные убеждения людей  в нашем обществе  как обычно очень сильно расходится.
             Высшие слои российского общества например - большие чиновники, бизнесмены, те кто рядом с властью всегда - они всемерно показывают сейчас как глубоко они верят в Бога.
            И потому многие из них даже поехали на Святой Афон вслед за Президентом - укреплять свою духовность и благочестие…
            Однако почему-то показная воцерковленность не мешает очень многим из них воровать и быть коррупционерами … И нравственные заповеди - тоже не мешают…
                Но не будем больше столь мрачно иронизировать по поводу тех или иных «двойных стандартов» в нынешнем обществе и многих несветлых реалий нашей сегодняшней жизни…
                Об этом можно писать очень и очень долго… С юмором, с раздражением,  со злостью…. И как угодно. От этого «сотрясания воздуха» увы ничего в окружающей реальности  не меняется.
                Нам важно было просто показать что многие образы созданные художественной литературой - как бы врываются в реальную жизнь и порой способны и завладеть ею вопреки даже внутреннему сопротивлению «ткани жизни» таким вторжениям из мира художественного воображения.
        И это убедительно доказывает - такие образы где-то и в каком-то смысле жили и до того как они открылись духовного взору писателя-творца. Писатель эти образы отнюдь не выдумал - а увидел…,  увидел  «в мирах иных» природа которых нам неизвестна… И увиденное им и изобразил в своих художественных произведениях. 
               

               
















ИНТЕРВЬЮ МОСКОВСКОМУ ЖУРНАЛУ «ПАРУС»

(ИНТЕРВЬЮ ПЕРВОНАЧАЛЬНО БЫЛО ОПУБЛИКОВАНО  В № 11  МОСКОВСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЖУРНАЛА  «ПАРУС»  ЗА  2017  ГОД)
________________________________________
Сергей НОСОВ Знакомство с автором
1. Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?
 
Свое призвание — творить в сфере поэзии и литературы — я чувствовал еще в школьные годы. И тогда же стал посещать детский кружок поэзии, руководимый замечательным ленинградским поэтом Глебом Сергеевичем Семёновым. Первыми моими опытами были, конечно, стихи, и среди них, написанных школьником, встречались вполне удачные.
 
2. Кого можете назвать своими литературными учителями?
 
Строго говоря, учителей как таковых в поэзии и литературе у меня не было. Но были кумиры. Это, например, Александр Блок и Анна Ахматова. Их образы и их поэзия были овеяны для меня ореолом избранности и, конечно, властно влияли на мое формирующееся литературное сознание.
 
3. В каких жанрах Вы пробовали себя?
 
В поэзии, философской эссеистике и литературной критике, в историко-литературных и биографических исследованиях.
 
4. Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?
 
Пожалуй, это сплав поэзии и мысли… Я убежден, что подлинно творческое и созидательное мышление — это мышление образами. И меня всегда тянуло к нему неодолимо. Вместе с тем для меня мышление образами есть не просто созидание эстетически прекрасного, но процесс осмысления человеком окружающей реальности, процесс самопознания — то есть именно мышление, имеющее философическую и экзистенциальную заостренность и значимость.
 
5. Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?
 
Я не берусь авторитетно судить о содержании современных школьных программ по литературе. Но если в них есть до сих пор Некрасов, то его надо исключить несомненно — это фальшивый, поддельный поэт, так называемый «певец народного горя», а на самом деле весьма алчный коммерсант в литературе, большой игрок, картежник, крайне несимпатичная личность, знать о сочинениях и жизни которого детям совершенно не обязательно. В стихах Некрасова звучат фальшивые ноты, чувствуется и становится доминантой елейно-приторное воспевание народа и слащаво умильное «печалование» о его «горькой доле», в котором больше притворства и обычной псевдодемократической показухи, чем искренности и подлинной глубины чувства.
 
6. Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами кардинальным образом?
 
Пожалуй, нет такого писателя. Кого любил в юности, того и сейчас люблю: Блока, Пруста, Бунина, Льва Толстого.
 
7. Каковы Ваши предпочтения в других видах искусства (кино, музыка, живопись…)?
 
Музыку и живопись я очень ценю, хотя не могу сказать, что в них глубоко разбираюсь и способен, например, по достоинству оценить новаторство в этих сферах искусства. А от кино я очень далек и в целом его искусством не считаю, хотя проблески настоящего искусства были и там: фильмы Эйзенштейна, Козинцева и некоторых других.
 
8. Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?
 
Литературе я отдал и отдаю до сих пор всю свою жизнь. Меняются только жанры, в которых я работал и работаю ныне. В молодые годы и сейчас — это поэзия и только поэзия. А было время, когда я увлекался историко-литературными исследованиями, писал книги о замечательных русских писателях и мыслителях: Ап. Григорьеве, В.В. Розанове, Вл. Соловьеве, основателе славянофильства И.В. Киреевском. Потом на годы с головой погружался в литературную критику и эссеистику. Но доминантой моего творческого пути была и остается поэзия, слившаяся для меня с философическим погружением в экзистенциальные глубины жизни.
 
9. Что считаете непременным условием настоящего творчества?
 
Непременным условием творчества является максимальная творческая свобода. Я мучился в годы советской власти от отсутствия этой свободы, просто мучился. И ни мою поэзию, ни мои свободные опыты в других жанрах (философическую эссеистику, исторические очерки) в советскую печать не пропускали — для меня оставался только самиздат. В последние два-три года правления Михаила Горбачева меня, правда, уже пропускали иногда и в официальную печать. Но это были годы ослабления и затем полной отмены цензуры, когда советская система уже катилась в пропасть…
 
10. Что Вам кажется неприемлемым в художественном творчестве?
 
Неискренность, душевная фальшь. Когда она чувствуется в произведениях искусства (в той же поэзии), это неприятно, более того — просто противно. И в итоге сводит на нет художественную подлинность и значимость тех произведений, в которых такая душевная фальшь проявляет себя и господствует.
 
11. Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным или о котором никто не знает.
 
Я расскажу смешной эпизод, который никак нельзя назвать значительным, но который, как мне кажется, немало говорит о преимуществах (правда, в несколько ироническом ключе) литературной известности и славы даже в повседневной жизни…
Моя фамилия Носов, и я просто однофамилец широкого известного писателя Николая Носова, автора замечательных «Приключений Незнайки и его друзей» и многих других славных книг для детей. Мой отец, крупный ученый-историк, по соглашению о взаимном обмене ведомственными «местами отдыха» между Академией наук СССР и Союзом писателей имел возможность нередко проводить свободные дни и недели в доме творчества писателей в Комарово под Ленинградом. И он обычно брал с собой меня, где я, отлынивая от школы, приятно проводил время. Лет в десять или двенадцать у меня появилась в этом славном доме писательского творчества довольно глупая забава: я пытался схватить за хвост белок, которых было множество в тамошнем саду и которые были почти ручными… И однажды, когда я в очередной раз подкрадывался к устроенной для белок кормушке, где весело суетились эти пушистые зверьки, на дорожке рядом появился высокий, строгий и сердитый дяденька, подошел ко мне и суровым тоном заявил: «Ааа… хулиганишь! Безобразник! Ты кто такой? Как твоя фамилия?». Я растерялся и испуганно промямлил: «Носов…» Но тут уже растерялся суровый дяденька и… быстро преобразился в этакого ласкового папиньку, который очень любит детей. И очень добрым голосом, нежно на меня глядя, сказал: «А… ну а я — Пантелеев (автор некогда популярной «Республики ШКИД», если кто не помнит)… Играй, играй мальчик»… Смущенно улыбнулся, погладил меня по голове известный писатель Пантелеев и ретировался. Разноса и наказания мне не вышло. Так меня спасла слава моего знаменитого однофамильца…
 
12. Каким Вам видится идеальный литературный критик?
 
К сожалению, идеальный литературный критик — это чуткий к литературе, к прекрасному, но не очень творческий человек. Он не творит или почти не творит в литературе сам и поэтому способен быть безупречно объективным в своих литературно-критических суждениях и оценках.
 
13. Каким Вам видится будущее русской литературы?
 
Русская литература все-таки должна в первую очередь вернуть внимание русского общества к себе. Это ее главная задача. И некоторым настоящим большим писателям это удается уже сейчас — Пелевину, например — причем без всякой шумной рекламы или саморекламы. И это вселяет оптимизм, веру в то, что литература может стать по настоящему востребованной современным обществом.
 
14. Есть ли у Вас рекомендации для молодых студентов-филологов?
 
В современном литературоведении очень много разного рода формалистики, чувствуется засилье штампов. Все мы помним по прежним временам, что Лев Толстой — «зеркало русской революции». Подобные примитивные штампы распространяются и сейчас, только широкая публика о них меньше знает. Поэтому желаю филологам всячески их избегать, переосмысливая устоявшиеся мнения и открывая новое в литературе.
 
15. Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?
 
Любить настоящую честную русскую литературу.





            
      
 


               
          
         

         
         
