Новый недоросль. Стихотворные зарисовки

С тех пор,
Уж, столько лет минУло,
Но только вновь сейчас пахнуло,
Зловонным запахом штиблет,
Что не снимали много лет.
И этот скверный запашок,
Дал повод написать стишок.
Хоть от него не много прока,
Пусть будет неучам морока!...

Казалось бы, давно все знают,
Ведь, даже в школе изучают,
Комедию про Митрофана,
Про переростка и болвана,
Желавшего скорей жениться,
Чтоб только лишь бы не учиться.
Дворянский недоросль этот,
Знал абсолютно точный метод,

Как нужно деньги доставать,
Чтоб в нищете не прозябать.
Женитьба - вот всему решенье.
Женись скорей! Без промедленья!
Чтож, Митрофанушек эпоха,
Была, как раз, не так, уж, плОха.
Сменить, таких, как Митрофаны,
Пришли активные профаны!

Поверьте, вовсе не ясней,
Какое зло из двух страшней!
Ведь, если первые ленивы,
То эти дерзки и крикливы.
И за безделицу любую,
Продать готовы мать родную.
Мы недорослям не указ.
Начнём же вот с чего рассказ.

Отец у нашего "героя",
Был хватким малым, я не скрою.
Имел свой цех ещё тогда,
В восьмидесятые года.
Он шил различные тряпицы:
сорочки, батники - вещицы,
Которым, впрочем, несть числа.
Казна его, при том, росла.

Утроив вскоре капитал,
Кооператором он стал.
А там, с приходом девяностых,
Он делал деньги очень просто.
Стал бизнесменом - "важной птицей".
Кичился, что был за границей.
Любил пить кофе на балконе.
Учил сынка "у них" - В ЛондОне.

Сынок учёбу мнил "засадой"!
Был алкоголь его отрадой.
Гулянки, бурные тусовки,
С полицией две потасовки.
Чтоб отвести скорей беду,
И чтобы сын был на виду,
Его отец забрал обратно,
Что было, в общем-то, понятно...

Но и на родине своей,
"Не просыхал" сын пары дней.
Сын стал другим после разлуки.
Родители, уж, опустили руки,
Но, всё ж, надеясь, как тот кум,
А вдруг возьмётся сын за ум!
Но нет от уговоров прока,
Кругом сплошная лишь морока.

Егор. Егором звали сына.
Был, в общем, тот ещё детина.
Привыкший жить на всем готовом,
В карман не лез за нужным словом,
Мог даже далеко послать,
Отца и собственную мать.
Коль скажут что-то поперёк,
Тот час - семейный рогнарёк!

Чванлив безмерно и напыщен,
Земными блАгами пресыщен.
Он презирал буквально всех.
Имевших же любой успех,
Он презирал всегда в двойнЕ,
Что было, в общем-то, вполне,...
Весьма вполне всё объяснимо,
Таланты все промчались мимо,

Без божьего таланта он,
Был просто щёголь, фармазон,
Что в постоянствии скалярном,
Мечтает быть сверх популярным.
Но, как ни тУжилась душа,
Ну, не выходит ни шиша!
С бахвальством отвергал советы,
Не почитал авторитеты.

Питал почтение к деньгАм,
Да к иностранным языкам.
При том, не знал ни одного,
Что не смущало никого.
Умильный вызывало стон,
Его "эй, бэби", "ок", "комон".
Всех уверял, что англичане,
Его акцент не различали.

Сейчас, он, дескать, очень пьян,
Отсюда, мол, большой изъян,
В произношеньи слов английских,
Как, впрочем, польских и бельгийских,
Но, так-то, как и что сказать,
И, как мартини заказать,
Чтоб не ударить в грязь лицом,
Прослыв дебилом и лжецом...

Он точно знает и умеет,
Нисколько даже не вспотеет,
"Произнести всё предложение?
Извольте, сделать одолженье..."
Приврать он точно был горазд,
Ну, ладно, хоть ни педераст.
Хотя-я,... кто их там знает,
Чему ЛондОн их обучает?!

Егор, Отчизну презирая,
Желал, чтоб молодёжь златая,
Его звала бы, как-нибудь,
По иностранному чуть-чуть.
В чём не было ему отказа.
Ведь это, право, как зараза...
Так Жоржем звали, например,
Его на западный манер.

