Русские художники

Андрей Николаевич Шильдер (1861-1919)

Ручей в лесу.

Зимний лес в своём убранстве песню снежную споёт
Или сказочку расскажет, или всё наоборот:
Тишиной вдруг околдует, ты одна, среди дерев,
И тебя мороз волнует, и стоишь оцепенев.

Невозможно оторвать от ручья, в нём жизнь дрожит,
Темнотой своей пугает, но о чём-то говорит...
Лес не старый берегами, наклоняется к ручью
Дна не видно, но камнями, преграждает путь ему.

Освещается местами разделяя свет и тьму,
И уводит меня с вами дальше, каждого в мечту.
У художника свобода, словно грёза в суете,
И спасает лишь Природа оживая на холсте...

(Ручей в лесу 1906г)

   Родился А.Н.Шильдер в 1861 году в семье художника-академиста — Н. Г. Шильдера (1828—1898).
Специального художественного образования не имел — учился у И. И. Шишкина, посещая его мастерскую. В 1879 году ездил с ним в Крым, в 1893 — в Беловежскую пущу.
На передвижных выставках участвовал с 1884 по 1918 годы, член Товарищества с 1891 года.
Начиная с 1885 года Шильдер много работал в иллюстрированных журналах: «Север», «Живописное обозрение», «Всемирная иллюстрация», «Ласточка», «Новь» и «Артист»
В 1903 году Шильдер стал академиком пейзажной живописи. Особую известность ему принесла большая панорама заводов Нобеля — «Город», которую художник написал к Нижегородской всероссийской выставке 1896 года.
   Передвижники-пейзажисты делились на два лагеря -- питерцев и москвичей. В произведениях первых была установка на картину, на ее содержание и разработку плана. Картина не являлась случайным сколком с природы, а зарождалась в воображении художника. К ней уже подбирался соответствующий намерениям художника материал -- рисунки и этюды, а часто питерцы обходились и без них, полагаясь на свою память и знание натуры.
   Крепко держался натуры, пожалуй, только один Шишкин, у которого в большинстве трудно было найти грань между этюдом и картиной...
   К числу питерцев, "удумывающих" картину и пишущих ее более от себя, чем пользуясь натурой или точными этюдами, принадлежал и Шильдер. Он строил картину на основании собранного материала, главным образом рисунков, компонуя их и видоизменяя до неузнаваемости. Часто его рисунок красивостью и иногда вычурностью выдавал свою придуманность. У него были огромные альбомы рисунков деревьев всевозможных пород, необыкновенно тщательно проработанных. Пользуясь ими, он мог делать бесконечное множество рисунков для журналов и различных изданий. В них постоянно встречались рисунки пером или карандашом с подписью: "Оригинальный рисунок Шильдера".
  И надо отдать справедливость -- дерево он знал и легко справлялся со всеми трудностями в передаче листвы.
   В колорите Шильдер не был сильным, в картинах чувствовалась раскраска сырым, недоработанным тоном и чрезмерная законченность, доходящая до сухости. Картина строилась главным образом на рисунке. При всех недостатках работ Шильдера, нельзя отрицать, что он глубоко любил природу и искусство. Он ясно сознавал свои недочеты, сильно страдал от них, но был бессилен их исправить, так как они были порождены всеми условиями его жизни.
   Кто-то из передвижников говорил, что картины, свои, как собственных детей, надо не перелюбить, не гладить их бесконечно по головке, не любоваться одними их достоинствами и не держать постоянно под теплым покрывалом. Чересчур любвеобильное сердце родителя не увидит недостатков своего детища, которые всплывут на свет, когда уже будет поздно их исправлять.
   Пожалуй, так и случилось у Шильдера. Он чересчур любил свои произведения, любовно гладил их и заглаживал до олеографии.
   Необходимость заработка, сбыта картин не позволяла Шильдеру выдерживать свои картины, долго над ними работать и отказываться от неудачных.
   У него из-за заказной работы не было времени и для продолжения прежнего изучения натуры, для писания этюдов.
    Шильдер был добрейший человек, не мог отказать ни в чем не только семье, но и всякому, кто бы ни обратился к нему, а на себя, действительно, почти ничего не тратил, даже костюм у него был хуже, чем у других товарищей. Правда, у него была довольно хорошая квартира, приличная обстановка. В гостиной стояло несколько шахматных столиков, один дорогой, с перламутровой инкрустацией. Шильдер был прекрасный шахматист и столик получил как приз на шахматном турнире.
   У жены Шильдера собиралось другое общество, больше из ученого мира, литераторы и люди политики. Там обсуждались сложные мировые вопросы и намечалось издание журналов. Был выпущен какой-то журнал, посвященный славянским вопросам.
   Ученые говорили о будущем социальном переустройстве. Художники, надо сказать откровенно, мало занимались политикой и были в ней большие невежды, а если о "чем догадывались, то только художественным чутьем, воспринимающим различные явления жизни". Однако большинство из них мечтало о социальном строе, который дал бы нам независимость от буржуазного рынка, заказа от капитала, угодничества золотому тельцу, подавляющему всякое свободное проявление творчества художника.