      
                ЧАСТЬ 11

МИР ПОЭТИЧЕСКИХ ЗЕРКАЛ

---------------------------------------------------------
            
                МОЙ ПУТЬ В ПОЭЗИЮ

            Свое призвание -  писать, посвятить себя «во взрослой жизни» литературному труду  -  я почувствовал очень рано, еще в школьные годы.                Однако, реализовать это свое призвание в действительной жизни оказалось значительно сложнее, чем просто  с затаенным восторгом его в себе чувствовать.
       Конечно, и стихи я начал писать рано - классе в седьмом. И они неплохо  у меня получались  для столь юного возраста.
       Посещал я и кружок поэзии во дворце пионеров…  Но все это было так себе по большому счету  - детские увлечения и игры.
       А когда я наконец осознал в 17 - 18 лет, что настоящие стихи должны не сводиться к красивому рифмоплетству, а иметь свое лицо.., что у поэта должен быть свой поэтический голос и свой авторский почерк в творчестве ...   Создать такую поэзию у меня решительно не получалось.
        То выходило «под Блока», то «под Есенина», то «под Маяковского»…, а что-то действительно свое  - интонация, образная система, ритмический строй  -  так и не находилось сколько я над этим не «корпел».
         И пришлось про стихи на какое-то время забыть. И это оказалось на самом деле самое лучшее, что я мог тогда придумать  -  перестать давить на себя самого, перестать мучить себя  бесплодными попытками настоящего творчества…
          Поэзия должна рождаться  сама собой  - как Венера из пены морской.
         Так со мной и случилось года через два или три. Я даже помню до сих пор этих первые свои удачные стихи.
         К тому времени я уже писал и статьи и  очерки - в частности, о первых русских славянофилах, Алексее Хомякове, Иване Киреевском, братьях Константине и Иване Аксаковых…  Они выходили интересными. Тема была выигрышной, почти незнакомой тогдашнему советскому литературоведению.
       А тут еще и стихи - возможность творчества на «ниве поэзии».
          И я конечно в созидание стихов  погрузился с увлечением.
         Близилось окончание Университета.
И стихов и уже опубликованных в научных изданиях статей накопилось немало. И я решил дерзнуть - показать свое творчество  уважаемым  людям в мире культуры, настоящим знатокам и ценителям большой русской литературы.
             И написал два письма -  одно письмо  академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву и другое письмо  Лидии  Яковлевне Гинзбург, перед личностью и творчеством которой я тоже преклонялся.
               Лидия Яковлевна Гинзбург все таки менее известна ныне чем  Дмитрий Сергеевич Лихачев.
             Поэтому  напомню  - близкая знакомая  Ахматовой, Шкловского, Эйхенбаума, яркая представительница ленинградской  литературной молодежи 1920-х годов, генетически связанной еще со старой, дореволюционной  петербургской культурой, впоследствии яркий исследователь классики нашей литературы, автор многих замечательных книг, в том числе и книг очерков и воспоминаний.
                И  в обоих случаях я получил отклики на своих письма от уважаемых адресатов  и приглашение явиться   к ним для обстоятельной беседы в домашней обстановке. 
                Сначала  я отправился на квартиру  к Дмитрию Сергеевичу  Лихачеву.   Он жил в моем же районе  Ленинграда, на 2-ом Муринском проспекте.
                Довелось просто прогуляться   до дома Дмитрия Сергеевича пешком.
                Конечно, яркие впечатления остались от этой встречи.   Уже тогда в 1970-е годы Дмитрий Сергеевич  был знаменит… И я  вполне отдавал себе отчет в том кто меня принимает - один из светочей нашей культуры  в полном смысле этого слова.
                Дмитрий Сергеевич меня расхвалил. Его отзывы меня окрылили безусловно. Он прямо сказал, что по его мнению я «человек необыкновенный», что у меня «большой литературный талант» и «большое будущее в литературе.»
               Собственно, я мог бы тут и возгордиться.
              И  я даже попытался было возгордиться, но тут же понял, что у меня это плохо и необоснованно все таки выходит -  оставалась неопределенность: ну есть литературный талант, даже большой, допустим, талант… А в чем именно он заключается и как именно его реализовать? Ни мои стихи, ни мои тогдашние статьи шедеврами еще отнюдь не являлись…
                И вот в  таком и гордом, и озадаченном одновременно состоянии я отправился к Лидии Яковлевне Гинзбург.
               Лидия Яковлевна тоже жила совсем недалеко -  на том же  зеленом, заросшем огромными старыми деревьями разных пород  2-ом Муринском проспекте, в совершенно  заставленной  книгами однокомнатной квартире.
                Она тогда уже была совсем старушкой  - сухонькой, небольшого роста интеллигентной старушкой.
             И вот ее отзыв сыграл в моем будущем поэтическом творчестве огромную роль.
                Статьи мои о славянофилах Лидия Яковлевна  очень похвалила - действительно  была   раскрыта в этих статьях  новая и смелая по тому времени тема (в советскую эпоху изучение творчества помещиков-славянофилов, рьяных сторонников Православия и приверженцев особого пути развития России совсем не поощрялось), статьи были написаны живо и ярко, в них были интересные наблюдения и мысли. Это Лидия Яковлевна и отметила.
                А вот о стихах она отозвалась так: « Знаете, Сережа, я столько стихов читала и слышала на своем веку… Самых разных стихов, в том числе очень хороших и просто замечательных стихов. Может, у меня уже к старости притупилось восприятие поэзии - перечитала стихи сверх меры и переслушала сверх всякой  меры стихи за свою жизнь…  Но знаете - у вас безусловно очень хорошие стихи. И я таких очень хороших стихов  тоже уже наслушалась в своей жизни.  А вот чего-то ошеломляющего, нового, необычного…, что бы встрепенуться душу заставило…  Этого я в ваших стихах не увидела. Просто обычные очень хорошие стихи.  И все. Может стара уже я стара совсем. Извините Сережа.»    
                И я сразу понял, признаюсь, что Лидия Яковлевна   - совершенно права!   С сожалением осознал я это, но очень отчетливо  - действительно я писал тогда просто очень хорошие стихи, такие каких много бывает на свете.
                Это не Поэзия с большой буквы.
                Заниматься просто каким-то сочинительством, более или менее удачным, мне не хотелось. И поэзию я надолго забросил… Почти на десять лет.
                Погрузился в историю русской общественной мысли и литературы, защитил как историк  кандидатскую диссертацию о  первых русских славянофилах в 1982 году. А со следующего года стал работать научным сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы Российской  Академии Наук), написал свою первую книгу -  о любимом своем тогда поэте и литературном критике Аполлоне Григорьеве.
                О поэзии же вроде бы забыл. Но забыл с сожалением - я же  все таки  чувствовал в себе с детства  какую-то поэтическую энергию, энергию и слова и чувства, энергию образного видения мира….  Почему же я ее не могу ярко и по своему выразить в поэзии?
                И однажды на отдыхе в Литве  задумался о верлибре - вот почему в нашей поэзии он так в целом и не утвердился, а в современной англоязычной и вообще европейской поэзии давно преобладает… Да и японская поэзия легко обходится без рифмы.
                И я попробовал сделать несколько пейзажных зарисовок - без рифмы. Показалось - удачно вышло, интересно.   И как-то это соответствовало обстановке вокруг  - летняя Литва, в пределах тогдашнего СССР почти Запад.
                Потом я вроде бы и забыл об этих своих опытах….
          Но однажды,  уже в Ленинграде,  захотелось поиграть вечером с поэтическим словом и одновременно  - в лабиринте философских ассоциаций и смыслов…
И просто сами собой родились эти вот строки:

Сегодня  утро  было  особенно  нарядным
проходя  по  комнатам
они  теснило  тени  сомнения
сдувало пыль  скорби
и  охотно  разговаривало   со  всеми  на  их  языке
окна были  широко  раскрыты
точнее  распахнуты
и  за  ними
на  задумчиво  качающихся  зеленых  ветвях
пели  большие  желтые  птицы  покоя
узоры  памяти    переливались  на  стенах
и  поскрипывающий  паркет  бытия  казался  особенно  долговечным
лестница  сбегала
как  скромная белолицая  девочка
в  густой  бормочущий  с  ветром  сад
за  которым  - 
это  было  отчетливо  видно  издали  -
мускулистый  человек
по  пояс  свешиваясь  из  окна  черной  башни
придерживал  увесистую  стрелку  времени
на  обнаженном  циферблате  городских  часов.      
      
       Я сразу почувствовал, что это - необычно и здорово. И не на кого в русской поэзии не похоже.
          Так в поэзии я наконец нашел себя.  Это был 1986 год. И мне тогда было уже почти тридцать лет.
             Во всей этой истории  важно вот что -  чтобы найти себя в  настоящей поэзии или прозе  и сказать в них действительно новое слово, быть в творчестве самим собой и писать при этом   действительно ярко надо не только иметь талант и определенный уровень литературной культуры и общей культуры  и, тем более, надо не просто  владеть художественным словом на должном высоком уровне….
            Нужно прежде всего полностью раскрепоститься -  ощутить полную внутреннюю свободу… И тогда эта внутренняя  свобода, -  полная и ошеломляющая, головокружительная и рискованная даже, - сама собой перельется в творчество, оплодотворит ваше творчество и сделает его действительно ярким и необычным.
           Тогда и скажут знатоки и многие окружающие вас ценители литературы - это новое слово в  нашей литературе.
             И ваши литературные мечты сбудутся - почти как в сказке. Может быть даже в одночасье.
              Только - если у вас есть талант.
              А талант - это не жажда славы  и  признания.  Это ощущение в себе некой энергии образного видения мира -  этой энергии трудно дать определение. Но  она безусловно сродни божественной энергии  или тому, как мы божественную энергию себе представляем и что мы о ней знаем.
            Это - энергия демиурга, творящего новые миры. Пусть только  в художественном слове.
                Может быть, такое определение -  и есть самое емкое и точное определение настоящего литературного дарования.
                Остальное же все - приложится.
            Тут многое зависит конечно, от страны и от  эпохи, когда живет художник слова.  Но он в состоянии найти свой путь, если он - художник от Бога - в любую эпоху.
            Хотя с временем в котором художник живет ему порой приходится и бороться.   
              «Художник и его время», «Художник слова и  читатель»  -  это уже другие большие темы.  И о них можно будет рассказать  в следующих очерках.
                Сейчас же я попытался правдиво  рассказать о том,  как довелось мне  «открыть себя» в литературе и в поэзии в первую очередь.
               И это было отнюдь не так просто.




         
       
      
         
         
      
А КОЛДОВСТВО ТВОРИТСЯ В ТИШИНЕ


   .   .   .
А колдовство
творится в тишине
когда и лист
не дрогнет на деревьях
и когда нет
ни солнца ни луны
и вся земля
как саваном покрыта
туманом белым
и под ним все шепчет
волшебник
свои тихие слова
которые над миром закружатся
и станет он таким же
как твой сон
прозрачным голубым
и незнакомым.




   .   .  .
Ты меня
оставил одного
день ты мой
холодный и суровый
никуда я больше
не пойду
ведь вокруг
все двери на засовах
и на окнах шторы
как всегда
и за ними
притаились люди
молчаливые
совсем чужие
что же им
за дело до меня
я ведь снова
потерялся в мире
и своей тропинки
не найду
и одна лишь тень
за мною бродит
как знакомый
старый человек.




   .   .   .
Станешь ты
тяжелым словно камень
упадешь на землю
и застынешь
и узнаешь
что такое вечность
о которой
много говорят
будешь ты
красивым словно небо
нежное
и очень голубое
и к тебе
стремится будут птицы
так легко
взлетая над землей
а останешься
таким же как сегодня
ничего о жизни
не узнаешь
как не знает тот
кто уже умер
что он жил  когда-то
на земле.


   .   .   .
Ты киваешь молча головой
как кивают ветру
 все деревья
и склоняются
размахивая шляпой
словно
мушкетеры короля
я же тебя знаю
ты простая
и всегда согласна
с этим миром
хорошо
пусть будет
то что будет
мы итак
на свете проживем
только звезды в небе
станут ярче
и луна
такая молодая
нам махнет
приветливо рукой.


   .   .   .
Кто-нибудь
сорвет тебе цветы
и положит их
на подоконник
чтобы ты
проснулась уже с ними
на твоем
распахнутом окне
кто-нибудь
подарит тебе счастье
так как дарят
куклу или зонтик
он укроет
может быть
от солнца
может
от холодного дождя
а когда
земля перевернется
мы уже
не будем молодыми
но и там
в другом и странном мире
все равно
окажется светло.


      .   .   .
Мне хорошо
уютно и тепло
за окнами зима
я это знаю
но у меня  в душе
давно июль
и светит солнце
и щебечут птицы
и облака плывут
как белые дома
из счастья
которое
похоже на рассвет
такой простой
смеющийся
и чистый.


   .   .   .
Утро к тебе прикоснется
как девушка  нежная
ветер погладит  тебя
и воздушный пришлют поцелуй
облака
и ты станешь похожим
на  море волшебного  счастья
по которому
снова плывут
корабли твоих грез
к незнакомому берегу
где тебя ждут
поцелуи любимых
много солнечных дней
и бессчетное множество
звездных ночей.


   .   .   .
И все что было
вдруг растает снегом
и ручьи памяти
журча уйдут под землю
и больше
не вернутся никогда
а жизнь останется
как листья на деревьях
как ветер в поле
в той траве высокой
которая колышется волнами
играя в море
вместе с облаками
плывущими
как будто корабли
и мы пройдем
как пролетают птицы
на самый край
кружащейся земли
и вместо счастья
повстречаем солнце
такое яркое
на небе голубом.


   .   .   .
Я тебя дожидаюсь
а ты  дожидаешься счастья
а вот счастье
ждет вечности
целую ночь
только вечность
уже ничего не желает
она просто приходит
чтоб тихо стоять
за окном.


   .   .   .
Черное утро
которого и не бывает
приходило  ко мне
и стояло в окне
я его отогнал
и задвинул
тяжелые шторы
и заветную лампу
зажег на столе
а потом написал я
далекому богу
на холодное небо
письмо о себе
чтобы знал он
как тяжко бывает
на свете
если черное утро
приходит к тебе.


       .   .   .
 На праздник жизни
голым не приходят
и в плаванье
девчонок не берут
и в артиллерии
стреляют не хлопушку
и тем кто очень просит
и дают.





  .  .   .

Я закутаю вечер
в туман
и он мне
улыбнется устало
с ним прощаются птицы
в темнеющем небе
и высокие тени приходят
в тишине постоять
рядом с ним
ну а я ему
просто скажу
чтобы он
рисовал мне
закат одинокий
без костра
бледно розовой краской
на белой стене.


   .   .   .
Я себе оставил
только в вечер
сумрачный спокойный
и простой
остальное
мне уже не нужно
в этом мире
бурном и большом
пусть там все
безумно и бессонно
фонари
не гаснут по утрам
и приходят тени
чьих-то судеб
и стоят
с протянутой рукой.


   .   .   .
И луна
бывает нежной иногда
и бывает ночь
прозрачной почему-то
и в нее ты опускаешься
как в воду
и плывешь опять
так долго и легко
и кружится мир
перед глазами
прямо на поверхности
воды
и  в нем светятся
живые звезды
и покорно гаснут
в тишине.