Литература и искусство,
Не пробуждали в Жорже чувства.
Плевал на всех он с высока,
Ведь он элита! А лохА,
Любил чморить пред дамским взором,
Клеймя отвратнейшим позором,
И, унижая, всякий раз,
Давал несчастному наказ:

"Россия - зло, исчадье ада.
Да, вам бежать отсюда надо.
Ведь всё здесь мерзко и убого,
Здесь нет ни истины, ни Бога.
Как угораздило родиться,
На свет в России появиться?
Здесь нищета, разврат и грязь.
Ты - россиянин - значит, мразь!"

В который раз, уж, повторяя,
Свои слова, что Русь плохая,
Егор привлёк к себе вниманье.
Явилось адское созданье,
Что отираясь в стороне,
Смотрелось радостным вполне.
Как ни сиять?! Вот, так находка!
Сыскалась мразь с поганой глоткой!

Однажды, на одной тусовке,
Подсел к нему чувак в толстовке.
Он очень мило улыбался,
И в комплиментах рассыпался.
Хотел сойти за своего.
И это вышло у него.
Поспешно, вскоре, удалившись,
Он, к уху Жоржа наклонившись,

Сказал, так сладко, словно спел,
"Коль надоест быть не у дел,
Захочешь денежек поднять,
Или гражданство поменять,
Ты отыщи меня, мой друг.
Войди скорей в наш тесный круг.
Слаба связующая нитка,
Так вот тебе моя визитка".

Про встречу позабыл Егорка,
Всё куралесил. Поговорка,
Не зря о нём вот так гласит,
Как-будто дождик моросит:
"День гуляет, два больной,
А на третий - выходной".
Водка с ним рекой лилась.
Лень раньше Жоржа родилась!

Порой, весь день сильней всего,
Безделье мучило его.
От скуки брался за работу,
Что вызывала лишь тошноту.
Уж, сам не знаю почему,
Безделье нравилось ему.
Он был тусовочный герой,
Альфонсо, жигало, плейбой!

Отца хватил сердечный приступ,
Упав, ударился о выступ,
Стола, что рядышком стоял.
Вот так он смерть свою принЯл.
Мать высохла за две недели,
Не встала больше из постели.
От горя быстро умерла...
Вот тут-то вольница пришла!

Нет, тщетно, сын не горевал,
Он просто деньги пропивал.
Уж, тут на славу он кутил.
Про всё на свете позабыл.
Тусовки, встречи, вечеринки,
Шатенки, рыжие, блондинки...
О деньгах не стоял вопрос,
"Чё, их жалеть, коль денег - воз!"

Всё как-то так само собой,
Катилось тихо по пустому,
Бросая в негу, то в истому.
Егор "царька" изображал.
Никто его не уважал.
Бывало, выпив весь коньяк,
Он ржал, как конь. Мычал, как як.
А, так как пить Жорж не умел,
С похмелья часто он болел.

У богачей свои причуды!
Что тут сказать? Козлы? Иуды?
Те деньги задавали жар!
Горел отцовский капитал!
Шикарно жить не запретишь.
От денег тех остался "шишь".
Так весь отцовский капитал,
Жорж очень быстро промотал.

Оставшись без гроша в кармане,
Со сдохшей мухою в стакане.
Как только спрашивал кредиты,
Все отвечали в раз: "Иди ты..."
Решил он, что с собой покончит,
И жизнь в петле свою закончит.
Не вышло ровно ничего!
Хоть научил бы кто его!

Не мудрено, что этот ...
Покончить даже не сумел.
О палец пальцем не ударив,
Всю юность попросту фиглярив,
За жизнь свою наделав дел,
Ничем, уж, больше не владел.
Был вышвырнут повсюду с боем,
В кругах элиты стал изгоем.

Вот тут он вспомнил про визитку,
Ту самую - о, чудо-нитку,
Которую чувак оставил,
Про деньги что-то он картавил.
Ну, как ему не позвонить?
Ведь хочется и есть, и пить!
Договорились, повстречались,
Рукопожатьем обменялись.

"Нам надобно Россию-мать,
С землёю начисто сравнять",
Так говорит ему знакомец,
"А ты отныне наш питомец.
Мы позаботимся, не бойся,
Вот гонорар, не беспокойся.
Есть у тебя отличный дар,
Ты станешь нашим суперстар!"