   Бесконечные сомнения в своих силах, в правоте своих убеждений в искусстве убийственно влияли на психику художника и довели его до болезненности, до нервного заболевания, хотя для последнего была и другая причина, о которой мне сказал Волков: в юности Шильдер на охоте по неосторожности застрелил своего родного брата. После этого ужасного случая он долго болел, не мог слышать выстрелов и видеть крови...
   Он был ярким выразителем того общего положения, в котором было тогда большинство художников.
      "Я долго не мог быть у Шильдера, и он не приходил на выставку после февральских дней. Уезжая в марте в Москву, я зашел к нему проститься.
За вечерним чаем обменивались впечатлениями пережитых дней. События подняли дух Андрея Николаевича. У него явились новые надежды.
   Нас было трое -- Шильдер, его жена и я ( авт Минченков Я.Д.). Перешли в мастерскую, довольно большую и высокую комнату с боковым, доходящим до потолка и загибающимся на крышу окном. Впереди мастерской была маленькая пристройка, отдаленная лишь аркой от большой комнаты. В ней было уютно: диван, несколько стульев, и из нее можно было видеть всю мастерскую с картинами на стенах и мольбертах.
Горела слабая лампочка, а в окно глядела молчаливая ночь.
   У нас здесь снова начался разговор, перешедший даже в спор. Жена Шильдера, отзываясь с восторгом о пережитом перевороте, строила дальнейшие для себя планы, преисполненные прекрасных намерений, но трудно осуществимые в настоящий момент. Она намечала поездку в деревню. "Андрею это прежде всего надо, -- говорила она. -- Там он наберет новый материал, теперь у него подъем, и он на все посмотрит иными глазами, и я найду для себя работу среди крестьян".
   Всплыло старое, но неопределенное стремление, и не ко времени. Я не советовал сейчас ехать в деревню, так как там могут вспыхнуть события, в которых они будут лишними, посторонними зрителями.
Со мной соглашался и Шильдер. Жена обиделась на нас и с жаром возражала: "Как! вы не верите в наш народ? Вы думаете, что он бунтовать будет, разрушать и не способен на спокойную творческую работу?"
   Как все были далеки от настоящей жизни бушующей за окном.
На дворе уже был серый рассвет. Отступающая ночь пряталась под сводами ворот и в тесных дворах. По пустынным линиям Васильевского острова в мертвой тишине стояли вытянувшись бледные дома. Иные в стиле империи, с гладкими стенами, прорезанными темными окнами. На фронтонах их местами виднелись еще орлы. Их никто уже не признавал. Все императорское было похоронено. Не было в этот час ни постов, ни сторожей и не заметно было никаких признаков жизни.
Идти по городской пустыне было жутко.
Летом я получил от Шильдера короткое письмо с припиской: "Жена извиняется за свои слова при последнем свидании. Из деревни нам пришлось уехать, мы там оказались пока лишними. Прощай!"
Последнее слово его на этот раз оказалось самым верным: вскорости Шильдера не стало.Умер в 1919 году.

(Источник: Минченков Я. Д.(1871-1938) Воспоминания о передвижниках. "Художник РСФСР". Ленинград. 1965. Издание пятое )