   .   .   .
На праздник жизни
голым не приходят
и в плаванье
девчонок не берут
и в артиллерии
стреляют не хлопушки
и тем кто очень просит
и дают.
   .   .   .
Ты стал свободен
жить и умереть
летать по воздуху
и вечно кувыркаться
в глубоком озере
от скуки утопиться
качаться на луне ночами
и с солнцем в прятки
как с детьми играть
и быть таким
как хочешь
днем и ночью
любить и верить  в чудо
иногда
и рвать цветы
и улыбаться счастью
и провожать по небу
облака.
   .   .   .
Оставайся со мной
на луне
свесим ноги
и будем качаться
мир внизу
станет темным и тихим
пусть на нем
все горят фонари
мы подумаем
что это звезды
улыбаясь
обнимем друг друга
спрыгнем вниз
чтоб на них покататься
пока в мире
не стало светло.


   .   .   .
Сколько улиц
у города этого
словно лап
у большого жука
только он
никуда не ползет
прирастает к земле
вместе с нами
и хранит свою черную память
в старых темных пустынных дворах
и не знает
что есть же на свете
лес и поле
и море и счастье
над которым
плывут облака.

   .   .   .
Я живу так свободно
как будто  вокруг
невесомость
и плывешь
куда хочешь
по синей прозрачной воде
и когда оттолкнешься
от солнца
 спиною
влетаешь  в   луну
задевая руками все звезды
словно лампочки
в мире чудес.

   .   .   .
Будь добрее
к тому что ты видишь
к  этой улице
темной пустой
к невеселому небу
над нею
и к воде
этой черной реки
она тоже
не знает что делать
и плывет как всегда
в никуда
растворяется в море бескрайнем
ведь она же
всего лишь вода.

   .   .   .
Все в мире
происходит просто так
дожди и снег
любовь или прощанье
и ничему на свете нет конца
как нет его
воде в реке
и мраку
темной ночью.

   .   .   .
Я ведь знаю
что ты невиновен
не украл же ты
ночью луну
не закрашивал дни
черной краской
и не прятал
горячее солнце
за туманом
в холодном краю
вы спросите об этом
у бога
где он там
затерялся на небе
среди старых
седых облаков.


   .   .   .
Ты любил
облака и цветы
юных девушек
синее море
и ночами
стоял у окна
наблюдая
как звезды
на небе горят
и смеются.

   .   .   .
Какая у нас
вьюжная любовь
летят снежинки
кружатся  и тают
мы среди них
как в сказочном лесу
совсем одни
и ты совсем нагая
не холодно тебе
я помогу
тебе согреться
это будут ласки
которые
ты будешь ощущать
как вихрь снежинок
в этой
нашей вьюге.
   .   .   .
Ночь в черном плаще
часовым за окном
остается
на ней  шляпка
из  синего мрака
перчатки немой тишины
башмаки полнолуния
желтые
на каблуках из любовных утех
галстук со звездами
и  она
все о нас знает
и кто  мы
и как мы умеем
друг друга ласкать
и любить.
   .   .   .
Мы будем с тобой
в облаках
словно белые птицы
и хлопьями  снега
покажемся тем
кто остался
на грустной земле
и будем кружиться
как кружатся
утром
на солнце  снежинки
и вместе растаем
когда-то  весной
когда тает
весь  снег
на заброшенной школьном дворе.

   .   .   .
Я захотел
тебя обнять
и обнимаю
и я  могу
с тобой и улететь
как на воздушном шаре
снова к счастью
но только ты
побудь пока со мной
дюймовочкой
снегурочкой
и феей
наивной утренней росы.


   .   .   .
Ведь птицам большим
в  чистом небе
всегда одиноко
там негде
присесть и  прилечь
нет зеленой травы
нет бегущей  воды
нет высоких  и старых деревьев
только воздух
которым так трудно дышать
когда мало его
в вышине
под седыми
как снежные горы
застывшими там  высоко
облаками.

   .    .    .

Жить надо легко
так как птицы
летают по небу
как плывут облака
как волна
набегает на берег
как растут на опушке
сурового леса цветы
и  как девушки
все отдают
когда любят
и поэтому можешь
что хочешь дарить
этим дням голубым
и ночам этим темным
и поэтому можешь
всегда говорить
о своем
с этим  миром огромным.


   .   .   .
Никогда я не думал
что облако
сядет на плечи
что луна наклонится
так низко
чтоб ночью
меня целовать
и река повернется
серебряным боком
чтобы я ее
гладил руками
и дома зашатаются
в городе темном
когда я
пройду среди них
задевая за стены плечами
но  все это случилось
еще не такое бывает
встретит бог на пути
приглашает на чай
может он настоящий
а может придуман
не знаю
я другого пока
не встречал.


   .   .   .
Становится весело жить
даже листья шумят веселее
улыбается даже вода
в одинокой реке
а вчера
рассмеялась и ночь
растеряла при этом
в счастливом тумане
все звезды
и  поэтому стало светло
и на улице так хохотали
прохожие громко
когда шли друг за другом
по важным делам
и от смеха  дрожал
этот мир
разноцветный огромный
и сам бог
рассмеялся на небе
сочувствуя нам.


    .    .   .
Чудесное приходит
незаметно
в обычный день
и неприметный час
как солнце
из за шторы
как шум ветра
с которым  дружат листья
на деревьях
там за твоим
распахнутым окном
и все меняется
живешь уже иначе
другие появляются дела
и неизвестные к тебе
приходят люди
и вот они уже
твои друзья
и жизнь становится такой
как будто утро
сменило ночь
и вдруг запели птицы
и будут петь
вокруг тебя
всегда.


    .   .   .
Какое  пасмурное небо
словно тучи
пришли с тобой поговорить
о том о сем
рассказывают –
скучно в этом мире
поэтому
мы заняты дождем
и ветра много
нас все время гонят
над миром
неизвестно почему
и мы плывем
вздыхая и тоскуя
над той землей
где все цветут цветы
как будто просят вечно
поцелуя
наивной и волшебной красоты.
   .   .   .
Добираюсь до счастья
и  потом  возвращаюсь обратно
в ту обычную жизнь
где всегда
ни светло ни темно
словно кто-то
чужой незнакомый
размешивал ложкой
в стакане
прозрачной воды
облака
из тяжелого темного льда
говоря что напиток
от бога
и всегда улыбаясь
при этом
в усы.


   .   .   .
У времени есть дно
и у  пространства
и опускаются на это дно
все кто уходит
в мир иной
и там с ними живут
луна и звезды
движение планет
и вечность
без слов без мысли
без лица.


   .   .   .
Ты  призрачна
как этот белый день
он тоже может
взять и испариться
как капельки
испуганной росы
и улететь
как улетают птицы
и нас оставить
в полном темноте
 как оставляет свет
когда уходит
не хлопнув дверью
не сказав «прощай»
а только
нажимая выключатель
на самом донышке
простуженной души.

 

   .   .    .
Снега нет  и в помине
насмешка  над белой зимой
может
скоро и листья
опять зашумят на деревьях
такой чистый  асфальт
словно кто-то
его долго мыл
и уже
там  на краюшке неба
забытое солнце
может  даже
на память  возьму этот день
просто вырежу
прямо из жизни
как круг из картона
положу в потаенный карман
и отправлюсь
свой век доживать
говорят
это долгое дело
но может
терпения хватит.



  .   .   .
Черной краской
мазал дьявол ночи
белым цветом
бог  раскрасил дни
и они
все время препирались
дьявол с богом
сутки напролет
человек
был тихим и неумным
он обоих
в душу подпустил
и они
продолжили там споры
человек же  глупый
просто жил.

   .   .   .
Он раздает улыбки
всем прохожим
как царь швыряет
бедным медяки
и шествует так гордо
во дворец
как будто он
всех покорил на свете
и властвует
над  солнцем и луной
приказывая им
сменять друг друга
как часовым
у двери
в свой покой

  .   .   .
В жизни тихо
как ночью в лесу
только лист зашуршит
и ветка сорвется
сухая
но вот вдруг пролетит
преогромная тень
за какой-нибудь
в страхе метнувшейся птицей
это филин
и значит конец
для нее
незаметной
беспомощной птицы
так бывает всегда
все спокойно живут
муравьями
и заняты делом
но вот кто-то
большой и суровый
сапогом наступил
на живой муравейник
и уже нет и дома
семьи и любви
и бредешь ты по лесу
не зная
куда и приткнуться.

   .   .  .

Ночь жизни
не стала короче
она
холодна
как всегда
и те же в ней
темные духи
и так же
протяжно поют
и ведьма ночная
все пляшет
и  черный колдун
все молчит
луна
тяжело уже
дышит
и мрачно
на  каменном  небе
висит.



   .   .   .
Какая
на улице темень
сквозь  ночь
фонари все шагают
куда-то
одни
по проспекту
неся  свой
бессмысленный свет
в ладонях
потом исчезая
как звезды
всегда исчезают
к утру
остается молчанье
словно
стеклянный стакан
наполненный сном
и готовый разбиться
от каждого
громкого крика..



   .   .   .
Ночь сегодня
это чистый лист
и душа на нем напишет
письма богу
только он
их больше
не прочтет
бог давно уже
всех писем не читает
просто смотрит
с высоты на землю
и считает
башни и мосты
ему кажется
их стало
слишком много
и они всегда
стремятся в небо
а ведь это
так нехорошо
небо потому оно
и небо
что чуждается
всего земного
и пусть в нем
летают
только птицы
исчезая
в голубой дали.


   .   .   .
Ты становишься
гномом лесным
и теперь
все сокровища прячешь
среди пней
под корягами
ночью
и боишься
тех призраков белых
что летают
в ночной тишине
собирают
умершие души
незаметно
упавшие с неба
и хоронят их
в омуте черном
привязав к ним
тяжелые камни
чтоб они
не взлетели опять.

   .   .   .
Мне кажется
не я
а жизнь состарилась
и вот бредет
по улицам с клюкой
и шаркает ногами
как старуха
а я
такой же молодой
как был когда-то
мне все легко
любить
и верить  в счастье
которое приходит
как девчонка
что  бы меня
ночами целовать.


   .   .   .
Может ты
меня  заговорила
может месяц
нас заговорил
он сиял
улыбкой колдуна
за окном
и был
как будто  рядом
как и  ты
но только
без души
свет его
похож
на сок лимона
и налит
в божественный стакан
этой ночи
и еще не выпит.


   .   .   .
А прошлое
нисколько не стареет
оно с тобой
все время рядом
только спит
как кот
на кресле в комнате
и если
вдруг его коснуться
оно открыв глаза
спокойно скажет:
я здесь с тобой
и никуда еще
не уходило
и не уйду
уйдешь ты сам
когда-то
туда где прошлого
и будущего
нет.


   .   .   .
Как вы любите
их запускать
надувные волшебные
шарики сказанных слов
и они улетают
из окна вашей комнаты
в мир
и прохожие
рты разевают
на улице темной -
что за комната
кто в ней живет
почему вылетают
шары из окна
устремляются в небо
и так быстро
среди облаков  исчезают
будто это
видения чьи-то
которым
пропасть суждено.


   .   .   .
Становится теплее
жить на свете
и тает снег
холодных чувств
так быстро
как будто в доме
печь
или камин
и загораются надежды
словно люстру
зажег хозяин
в маленькой гостиной
где притаились
феи молодые
в счастливом
ожидании любви.


   .   .   .
Небо
в розовой  нежной косынке
и мороз
стал особенно добр
он всем дарит
цветы ледяные
и на окнах
от них
так светло
снег хрустит
под ногами
как булка
взял бы съел
да она холодна
и вот  снова
иду на прогулку
и  под ручку
со мной  тишина.



   .   .   .
Я живу
так же просто
как птицы
по небу летят
им ведь очень легко
в чистом небе
кружиться
не боясь высоты
не страшась
вдруг упасть
как и я не боюсь
неожиданной смерти
и дружу
только с тем
кого очень люблю
и срываю цветы
не на свадьбу
и не на могилы
а лишь только затем
чтобы их положить
на пустой подоконник
и считать
что вот в эти цветы
превратились стихи
что я утром
вчера написал.