"Так, что мне делать?" - Жорж с икотой,
Стал пересчитывать банкноты,
"У нас полным-полно работы,
Я знаю, есть ты в соцсетях.
Пришлю инфу тебе на днях.
Ты ознакомься, не спеши,
Потом в соцсети разложи.
Чем больше дуриков читают,
Тем больше денег нам башляют!"

"Всё это правда? Точно знаешь?"
"ПлачУ тебе, ты - выполняешь!
Там правды вовсе нет ни слова,
И это, знай, для нас основа.
Мы всё, брат, так перевираем,
Под ложь все факты подгоняем.
Ты, паренёк, не рефлексируй,
Ты мысли эти тиражируй!"

Нашлась работа для Егорки!
То он глодал сухие корки,
Теперь же парень вновь в фаворе,
"Блистает" ложью в разговоре.
На наш народ помои льёт,
Зато вновь сладко ест и пьёт.
Обрёл тусовочный уют,
Наш прохиндей, предатель, плут.

Пошли дела совсем не плохо,
У подлеца и пустобрёха.
Жорж постоянно врёт, что дышит.
В момент вранья себя не слышит.
Он так нахал бесстыдно врёт,
Что даже глазом не моргнёт.
И вновь Россию унижает,
Народ российский обижает.

То лжёт, что в Сирии сейчас,
Используется ядовитый газ.
То говорит, что диссидента,
Сиречь британского агента,
Травили снова "новичком",
И он лежит теперь ничком,
К больничной койке вновь прикован.
(Огромный грант ему дарован,
Чтоб мог о Родине своей,
Брехать брехню остаток дней);

То в Конституцию поправки,
Внесли лишь только для затравки,
Чтобы умы людей смутить,
Народ российский усыпить;
Что скверный "Северный поток",
Погубит Запад и Восток.
Отравит жизнь на берегах.
Придёт Европе тогда крах.

Жорж развернулся в соцсетях.
Всё извращая в новостях,
Он, как и прежде, нагло врал,
И ложью снова донимал,
Всех, кто его готов был слушать,
Кто бред его готов был "кушать".
А, получив ТВ-эфир,
Он, как искуснейший факир,

ВзялсЯ всё сплошь перевирать,
Чтобы на бунт людей собрать.
Твердил, что нет свободы слова,
Что совесть ваша нездорова.
Когда ж спросили напрямик,
Чтож ты хотел сказать "старик"?
И, что тебе не разрешили?
Ему в тот миг, как "рот зашили".
Не знал Егорка, что сказать,
Ну, не нашёлся, что наврать.

Вернувшись снова в свой эфир,
Себя вёл, словно командир.
Надменно раздавал приказы,
Коверкая порою фразы.
Стращал, врагов своих на днях,
Развесить всех на фонарях.
Либерализмом похвалялся,
Да, над Отчизной изголялся.

Как ни крути, но просто он,
Был самый наглый пустозвон.
Жорж, облапошивать дурёх,
Был первоклассный пустобрёх.
Активно брызгая слюной,
Готов залить был шар земной.
Себя он мнил большим всезнайкой,
А был лишь клоун с балалайкой!

Таких, как он, что ни спроси,
Так наплетут, хоть выноси!
Во всех вопросах знатоки.
Где правый берег у реки?
Найти не смогут ни за что.
Их мозг сплошное решето.
Они всё знают по чуть-чуть,
Не ухвативши даже суть.

Взглянув в глаза, спросить охота,
Кто дал эфир для идиота?
Который свой открывши рот,
Готов охаить весь народ.
Такой вот хлыщ, на весь мир злой,
Так как обижен был судьбой,
Готов всю желчь свою излить,
Зловонным ядом всех травить.

Да-а! Мир не видел отродясь,
Такую сволочь, мерзость, мразь!
Тот Митрофан хотел жениться,
За счёт жены обогатиться.
Но он не смел и помышлять,
Чтобы страну свою предать.
Изменой деньги заслужить,
На них потом, чтоб сладко жить.

А Жоржик, чтобы жизнь поправить,
Готов был Родину ославить.
Ну, а потом гуртом продать,
за три копейки иль за пять.
Коль мертвецы имели б силы,
Они бы стали из могилы.
Чтоб избежать сего позора,
Собственноручно подлеца,
Определили б к праотцам.


06.02.2021.       16:02