   .   .   .

Запоминай
как дерево растет
и как цветут цветы
на белом свете
и как плывут
по небу облака
барахтаясь в волнах
и кувыркаясь
как мы
друг друга любим
в тишине
и как пронзительно
в груди
стучало сердце.

   .   .   .
Легко быть волной
и разбиться о берег
хорошо быть цветком
и когда-нибудь днем
распуститься
или птицей
и так высоко улететь
в облака
что с земли
тебя больше
никто не увидит
и так плохо
быть мхом
на каком-нибудь камне
и забытой тропинкой
в лесу
голой веткой
без листьев
и снегом холодным
зимой
и так страшно
быть небом бескрайним
за которым
одна только вечность
без мысли без  чувств
без лица

      .   .    .
Тебе  хочется
снова измазать
красивое синее небо
тушью туч
и пускать
этот  злой
будто  лающий ветер
гулять по дворам
разгонять
эти   буйные волны
на море
и смеяться
как дни
постоянно смеются
играя
с проснувшимся солнцем
вечно в прятки
как  дети
на школьном дворе.
.

   .    .   .
Мне не хочется
падать
в бездонную черную пропасть
и лететь
 среди гаснущих звезд
в глушь  пространства
мимо желтой луны
я остаться хочу
на цветущей зеленой лужайке
где растут
голубые цветы
и где бабочки
с нежными крыльями
вечно кружатся
мне так нравится
просто смотреть
на их милый  полет
над цветами
и стихи говорить
и в стихах
будет вечное утро
когда солнце
качается  словно желток
над счастливой
твоей головой.


   .   .   .
Ты живешь в стороне
от проезжей дороги
где всегда
топот ног  толкотня
экипажи возы
и телеги
мужики
в своих рваных лаптях
офицеры в ботфортах
кони люди
толпа
полицмейстер
на сером коне
у тебя
тихий сад тишина
только птицы поют
иногда
часто шторы на окнах
скамья во дворе
старый флюгер
но тебе все равно
куда ветер
сегодня подул
у тебя свое время
и нет никого
с тобой рядом
кто тебя раздражает
и был ты
особенно груб.


   .   .   .
Не стоит
накрывать простынями
всех тех
кто лежит
или хлопать всем тем
кто танцует
обещать поцелуи
всем тем
кто их просит
или деньги давать
тем кто тянет
к ним руки всегда
проходите
по улице счастья
одни
никого не толкайте
и кланяться
тоже не надо
ведь вокруг
очень много
разинутых ртов
растопыренных пальцев
расставленных ног
и их лучше
вообще не заметить.


















ПРИДЕТ СЧАСТЛИВАЯ И ЛАСКОВАЯ НОЧЬ

   .   .   .

Придет счастливая
и ласковая ночь
и будут улетать
ее восторженные вздохи
как птицы белые
в открытое окно
где множество
красивых диких звезд
давно разбросано
по сказочной вселенной.


   .    .    .

Должна быть видимость
в любом холодном мире
что в нем все очень
очень хорошо
и греет солнце
теплое большое
никто не стонет тихо
по ночам
все улыбаются
и люди и деревья
и облака
на небе голубом
но под улыбкой
как под одеялом
годами  прячется
бездомный человек
ему все время холодно
и больно
когда его касаются руками
и бьют порой жестоко
по лицу.



   .   .   .

У тебя есть все то
что у первых
весенних цветов
лепестки и тычинки
и вкус
прилетевшего мая
он воробушком рядом
на ветке поет
свою песню
и не знает
как мне хорошо
от того
что ласкают меня
лепестки твои
чудной
сияющей ночью
и я пью
тот волшебный нектар
за которым
сюда прилетают
всегда
ненасытные пчелы
огромного мира
где живет
на вершине горы
постоянно рассерженный бог
и всех судит
за то и за это
и просто не знает
что растет
на поляне весенней
той нежный
волшебный цветок.


   .   .   .

В мире много
таких же как ты
и поэтому я
тебя путаю часто
с другими
но ведь ты - не они
ты моя
а они все - чужие
как осенние листья
лежащие здесь
на земле
ну а ты для меня
как тот маленький
юный листок
что родился на свет
когда рядом
была уже осень
и теперь он растет
посреди октября
не боится
холодной зимы
и не знает
что когда-то и он
полетит над землей
кувыркаясь
неизвестно зачем
и куда.


   .   .   .

И ты не чувствуешь
что далеко что близко
что радостно
и кто тебя зовет
когда один
приходит темной ночью
и вдруг ты видишь
девушку нагую
которая тебе все отдает
что может и имеет
без улыбки
а только с нежностью
с которой птицы
поют всю ночь
в распахнутом окне
как будто знают
что за ним творится
и что такое
первая любовь.


   .   .   .

Вы видите
по небу пролетают
чудесные
воздушные шары
под каждым
есть корзина
в ней волшебник
плывет куда-то
в голубом плаще
он знает все
о чудесах на свете
и знает
что их просто
запретили
как запрещают
счастье и любовь.

   .   .   .

Всем велено опять
пройти реинкарнацию сегодня
если ты был грибом
то станешь мотыльком
и шляпок станет две
ты ими будешь хлопать
как ушами
точнее крыльями
и если ты - червяк
то станешь псом
и будешь вечно лаять
причем как все
обученные псы
любить хозяина
ходить с ним на прогулку
а то что ты - червяк
про это ты забудь
ведь в прошлой жизни
всякое бывает
и президент
быть может был ослом
в одной из жизней
а теперь он - главный
как хорошо
что так устроен мир
есть много жизней
выбирай любую
и в каждой находи
свой интерес
но счастье в том
что ты их чередуешь.
   .   .   .

У меня будет свой
удивительный мир
за широкой
таинственной шторой
в нем любовь
ляжет просто
ко мне на кровать
и луна примостится опять
на широкий
пустой подоконник
и попадают звезды
в стакан
словно сладкие ягоды
чтобы я выпил
элексир тишины
и она
как большущая белая птица
пролетит за окном
унося мои беды куда-то
на окраину этой земли.


   .   .   .
Тот мир что видим мы
совсем пустой
и нем все придумано
для смеха и игры
наивно  светит
солнце из бумаги
плывут
все в белой пене
облака
как будто их
из ванны мыльной взяли
и бросили на небо
просто так
и надувные легкие шары
летят над нами
как большие птицы
их дети надували
ранним утром
играя в жизнь
красивую большую
и полную
и света и тепла.



   .   .   .

Как хорошо
писать друг другу
письма
не зная кто ты есть
на самом деле
и обещая каждый раз
при встрече
дарить большие
чудные цветы
и встреча та
когда-нибудь случится
как поцелуй
случается невольно
когда нас двое
и вокруг темно
и как любовь
случится в этом мире
когда на небе
нежно светит солнце
забыв
что это стыдно
и мечтая
всех девушек на свете
обнимать
не зная даже
кто они такие.


   .   .   .
Как это утомительно -
любить кого-то
гораздо проще
взять и не любить
вчера сегодня завтра
как обычно
считать противным
или некрасивым
смеяться
если он к тебе придет
и с облегчением вздыхать
когда уходит
и посылать его подальше
днем и ночью
и пусть таким
останется всегда
пустым как кошелек
упавший в лужу
в котором больше
просто ни копейки
не говоря о том
что ни рубля.
















ЖИЗНЬ БЕЖИТ РУЧЕЙКОМ

   .   .   .

Жизнь бежит ручейком
по весенним полянам
жарким летом купается
в озере счастья
в потом упирается
в хмурую осень
как в стену в лесу
упирается путник
и не знает
куда и идти
может ждать
что вот рухнет стена
ведь когда-нибудь
будет такое
может просто
вернуться назад
на опушку зеленого леса
и не лучше ли
взять и закрыть
на минуту  глаза
а потом вновь открыть
и увидеть
что нет ни стены
ни дремучего леса
ты один
в своей мягкой кровати
долго спишь
и вокруг тишина.


    .   .   .

Ты становишься добрым
сегодня
ко всему
что ты можешь забыть
пусть дожди идут
так же как шли
пусть прохожие
ходят опять
под своими зонтами
пусть идут облака
плотным строем
по небу
как солдаты идут
на войну
и пусть падают листья
гурьбой
с одиноких деревьев
словно дети бегут
после школы домой
и пусть будет
такая же осень
как была
в том совсем незаметном
году
когда вдруг ты
на свет появился
и решил этой жизнью
пожить
вместе с ней
улыбаться и плакать
и кого-нибудь
нежно любить
как никто еще
не научился
любить и смеяться
в этом странном
загадочном
мире чудес.


   .   .   .

Я был хорошим
чтобы стать плохим
ну а теперь
опять хорошим стану
вот облаком
плывущим над землей
куда-нибудь
в загадочные страны
или хотя бы
деревом зеленым
в весеннем
расцветающем саду
и я конечно
буду заодно
со всей цветущей жизнью
в этом мире
чтобы любить
для счастья
безоглядно
кого и как
я только захочу.


   .   .   .

Ты не знаешь
как быть
и где жить
но ведь сами
придут к тебе люди
и встречи
и все будет таким
каким ты и мечтал
его видеть
и к тебе
словно ветром
однажды с утра принесет
все чего ты желал
в этом странной
загадочной жизни.


   .   .   .

Не проси
чтобы я превратился
в хозяина мира
но рабом
мне ведь тоже не стать
я не буду стоять
на коленях
и  плакать
чужими слезами
и люблю
оставаться собой
не ходить
по дорогам
которые все исходили
не любить
тех кого
все уже отлюбили
давно
и прощать небу то
что оно
оставляет себе
одинокое солнце
не позволив
его целовать
на земле.


   .   .   .

Ты живешь уже там
где кончается эта земля
и где время
становится тоже
пространством
по которому можно идти
куда хочешь
поднимая слепящую пыль
пролетающих дней
и забыв что когда-нибудь
старые  сны
превращаются в камни
и лежат на дороге
и ты о них
можешь споткнуться
и упасть
неизвестно куда
с громким криком
и его не услышит
скучающий бог
в том стеклянном
искусственном небе
что всегда высоко
над твоей головой
чтобы ты по нему
не ходил.


   .   .   .

Что ты ищешь опять
с фонарем
под ногами у времени
там валяются
корки пространства
которые съела давно
эта странная жизнь
когда здесь
по ночам появлялась
как призрак
всегда приходящий
гулять в темноту.



   .   .   .

Жизнь выезжает на маршрут
как городской автобус
и ты весь день
трясешься на сиденье
по шумным улицам кружа
как пчелы кружат
на поляне
где вокруг цветы
и можно собирать нектар
хоть вечность
вот так и ты
в огромном городе
где каждая витрина
как цветок
и ты все кружишь
среди них
не зная
что мир закончился
и не успев начаться
и ты не существуешь
в самом деле
а только кажешься
себе и всем на свете
в один какой-то
странный долгий миг.


   .   .   .

Чтобы чудо случилось
нам нужно всегда
сочетание мест и событий
слов которые
ты почему-то сказал
и они были
как заклинанья
и той девушки
что ты увидел
неожиданно
рядом с собой
и тогда
вдруг посыпятся искры
волшебного счастья
из окон
словно нет на них
стекол уже
и глядят они
в сказочный мир
где любовь
заменяет все то
что в нем было
и будет.



   .   .   .

Вот кто зажег
здесь солнце
словно спичкой
и стало
ослепительно светло
была же ночь
усталая больная
а превратилась
в девочку нагую
бегущую
по желтому песку
с воздушным шаром
счастья
и со смехом
который так звенит
как колокольчик
цветущий весело
на сказочном лугу
и знающий все то
что мы не знаем
о чудной
и волнующей любви.
   .   .   .

Однажды  небо
превратится
в бездонный
синий океан
в котором тонут
только для любви
и возвращаются
на землю
в  пене
воздушных
нежных поцелуев
похожих
на простые облака.












Я ВСЕХ ПЕРЕЖИВУ

   .   .   .

Я всех переживу
и солнце и луну
и добрую
зеленую травинку
и маленький цветок
на той поляне
которую не видят
никогда
и океаны полные воды
и облака
летящие куда-то
махая крыльями
как птицы неустанно
как будто просто
упадут на землю
если вдруг сложат
крылья навсегда
и в мире том
где ничего не будет
я стану пить
свой чай
мешая ложкой
сахар
которого на свете
больше нет.

   .   .   .

Скоро май золотой
от счастливого
нежного солнца
как котенок
свой хвост распушит
у меня на коленях
и я звезд не увижу уже
на светлеющем небе
ночами
словно глаз
тех чудесных зверей
что живут
в бесконечном
небесном лесу
и бегут от луны
врассыпную
когда она входит
царицей
на свой небосвод
восседать
на загадочном троне
и нам посылать
приказанья
спать и видеть
волшебные сны.


   .   .   .

И то чего не хочешь
ты увидеть
конечно не случится
никогда
не упадут на землю
ни луна
ни звезды золотые
темной ночью
не лопнет солнце
как воздушный шар
оставленный на память
добрым богом
который раньше
мимо проходил
в  миры иные
может заблудился
и вот повесил солнце
прямо рядом
над самой головой твоей
однажды
чтобы оно тебя
не забывало
и согревало
нежными лучами
как девушка согреет
молодая
когда обнимет жарко
светлым утром
и будет очень долго
целовать.
      .   .   .

В  желтой  обложке  полдня
возгласами  разбросана  поэзия  лета
мелодия  знойного  солнца
покой  тропинки  вдоль  побережья
и  ровное  дыхание  волн
теплых  и  усталых
раскидывающих  седые  волосы  пены
по  песку
истоптанному  босыми  ногами.


В  красной  обложке заката
завернут  слабеющий  крик  уходящего  дня
как  гудок  парохода
который  так  медленно  тает
за  дамбой
уже   миновав  и    маяк
одиноко  мерцающий  в  сонном  молчаньи.


В  черной  обложке  ночи
рассыпаны  бисером  мелким  огни
проводившие  в    темень  шоссе
одиноко  горевшие  в  окнах
и  создавшие   чудом
безумную  россыпь  созвездий
в  обнаженном  безоблачном  небе.


   .   .   .

Как хорошо что листья
на деревьях
не рассуждают
и не говорят
а только шепчут
непонятно что
когда их вновь
качает хмурый ветер
и что трава
не видит ничего
ни неба синего
ни той земли широкой
где ты идешь
неведомо куда
и это тоже
на руку покою
с которым так легко
на свете жить
пусть облака плывут
и все молчат
приятно что они
не обсуждают
какой у тебя голос
или взгляд
как вредные соседи
по парадной
в безмолвном мире
не бывает зла
пусть ты один
и пусть тебя не знают
зато и не судачат
никогда
какой ты был
каким ты стал теперь
куда идешь
вернешься ли обратно
и улыбнешься богу
или нет.


   .   .   .
И как вокруг много
любви
какое подводное царство
восторга повсюду
в нем цветут под водой
голубые цветы
с лепестками
из самого нежного счастья
и касаются
самой души как губами
с таким упоеньем
что кружится твоя голова
и взлетаешь ты чудно
в далекое небо
где ласкают тебя
облака.

   .   .   .

События вокруг
как будто стали
мягкой глиной
и из нее можно лепить
теперь что хочешь
никому об этом
не говоря
ни дню ни ночи
ни вечеру
с закатом одиноким
ни утру белому
с его туманом
ни небу синему
ни облакам
которые плывут
в другие страны
и все будет таким
как ты захочешь
если его ты
сильно пожелал
как будто написал письмо
далекому
таинственному богу
который все
устроил для тебя.

      .   .   .

Чем больше ты живешь
тем ты яснее видишь
что умирают просто
все вокруг
как будто уже осень
так давно
желтеют листья
увядают травы
а ты живешь
все так же как и жил
и не стареешь
вот ни на минуту
не то чтобы
на месяц и на год
наоборот
становишься моложе
душой и телом
получаешь больше
от бога мудрого
в далеких облаках
как будто он
тебя увидел наконец
и улыбнулся
и стал как друг
все время помогать.






ЕСТЬ ТЫСЯЧИ ПУТЕЙ

   .   .   .

Есть тысячи путей
к тому что хочешь
вот в этой жизни чудной
получить
глупей всего
стучаться в дверь
когда она закрыта
займись другим
уйди в миры другие
и вдруг войдешь
в тот зал
что был когда-то
за закрытой дверью
для тебя
мы никогда не знаем
где есть путь
где нет его
и что же нам поможет
быть может лето
а быть может осень
или совсем
холодная зима
но кто-то за руку
приводит непременно
вот именно туда
куда ты шел
да только ты его
увы не знаешь
и как обычно
не благодаришь.


   .   .   .

Даже не верится
что где-то снег лежит
ведь у меня июль
и поют птицы
трава зеленая
как будто под ногами
и чувствую
вот как она мягка
шумят и листья рядом
за окном
и ветерок их
лижет языком
как маленький
и ласковый теленок
как хорошо
и чудно и светло
а где-то вьюга
бродит по подъездам
и там темно
и холод и зима
там никого не любят
и не знают
какие ласки
нежные бывают
и как их не хватает
иногда
как как чудесны
лепестки любви
как сладко пахнут
ночью поцелуи
и утром как
спускается луна
такая нежная
на край твоей кровати
и прячется смеясь
под простыню


   .   .   .

Я тот же самый
каким был когда-то
и все таки другой
для тех кто рядом
меня не узнают
не говорят «привет»
когда встречают
не говорят «прощай»
когда уходят навсегда
и тайн своих
давно не доверяют
и в гости
не приходят никогда
как будто выше
я стал ростом
или ниже
и взгляд другой
и голос и глаза
нет говорят
они остались те же
и отвернутся
и проходят мимо
как будто я уже не я
а призрак
того кто был когда-то
вместе с ними
и так же мимо шел
неведомо куда.


   .   .   .
Мне помогают
только по чуть чуть
и незаметно
то руку подадут
шагнуть
через журчащий
быстрый ручеек
то камень уберут
с моей тропинки
то ветку отодвинут
чтобы больше
вот не хлестала
жестко по лицу
а дом увижу -
дверь уже открыта
и кто ее открыл
да и когда
я этого конечно
не узнаю
но все таки приятно
жить на свете
когда на тебя смотрят
помогают
и улыбается
когда идешь куда-то
и рады
если что-нибудь найдешь
в огромном мире этом
для себя.


   .   .   .

В реальном мире
мы видим только
отражение того
что происходит
у нас в душе
и так  плывут
по небу облака
и отражаются
в бескрайнем море
но только там
их можно и потрогать
взять на руки
и унести с собой
а почему
я сам того не знаю
и может быть
у бога не спрошу
так интереснее -
считать что это тайна
и в море собирать
обычно по утрам
такие легкие
седые облака.



   .   .   .

День проходит
хромая мимо
и лицо у него
подростка
которого где-то избили
и поставили
крупный синяк
и ему все равно
что будет
с ним где-нибудь
на перекрестке
и простые
хорошие люди
не пойдут
его провожать
и солнце
над ним смеется
оно тоже
совсем не знает
о том
что сегодня случилось
на этой
суровой земле.



   .   .   .

Под навесом
у низкого неба
весь город
давно притаился
в ожидании нового дня
молчаливые улицы
окна без света
подъездов
открытые рты
и повсюду дома
словно кубики
здесь разбросал великан
и ушел
в сапогах этой ночи
куда-то
по воде
этой темной реки
что плывет
к одинокому морю
ворочая волны
как губы
чтобы ими
всех тонущих
в темной воде
целовать.


   .   .   .

Холодает
опять на земле
это снег
зарождается снова
в клочьях старых
седых облаков
что лежат
на окраине неба
и давно
никуда не плывут
это души
приносят нам холод
те что жили
без всякого тела
как отшельницы
в небе высоком
и как капли
с него упадут
превратятся
в холодные лужи
и замерзнут
на черном асфальте
потому
что упавшие души
этой долгой зимой
не живут.


   .   .   .

Порой приходится
придумывать любовь
как воздуху -
мираж
среди пустыни
дарить цветы
которых вовсе нет
тем кто не существует
в самом деле
и улыбаться
радостно и мило
когда давно и очень
не смешно
быть нежным
если больно и тоскливо
и все лететь
лететь под облаками
на лопнувшем воздушном шаре
в пустоту.


Я ЛАДОНЬ ПРОТЯНУ


   .   .   .
Я ладонь протяну
вот так просто
за каплей дождя
и в нее упадут
все волшебные звезды
на свете
я шагну по дороге
лесной
и тот шаг
в один миг
унесет меня в мир
где и времени нет
и пространства
и все начинается снова
и рожденье
и жизнь
и любовь
и чудесные встречи
о которых ни слова
нельзя говорить.


   .   .   .
И что бы ты
себе ни говорил
конечно жизнь теперь
совсем иная
все умерли уже
кого ты знал
и вместо них
другие появились
грибами
после летнего дождя
а ты остался
здесь в своем лесу
таким как был
и даже стал добрее
к деревьям
что конечно же умрут
другие вырастут
на месте пней замшелых
но сам ты будешь
в точности таким же
как был
и много сотен
лет назад.


   .   .   .
Если события
закрутятся в спираль
то значит
тебе кто-то помогает
но по прямой
они не полетят
стрелой свистящей
и к заветной цели
а распрямятся так
как чудная пружина
которая всегда
толкает к счастью
а ты об этом
даже и не знаешь
и сам свой путь
не можешь угадать.



   .   .   .
Ни камень
ни песок морской
ни даже
обычная зеленая трава
себя не ощущают
молодыми
и не умеют верить
что живут
на свете дольше бога
и планет
они не знают
радости печали
а просто существуют
как вода
как горы реки
дикие утесы
и черная холодная земля
а ты ведь можешь
верить во что хочешь
и в то
что ты родился
не вчера
и в то что не умрешь
на белом свете
а превратишься
в маленький цветок
с волшебными
живыми лепестками
которые
о счастье говорят
и погружаются
в живую вечность
как будто
в долгую и нежную любовь.


   .   .   .
И грудью девичьей
меня коснулась ночь
я тело ее знаю
даже лучше
чем самого себя
где ямочки изгибы
и чудная нагая красота
и кружат звезды
в вышине
как птицы
луна совиным глазом
проникает
сквозь занавес листвы
в мой дивный сад
где притаились
нега и любовь
и дышат жарко
и опять вздыхают
когда ты тонешь
в нежной глубине
среди горячих
долгих поцелуев.



   .   .   .
Стать солдатиком
наивным оловянным
мало думать
мало говорить
уходить все время
на войну
со своим
игрушечными ружьем
чтобы больше
просто не вернуться
девушку любить
в коротком платье
и дарить ей
чудные цветы
с той поляны
что на поле боя
где так часто
молча умирают
и бегут
вперед или назад
никогда
не плакать ни о чем
верить в бога
только понарошке
так как веришь
что еще вернешься
в мир где девушка
тоскует за окном.




   .   .   .
Греет душу и небо
опять голубое
греют душу и яблони
в нашем саду
и вода
в заколдованном
чудном пруду
и знакомое облако
что все не может
уплыть никуда
или просто не хочет
и ты сам
согреваешь себя
тем что жив
и к тебе
все хотят прикоснуться -
и листья и ветер
и солнце -
словно дети
на празднике жизни
где под музыку счастья
летит карусель
и на ней
ты восторженно
можешь кружиться
так как кружится
наша земля.


   .   .   .
Как когда-нибудь
в марте весна
появляется
с солнцем своим
из под снега
так всегда начинается
новая жизнь
с новым детством
и юностью
с новой любовью
что приходит к тебе
с тем единственным
счастьем на свете
что теперь у тебя
на всю новую жизнь
закружившую так
как нас кружат
с другими детьми
карусели
на высоком жирафе
на буром медведе
на белом слоне
среди смеха и слез
всех кто начал
по новому жить.




   .   .   .
Ты их ждешь
на цветочной поляне
среди поцелуев
эту стайку
порхающих фей
что привыкли
легко танцевать
над землей
и со смехом
купаются
в чудном пруду
и тебе
с наслаждением дарят
и тело и душу
для восторженной
нежной
и сладкой любви.
   .   .   .

Наверное ты
будешь моей сказкой
которую я миру расскажу
она конечно
про любовь земную
но в этой
упоительной любви
небесного так много
почему-то
как будто родилась она
когда-то
в тех белых
и далеких облаках
которые
легко плывут над нами
оставив нас
для нежности и счастья
на этой чудной
маленькой земле.




   .   .   .
Как будто бы тебя
прикрыл ладонью
счастливый бог
с распахнутого неба
чтоб снег в твою
простуженную душу
не падал
в этом мире никогда
чтоб дождь не лил
со злобой на костер
что загорелся
в сердце твоем ночью
когда все тело
девушки любимой
чудесно превращается
в цветок
с волшебными
живыми лепестками
который сладостно
так жарко целовать
забыв о том
что в небе светят звезды
которые
все видят и все знают
и всем на свете
могут рассказать.


   .   .   .
Если чувствуешь
что жизнь течет
как река
к тому морю
где будет тебе
хорошо и привольно
пусть сама
и течет
так как хочет
не ставь посредине
плотины
и пусть будут
извивы у этой реки
перекаты
и тихие заводи
где конечно
застыла  вода
все неважно тогда
если там впереди
ходят волны свободно
по синему морю
и в нем нет
для тебя берегов.











ЗДЕСЬ ВСЕ НАОБОРОТ

   .   .   .

Здесь все наоборот
и потому-то
получится не так
как ты хотел
а так
как будто мир
весь вывернут
сегодня наизнанку
 и в небе
оказалось то
что было на земле
и те кто полюбил
уже не любят
и те кто опоздал
уже пришли
и те кто не нашел
найдут конечно
и те кто потерял
получат все что было
и те кто вспомнил
позабудут вновь.
   .   .   .
Мне ночью
мало лет
как будто я родился
всего лишь
день назад
на белый свет
и первый раз
ласкал луну на небе
и звезды
в первый раз поцеловал
и в первый раз живу
такую жизнь
в которой нет
запретов и ошибок
и все что хочешь
можно взять руками
как мы берем
порой
букет цветов
и дарим тем
кто нам сегодня дорог
и нам отдаст легко
свою любовь.


   .   .   .

Я знаю что оно
придет опять
 чудесное
волнующее утро
в котором все
лишь только о любви
о ее нежных
долгих поцелуях
и вздохах радостных
когда уже слова
и не нужны
и будут повторяться
лишь просто так
что-нибудь сказать
когда ты кружишься
на чудной карусели
и видишь только свет
вокруг себя.


   .   .   .

Останься той
какой была
и буду я
чудесно молодым
как будто ты
мне даришь
капли счастья
которые
я пью и пью
всю ночь
и превращаюсь
в тонкую травинку
узнавшую нежданно
трепет жизни
с которым слита
нежная любовь.


   .   .   .

Я чувствую
здесь что-то происходит
хотя вокруг
и тихо и  темно
как будто  слышен
нежный шепот листьев
и вздохи ветра
долгие такие
они бывают
только при любви
которая вновь просит
поцелуев
каких и не бывает
никогда.



   .   .   .

Вот слышен топот
маленьких минут
они опять бегут
по крыше дома
заглядывают в окна
и смеются
и прыгают
в заросший старый сад
где бродят призраки
усталые седые
которым время
ничего не значит
и за руку
их водит тишина
ну а минуты
кружатся часами
и на руках несут
большую стрелку
упавшую нечайно
с циферблата
висевшего когда-то
на стене.


   .   .   .

У бога много красок
как всегда
но этот мир
который вижу рядом
раскрасил он
лишь серым
и зеленым
в нем над деревьями
лишь пасмурное небо
ну а под ними
серая земля
и я иду
по узенькой тропинке
и сам кажусь себе
и серым и зеленым
как все вокруг
в обычный летний день.



   .   .   .

Ты становишься добрым
сегодня
ко всему
что ты можешь забыть
пусть дожди идут
так же как шли
пусть прохожие
ходят опять
под своими зонтами
пусть идут облака
плотным строем
по небу
как солдаты идут
на войну
и пусть падают листья
гурьбой
с одиноких деревьев
словно дети бегут
после школы домой
и пусть будет
такая же осень
как была
в том совсем незаметном
году
когда вдруг ты
на свет появился
и решил этой жизнью
пожить
вместе с ней
посмеяться над миром
и кого-нибудь
нежно любить.



   .   .   .

И кем бы я был
если б тайно родился
в каком-нибудь
чудном
придуманном мире
наверное гномом
тем который
носил бы мешки
своих новых сокровищ
в пещеру
в дремучем лесу
великаном
мне просто не быть
и разбойником
быть не хочу
вот любовником
нежным
который встречает
красавиц
на чудесной поляне
в лесу
это сладко
им стать
и пока вокруг
феи танцуют
на чудной поляне
ты ласкаешь одну
из их девичьей стаи
так жарко
что к тебе
летят звезды
с высокого
темного неба
и глядит молчаливо
с красивого облака
на эти ласки
очень старый
задумчивый бог.


   .   .   .

Не проси
чтобы я превратился
в хозяина мира
но рабом
мне ведь тоже не стать
я не буду стоять
на коленях
и  плакать
чужими слезами
и люблю
оставаться собой
не ходить
по дорогам
которые все исходили
не любить
тех кого
все уже отлюбили
давно
и прощать небу то
что оно
оставляет себе
одинокое солнце
не позволив
его целовать
на земле.


   .   .   .

Бывает так -
вот что бы ни случилось
все будет хорошо
и дождь
так вовремя пойдет
промочит землю
и ветер дунет
и разгонит пыль
и солнце
станет жарким
и согреет
и ночью
одинокая луна
укажет путь
своим волшебным светом
и ты пойдешь
то той дороге лунной
и может встретишь
счастье наконец.


   .   .   .

Я совсем не хочу
превращаться
в ничтожную
серую мышь
но и бабочкой
с яркими крыльями
тоже не стану
а останусь цветком
на поляне
единственным
белым цветком
что быть может
растет и до самого неба
только мы
не узнаем об этом
поскольку мы спим
когда он
потихоньку становится
выше и выше
и когда мы проснемся
его уже просто не станет
так как осенью хмурой
увы не бывает цветов.



















В ЖИЗНИ КАК В ПОЛЕ

   .   .   .

В жизни как в поле
так много шумящей травы
а ночами всегда
над твоей головой
только звезды
и о чем они просят тебя -
непонятно
все хотят тебе что-то сказать
но не скажут
а погаснут одна за одной
на рассвете
и тогда ты увидишь
что кончилась жизнь.


   .   .    .

Приятно жить
под небом голубым
в стране покоя
и видеть на лугах цветы
и на рассвете
снова встретить солнце
как девушку встречаешь
иногда
а по ночам
купаться в море звезд
которые спускаются
так низко
что ты их можешь
долго целовать
и отпускать
в распахнутое небо.


   .   .   .

Тропинка памяти
приводит на поляну
где мертвые цветы
лежат вповалку
как строй
давно расстрелянных солдат
их стерегут
и солнце
и луна
как часовые
над ними
застывают облака
и льют на них
серебряные слезы
которые
становятся росой.


   .   .   .

Жизнь состоит
из холода ночного
который
превращается в железо
а ты ведь
не железный человек
и на тебе сегодня
нет доспехов
меча в руках
щита
большого шлема
есть у тебя
одни слова
похожие на камни
которые ты бросил
словно в омут
в чужое прошлое
теперь уж навсегда.


   .   .   .

И неужели ты
теперь волшебник
все что ты скажешь
превратится в камень
и вдруг из камня
потечет вода
естественно живая
люди будут
так жадно пить ее
как голуби в жару
из маленькой
и незаметной лужи
которая осталась
почему-то
на желтом
и сияющем песке.


   .   .   .

И в небе
столько золота и света
и на земле
так много тишины
что вся она
налипла словно снег
на твою душу
нежную простую
готовую
от ветра улететь
над голубой водой
прошедшей жизни
в далекую
счастливую страну.


   .   .   .
Когда ты рядом
мне кажется
я нахожу
среди листьев зеленых
румяные ягоды счастья
и срываю их просто
руками
и с собой уношу
в тот загадочный мир
где так сладко
к тебе прикоснуться
как касаются
ветви деревьев
друг друга
если ласковый ветер
задул.

   .   .   .

Ты идешь
по своей
одинокой тропе
над тобой
снова синее небо
по которому
важно плывут облака
а вокруг
старый пасмурный лес
такой тихий
что слышно
как падают
желтые листья
словно дни
твоей жизни
на землю
и грустя
застывают во мху.

   .   .   .

Бывает
не туда пойдешь
потом вернешься
и опять находишь
свою тропинку
где-нибудь в лесу
и может быть
она ведь тоже ищет
вот именно тебя
не первый год
и когда встретит
так легко бежит
перед тобой
как будто знает
что она твоя
и любит
шум твоих шагов
дыхание твое
и шорох платья.


   .   .   .

Желания ведь тоже
угнетают
ты хочешь есть
и ходишь как придавленный
желаньем
поесть во что бы то ни стало
или спать
так хочется что ты
как заключенный сна
в своей кровати
лежишь всю ночь
не в силах говорить
а без желаний
власти и любви
и той же красоты
того же счастья
ты вдруг становишься
таким свободным
каким и не был
просто никогда
и улетаешь в небо голубое
где ничего и нет
но много света
и кажется
так много и тепла.

   .   .   .

И вроде ты живешь
сам по себе
и вроде все такое же
как раньше
но дом стоит
как будто наизнанку
где была дверь  -
теперь уже окно
по крыше ходишь
и она скрипит
как половицы раньше
все скрипели
над головою люстра
на паркете
и светит вроде так же
как вчера
но что-то все таки
случилось несомненно
и старый мир
себя заговорил
и ты теперь в нем тоже
существуешь
но вот живешь
всему наоборот.

      .   .   .
   
Жизнь не уходит никуда
а остается
все время рядом
как твоя же тень
и сердце в ней
твое стучит
и ее тело
так странно
на твое похоже
как будто ты
в нее вселился
добрым духом
и за нее
спокойно существуешь
оставшись в мире
навсегда.


















ЕСЛИ ЖИТЬ С ВЕСЕННИМИ ЦВЕТАМИ

   .   .   .

Если жить
с весенними цветами
то и сам ты
становишься частью весны
то ли в небе
сияющим солнцем
становишься чудно
то ли тем ручейком
удивительно чистой
прозрачной воды
что питает траву и деревья
и дает им
весеннюю жизнь
то ли облаком юным
на небе высоком
что недавно совсем
родилось
и узнало свободу
и весело так
уплывает куда-то
и как будто бы шепчет
о радости
вольно парить над землей
и тебе хорошо
в этом девичьем
мире весны
быть своим человеком
и всех целовать
кого хочешь
пусть они
притворяются только
цветами
а на самом-то деле
как феи любви
уже прожили множество
полных
чарующей ласки
опьяняющих сказочных лет.


    .   .   .

У каждого
мудрого дерева
есть молодые ростки
и я знаю
что ты мой росток
такой чудный
и очень счастливый
и когда твои листья
опять зеленеют
касаясь меня
как ладошки
мне безудержно
хочется жить
и мой ствол
превращается
в гордую башню
по которой ты можешь
добраться до неба
и его целовать
всю волшебную ночь.


   .   .   .

И все вдруг
отвернулись от меня
чтоб я
с одной тобою
говорил
уйти попробую -
и этого не выйдет
как будто ноги
приросли к земле
чтоб я с тобой
остался навсегда
да и забыть
тебя я не сумею
скорее я
себя забуду просто
когда родился
и зачем я жил
кого я встретил
с кем был
близок в мире
кроме тебя
волшебница моя
как будто я
теперь живу на свете
и вижу в нем
всегда одну тебя.


   .   .   .

Жизнь опять
дорогу показала
через черный лес
в волшебный город
где живешь
лишь только ты одна
остальные там -
всего лишь тени
по утрам они
проходят мимо
вечерами
у дверей стоят
лиц у них
конечно не бывает
не о чем
мне с ними говорить
и поэтому
я остаюсь с тобой
даже если
ты меня не любишь
и глядишь
все время на луну
вот была бы
лучшая подруга
только жаль -
осталась в небесах.


   .   .   .

Если тебя
и видеть не хотят
не ждут
и никогда не ждали
пусть остаются
сами по себе
в своей пещере
жечь свои костры
ты уходи
в леса в поля
и в море
вновь уплывай
на легком корабле
и встретишь берега
иные
где ждут тебя
и любят почему-то
как будто ты
с небес спустился
утром ранним
и с богом
лишь недавно говорил.


   .   .   .

Чем меньше ты
тем легче тебе жить
и если ты блоха
так славно прыгать
а если муравей -
бежать по лесу
таща иголку
в дружный муравейник
для общества
совсем не для себя
но если же ты слон
то тяжело идешь
завидуешь блохе
кузнечику простому
и хочешь прыгнуть
но уже не можешь
тяжелым стал
большим и одиноким
и в одиночестве
на свете и живешь.



   .   .   .

В этом мире
все может случиться
порой
может дождь вдруг пойти
или снег
солнце может светить
целый день
с удивительной
детской улыбкой
но не будет
дождя или снега
ветра тоже не будет
и солнце
не станет светить
и любовь не случится
увы
ни сегодня ни завтра
ни ночью ни днем
ни на томном
стыдливом рассвете
мир застынет вокруг
навсегда
так вода
превращается в лед
на морозе
и в нем будешь
ты сам
просто с неба упавшим
осколком
такого же льда.


   .   .   .

И в мире есть
свечение любви
и на него конечно
отзовутся
луна и звезды
мотыльки ночные
и те кто дышит
часто в темноте
но кто они
не знаем и мы сами
хотя их сладко
иногда коснуться
и ощутить
биение восторга
как будто ты
в дом счастья
проникаешь
в его щемящую
живую глубину
и превращаешься
в движенье почему-то
и сам так дышишь
глубоко и часто
и кажется
что смотрят на тебя
все облака
с огромной высоты
и потихоньку
иногда вздыхают.


ПОСЛЕСЛОВИЕ  ИСТОРИИ

   .   .    .

Изгнание беса
в каком-нибудь огнедышащем действии
развивающемся вихреобразно
хищная романтика древних культов
творимая во имя разновеликих богов
плотным кольцом окружающих жизнь
и обряды обряды обряды
до всесветного головокружения -
все это лишь горсть пепла
рассыпчатой ветхозаветной чепухи
смытой смеющимся временем с круглого стола жизни
который никогда не превратится
в вертящейся столик спирита
и шахматную доску математика
переставляющего тенеобразные фигуры логики
с глубокомыслием фарисея
и первобытной радостью обладателя талисмана.

   

Старый Петроград


Сирота в пальтишке
силуэт двора-колодца
молчание
за ним
окрик квартального надзирателя
властный
выворачивающий карманы
и смех
частый
прыгающий со скакалкой
незаконнорожденный
ждать некого
метла дворника
на шаг опережая своего владельца
равномерно двигается по двору
растирая большие серые лужи
уже вечер
в окнах появились желтки ламп
сгущаются сумерки
и дребезжа звонит телефон
старый
с вертящейся ручкой.


   .   .   .

Игрушечная духовность
забинтованная стальной проволокой нравственности
допустимая только за закрытой дверью
говорящая только намеками
и многозначительно прикладывающая палец
к липким губам
измазанным в сладком джеме красивых слов
обольстительных как игривый бант
на тонкой вертлявой и такой притягательной шее
таящей
(если отнять ее от теплого тела)
разгадку кроссфорда
в темном углу вечерней газеты
брошенной в мусорный ящик.


   .   .   .

Маленький кусочек плоти


Маленький кусочек плоти
и затаившаяся в нем -
как нерв в сломанном зубе -
ноющая душа
на фоне огромного голого неба
это все что осталось
съедена (вот и косточки рядом)
постаревшая мудрость
и никчемны
напитки наивных фантазий
уходите
как уходят белые облака
за забор горизонта
и будьте (как можете) счастливы.


   .  .   .

Мечты как кони
мчатся вдаль
давно
от этих скачек
придорожной пылью
покрылось старое лицо надежды
в ее рябом старушечьем платке.

      .    .   .

Солнце золотистым апельсином
на высоком дереве небес
ожидает скорого прихода
жадных и пузатых облаков
и они разинутыми ртами
его даже с кожурой проглотят
и сползут отяжелев куда-то
за далекий низкий горизонт
и тогда погашенные звезды
как большие черные вороны
свой неистовый поднимут крик
и начнется светопредставленье
и луна как в приступе безумства
вдруг сорвет свой ядовито-желтый
к голове приклеенный парик.



   .   .    .
Хорошо бы
чтоб жизнь превратилась
в кольцевую дорогу
навечно
где начало не стало концом
а конец не казался началом
и мы все бы
кружились кружились
и мелькали бы станции Нежность
Детство Юность Любовь или Счастье
за окном
как в степи полустанки
когда мимо летят поезда.

    .    .   .

Невеселые мысли
клопами впиваются в кожу
а смешные - как кудри вихрами змеятся
но больше всего досаждают
идиотские мысли -
тупые иссохшие рожи
этих старческих мыслей
наверное взяты в аренду
у египетских мумий
люблю же
только мысли под памятным знаком -
плевать
пусть все катятся кубарем к черту
где вырыта яма
и крест так давно заготовлен
чтобы всю долгую мерзлую вечность стоя


   .    .   .
Пространство - лист бумаги
время - круг
который нарисован на бумаге
а вечность - как рука
которая тот круг нарисовала
и бросила
свой черный карандаш
когда как плеть
безжизненно упала.


      .     .   .


Я все хочу
за стареньким ковром
открыть большую
золотую дверцу
я предан миру кукол
но не гном
я деревянный
у меня нет сердца
в колодец я
по кроличьей норе
всю жизнь свою
спускаюсь и спускаюсь
расту в июле
ну а в ноябре
когда родился
снова уменьшаюсь
 и кто-нибудь
когда-нибудь найдет
меня играющим
со вздорной королевой
в ее придворный
сказочный крокет
в ее колоде карт
я буду первой.



      .   .   .

На чердаке безмовной ночи
я подобрал
полотнище живого неба
повесил вместо солнца
над домами
и пусть оно
роняет свои звезды
в земную пыль
быть может
прорастут
как зерна
той таинственной любви
что заполнят поле жизни
где все бродят
одиноко
чьи-то души
до самого утра.

  .    .    .

Когда утонут в море
корабли
когда попадают
все звезды с неба
тот кто был рядом
пропадет в ночи
что было белым
станет снова черным
тогда ты вновь
один придешь туда
откуда вышел
чтобы не вернуться.


   .    .    .

Неизбежное  белое  утро
как  смятая  простынь
на  растерзанной  за ночь  кровати
или  примочка  от  боли
озверевшим  желаньям
и  их  толкотне
суете  в  подворотне  сознанья
где  могут  как  в давке
на площади
в  бешеный  праздник
вообще  задавить
если  выйдешь
с  резиновым шариком  счастья
беспечно  гулять
попадая  под  грохот  оркестра
в  котором и  тонешь
среди  машущих  рук
и  зияющих  пятнами  лиц
на  замызганном сером  асфальте.




















ОГРОМНЫЙ МИР


   .   .   .
Огромный мир
не нужен никому
где все друг друга
и не замечают
ты можешь жить
хоть в маленьком селенье
и знать соседа -
больше никого…
и с богом долго
говорить ночами
и днем так часто
видеть рядом солнце
как будто бы оно
заходит в сад
садится на скамью
читает книгу
вздыхая с тобой вместе
о любви
и любит пенье птиц
и шелест листьев
как и ты
и ветер провожает
до околицы
конечно
ничего не говоря.
   .   .   .
Есть плоский мир
в котором
только стулья
кровать окно
и чашки на столе
и есть объемный мир
он расширяется
вмещая чувства
мысли
ветер жизни
и все что в ней
кружится п поет
становится твоим
или уходит
и превращается
в воспоминанья
в которых прошлому
как будто
нет конца
как нет его
и будущему тоже
ведь день за днем
опять спешат куда-то
как будто бабушка
разматывает шерсть
ее клубок
совсем не уменьшается
но ниточки
бегут бегут по миру
неведомо куда
и почему.


   .   .   .
Что только кажется
а что на самом деле
бывает очень трудно
отгадать
и если в декабре
еще тепло
то расцветут
весенние цветы
как будто бы
апрель
на самом деле
и скоро небо
будет голубым
а солнце - ласковым
и ночи - все короче...

так во всем
ты думал - вот любовь
а это оказалось
наважденье
и ты считал -
тебе немного лет
но вдруг увидел -
вовсе не шестнадцать
хотя бы
в умножении на два…

все шутит жизнь
и девочкой веселой
и старушкой
которая смеется
целый день
над небом и землей
как будто знает
что их она
придумала сама.


   .   .   .
В жизни много
таких удивительных
чудных игрушек
и у взрослых
их конечно же больше
чем у маленьких
глупых детей
для кого-то
его подчиненные -
просто игрушки
деревянные куклы
а он им
как злой Карабас Барабас
для другого
игрушкой является
строгость закона
он ей крутит и вертит
как малый ребенок
в кроватке своей
погремушкой
ну а третий
играет в любовь
словно в карты
на деньги
опять в подкидного
и когда-нибудь
правда же
станет от этого
и дураком…

жизнь серьезна
но людям
нужны их игрушки
как песочница детям
как девочкам
куклы
и как мальчикам -
ружья
своих оловянных солдат.

   .   .   .
Жизнь говорит
на языке дождей
туманов солнца
ветра непогоды
и убеждает нас
своей зимой
и соблазняет
жарким
томным летом…
а мне ее причуды
безразличны -
зима и лето
осень и весна
и белый снег
хоть прямо у порога
а после вновь
зеленая трава…




   .   .   .
И многие живут
такой невкусной жизнью
как будто кашу
пресную едят
без сахара и соли
целый день
и запивают
ее одной водой
на завтрак и обед
и ужин
как всегда…

такая жизнь
без запаха и цвета
и даже
без движения и вкуса
не радует
и мелкую букашку
не нравится
огромному слону…
а люди ей живут
порой годами
как будто за решеткой
в тесном мире
без ветра солнца
света и тепла.




   .   .   .
Ты ведь тоже певец
но без голоса
и поешь тише всех
в этом мире
когда кто-нибудь
с голосом
вдруг запоет
сотрясаются окна
и двери в округе
а бывает
качаются даже
дома
ну а ты же поешь
незаметно
или может быть
шум проходящих трамваев
мешает твой голос
услышать
но не слышат тебя
никогда
и вот с этим
уже не поспоришь
никак
это можно теперь
объявить и по радио -
он негромко поет
и не слышат его
на земле.



   .   .   .
Я сочиняю лес
и поле сочиняю
их не было
еще совсем недавно
а вот сегодня
лес уже шумит
и поле
так раскинулось
без края
передо мной
что я могу
и обогнуть всю землю
и вновь вернуться
в эти же края…

я даже службу
утром сочинил
церковную
в огромном храме
где так поют
все певчие на свете
как ведь не пели
просто никогда


а если дойдет дело
до любви
я сочиню любовь
такую молодую
что искупавшись
в озере любви
волшебном
выходят юношами
старики…

и пусть звенят
во всю колокола
наверно бог
их слышит отдаленно
и с ангелами
весть пошлет благую
о том что счастью
в мире нет конца.




ТЫ МОЖЕШЬ НАСЛАЖДАТЬСЯ


   .   .   .
Ты можешь наслаждаться
всем на свете
любой травинкой
на своей ладони
и шумом листьев
прямо за окном
и каплями дождя
на подоконнике
и ветром
так играющим
со шторой
как дети во дворе
играю в мяч
живи люби
кого-нибудь
и просто
не обращай внимания
на тех
кто бродит вновь
по улицам
с огромными мешками
приносит что-то
или же уносит
ни с кем и ни о чем
не говоря.




   .   .   .
Зимой мира
как будто бы нет
он под снегом
от нас затаился
и на землю
на белом своем
парашюте
спускается космос
с горящими звездами
чудной луной
и невидимой пылью
космических
дальних дорог
что кружится повсюду
метелью февральской
и живем мы
как в космосе снова…
выходим из дома
и Юпитер легко пролетает
мимо нас
словно шар надувной
по пустующей улице
и встречаем с испугом
комету
с огромным хвостом
вдруг на площади
где ей славно
кружиться и можно
как хочешь
летать…
и на крышах домов
можем мы собирать
догоревшие звезды
и дома из них строить
как будто
из кубиков
в своем теплой квартире
на скользком
паркетном полу…

и весной
мы конечно же
вспомним
как жили так здорово
в космосе
и играли в снежки
где-нибудь
у Полярной Звезды.

 
   .   .   .
Зима - философское время
раздумий
задумчиво бог
в небе курит свою
одинокую трубку
и дым облаков
расползается снова
над нашей землей
в ответ ему
курятся трубы
больших городов
наверное хозяева
важных заводов и фабрик
вместе с богом
о бизнесе думают
нужном своем…
одна телебашня
застыла
простой балериной
в полете
и как ей не холодно
в мире таком
танцевать
быть может она вспоминает
как девочкой
раньше была
собирала цветы
знойным летом
на чудной
зеленой поляне
и бабочки рядом
обиженно очень летали
прося те цветы
не срывать
а оставить
цвести и цвести.


   .   .   .
И не хочется больше
ни ехать
в чудесные дальние страны
ни плыть в синих морях
ни бродить
по дремучим лесам
ни любить
очень стройных красавиц
пришло время
так просто
побыть одному
постоять среди поля
подумать о том
что ведь нет у него
даже края
полежать на песке
у ласкающей теплой воды
поглядеть просто в небо
понять что оно голубое
потому что всегда
далеко от тебя
и весь мир
на такой высоте
стал бы тоже прекрасным
если б в небо
сумел навсегда улететь.


   .   .   .
Надо решить
что все у тебя есть
и все тогда
действительно и будет
на белом свете
вскоре у тебя
придут все те
кого ты позовешь -
луна красивая
кудесница ночная
и ласковое солнце
ясным днем
веселый ветер
утром
на рассвете
который начинает
нашу жизнь
как будто занавес
отбросит
на той сцене
где будет скоро
нежная любовь
и сказочное
маленькое счастье.




   .   .   .
И суетится долго
человек
как муравей
в безумном муравейнике
и наконец
устанет и заснет
а утром розовым
проснется
полный радости
как будто что-то
славное случилось
хотя он
лишь проснулся наконец
и будет снова
в мире суетиться
пока вся это жизнь
ему мила
он полон счастья
как кувшин волшебный -
живой воды
которая
не может и пролиться
и кончится не может
никогда.



   .   .   .
И чему ты
так сказочно рад -
сам не знаешь
даже вспомнить не можешь
теперь
что тебе подарили -
может нежную очень
луну
может звезды
в корзинке
которые собраны
в небе…
и не можешь понять
был ли праздник
большой для тебя
или дни
просто шли
как солдаты
вечным строем своим
на войну…
но тебе хорошо
в этом мире
и неважно -
случилось ли что-то
или просто
была тишина
и ней пели так дадостно
птицы покоя
и какие-то добрые тени
ходили
у раскрытого настежь окна
говоря -
как тепло и красиво
это сказка
и бог написал ее
только для нас
на листе бытия
и поставил свою
незаметную
скромную подпись.




   .   .   .
Необычного нет
и не надо
за ним и гоняться
как за призраком зыбким
в ночной темноте
все знакомо
что было что есть
и что будет
как знаком тебе
каждый прохожий
на улице
хотя ты с ним
и не говорил…
но спроси его
просто о чем-нибудь -
и расскажет он то
что ты знаешь давно
слышал
множество раз
и услышишь еще
много раз
в этом маленьком мире
где все так знакомо
как вещи и мебель
в твоей
незатейливой комнате
где ты прожил уже
столько лет…

необычного нет -
эту надпись
нам надо повсюду
развесить как вывеску
крупными буквами -
на заборах
на стенах домов
на троллейбусах
или трамваях
и на спинах
простых полицейских
что всегда
охраняют порядок
тот что кто-нибудь
установил.







ДО МЕНЯ НЕ ДОНОСИТСЯ ГРОХОТ

   .   .   .
До меня
не доносится грохот
безумного мира
где телеги
гремят по дворам
и гудят в переулках
машины
и грохочут трамваи
на рельсах
шумят поезда…
я живу
за прозрачным стеклом
одиночества
вижу звезды
луну
и всегда я похож
на колодец
с прозрачной водой
в глубине
но ее не достать
жадным путникам
мимо идущим
по свету
и она остается
моей удивительной тайной
та живая вода
что хранит для меня
бесконечную жизнь.


   .   .   .
Ты с дирижерской палочкой
волшебной
стоишь
перед огромным миром
он полон музыкантов
самых разных
и вот играет солнце
на трубе
и ветер барабанщиком
вновь служит
гремя по крышам
с самого утра…
мелодию любви
исполнит ночь…
и волны в море
польку огневую
закатят до рассвета
как всегда…
а снег играет
только тишину
на дальнем Севере
где лютые морозы…
там начинается
братанье
со Вселенной
чужой холодной
но такой красивой
как чаша полная
горящих ярко звезд…
и пусть они
покатятся на землю
когда-нибудь
бенгальскими огнями
в заветное мгновение
восторга
которое нельзя и передать.


   .   .   .
Сбывается не все
а только то
что ты заговорил
волшебными словами
которые как птицы
улетают
по свету белому
искать твоих друзей
твоих любимых
и твоих подруг
и им приносят
маленькие письма
в красивых
голубых конвертах
и кажется
что прямо от тебя
хотя писал их кто-то
в небе синем
но подпись ставил
именно твою
пока ты спал
и видел свои сны
в которых радостно
приходит счастье
и остается рядом
навсегда.


   .   .   .
Снег душу заметает
белым пухом
и что в нем
в этом сказочном снегу…
как будто
выбивают пуховик
на небе дальнем
за оградой рая
чтобы на нем
резвились вновь
принцессы
в своих волшебных
милых башмачках
и им бы
приносили эльфы
платья
на бал спешить
где пляшут до утра
а после засыпают
незаметно
и слуги их
в торжественных ливреях
увозят спящими
в каретах по домам…

там льется жизнь
такая молодая
а здесь
все устилает пухом
белый свет
волшебница
взбивая пуховик
так высоко
над маленькой землей
где звезды
ищут счастья
днем и ночью
и говорят все время
о любви.



   .   .   .
Сегодня день
в счастливом равновесии
и он парит
как розовый
воздушный шар
неспешно над землей
не опускается
на скалы или камни
не может утонуть
в глубоком море
и не летит безумно
в небеса
где нет и воздуха
и счастья и свободы
а только пыль
вселенская вокруг…

и ты не чувствуешь
ни тяжести ни боли
когда ты путником
уходишь по дороге
неведомо куда
и почему
ты знаешь ведь -
она приносит счастье
дорога эта
то в бескрайнем поле
то в дивном
сказочном лесу
где феи ждут
такие молодые
как утренняя
юная роса…

ну а потом
выходишь на опушку
и свет над ней
как будто бы
волшебный
и виден розовый
далекий горизонт.



   .   .   .
Спит на сцене
усталый
танцующий клоун
и в зрительном зале
осталась
одна тишина
не хлопают дети
в ладоши
никто ни о чем
не тоскует
когда видит
гимнасток
кружащихся чудно
под куполом цирка
чтобы спуститься
в объятья
силача в голубом
или черном трико…
он играет гантелями
как надувными шарами
посылает цветы
той чаровнице милой
что приходит одна
и садится
к нему на колени
когда он
начинает ее целовать…
и над ними
сияют так ярко
бумажные звезды
словно что-нибудь
знают об их
настоящей любви.



   .   .   .
Сегодня ночь
такая как на юге
и кажется
ты отодвинешь штору
а за ней
так томно
дышит море
отражая
блестящим телом
дальние огни
и пальмы замерли
на сказочной аллее
среди цветов
и цокота цикад
и только для тебя
вдали
русалки молодые
плетут венок
в волнах
легко смеясь
как будто ты
их друг
или любовник
забывший Север
только ради них
где нежно цвел
таинственный шиповник
лишь по ночам
и тоже для двоих.



   .   .   .
Мне ложкой
и не вычерпать из чашки
ночную тишину
не спрятать звезды
по своим карманам
луну не сохранить
как тайну на груди
но я могу
столь многое на свете
что сам не удивляюсь
ничему
и разрезаю солнце
как лимон
на тонкие кусочки
ранним утром
и превращаю девушек
в цветы
они нагими
так растут на клумбах
чтобы ласкал я
нежно лепестки…
и я могу нечайно
разбудить
тот милый и счастливый
шелест листьев
на сказочном концерте
этой жизни
который для меня
начнется снова
лишь стоит мне
об этом попросить.














Я СОЧИНАЮ ЛЕС И ПОЛЕ СОЧИНЯЮ

   .   .   .
Я сочиняю лес
и поле сочиняю
их не было
еще совсем недавно
а вот сегодня
лес уже шумит
и поле
так раскинулось
без края
передо мной
что я могу
и обогнуть всю землю
и вновь вернуться
в эти же края…

я даже службу
утром сочинил
церковную
в огромном храме
где так поют
все певчие на свете
как ведь не пели
просто никогда


а если дойдет дело
до любви
я сочиню любовь
такую молодую
что искупавшись
в озере любви
волшебном
выходят юношами
старики…

и пусть звенят
во всю колокола
наверно бог
их слышит отдаленно
и с ангелами
весть пошлет благую
о том что счастью
в мире нет конца.











ОГЛАВЛЕНИЕ

Вступление…………………………………………………………………. С. 2.
Часть 1.
НЕВИДИМЫЙ МИР МЫСЛИ
Мысль и Слово ………………………………………………………………С. 5.
Заветные Идеи ……………………………………………………………….С. 12.
Поэзия и Магия ……………………………………………………………… С. 18.
Литературные Призраки …………………………………………………….  С. 29.
О Чудесах ………………………………………………………………………С. 40.
Литература сегодня …………………………………………………………….С. 46.
Сновидчество в Русской Культуре ……………………………………………С. 54.
Царство Грез ……………………………………………………………………С. 77.
Что существует а что нет? ……………………………………………………  С. 92.
Повторяемое и неповторимое ………………………………………………… С. 97.
Карл Маркс и Магия богатства …………………………………………… .  С. 106.
Бальзам вымысла и забытье Сказок ………………………………………… С.119.
Галлюцинации как «формула литературы» …………………………………С. 132.
О болтологии………………………………………………………………… . С. 141.
Где кончаются С. 149.
Поэзия в эпоху Интернета …………………………………………………… С. 155.
Поэзия ХХ1 века ………………………………………………………………С. 166.
Муравьи и Свобода ……………………………………………………………С. 187.
Сознание и творчество ………………………………………………………. С. 191.
Тайна «чистого вымысла» ………………………………………………….С. 196.
Интервью московскому журналу «ПАРУС» ……………………………… С.204.
Часть 11 
МИР ПОЭТИЧЕСКИХ ЗЕРКАЛ 
Мой путь в Поэзию…………………………………………………………. С.210.
А колдовство творится в тишине………………………………………….. С. 218.
Придет счастливая и ласковая ночь ………………………………………. С.258.
Жизнь бежит ручейком ……………………………………………………. С. 267.
Я всех переживу …………………………………………………………….. С.278.
Есть тысячи путей …………………………………………………………… С. 286.
Я ладонь протяну …………………………………………………………….. С. 295.
Здесь все наоборот ……………………………………………………………С. 306.
В жизни как в поле…………………………………………………………… С.317.
Есть жить с весенними цветами ……………………………………………..  С.326.
Послесловие Истории ………………………………………………………… С.334.
Огромный мир …………………………………………………………………С. 343.
Ты можешь наслаждаться …………………………………………………….С. 352.
Я сочиняю лес и поле ………………………………………………………… С.373.
Оглавление ……………………………………………………………………..С.374.