Во сне

Во сне не нашёл красавицу, но как же её душа
Сияла, — и слово плавится, созвучиями греша.
Мы дали ей имя редкое с мятежной моей душой,
София, — разжились детками и внуками, - хорошо
Пожили, — нас долго помнили такие же сны, как мы.
Двухярусный ездил омнибус за ними в кино весны.

Детишки играли в салочки, а внуки в экранный свет;
По небу летали бабочки, - таких в реальности нет.
Наш дом, словно замок сказочный, то таял, то возникал:
Режим нам вводили масочный, который обычным стал.
Мы долго ходили пьяные, - опасно трезветь во сне,
Сияющими полянами к заветной кривой сосне.

Там вырезанное Чудовище давало советы нам:
— Твой дух, он и есть сокровище, угодное небесам.
Нам страхи вливали силою, травили вином вины.
Пугали слепой могилою у брошенной в ров сосны.
Воронками зла и похоти от взрывов плотской любви:
— Вы только любитесь, охайте и будет вам рай в крови.

Война, от которой карлицы развратников понесут.
Нам тыкали в сердце палицей, свистели про Высший Зуд.
Щемящий, - в паху со-мнения: где чешется, там и свет.
— Продайте души имения, - купите в разврат билет.
И мы покупали тихие — и блеяла рать души:
— Уж больно прихваты ихние, товарищи, хороши.

Соломенных псов смятения бросала в огонь Любовь.
По щучьему, блин, велению проверенных докторов.
Ведь нас прививали муками, - томлением в пустоте,
Дразнили ****ями, суками; урчанием в животе.
Великим и страшным Голодом, — не хлебом единым жив,
Сражённый серпом и молотом, уверовав в миражи.

Больнички во снах песочные и замки из ватной мглы.
Нам в скважины снов замочные рассудок плеснул золы.
Горели костры-пожарища, - пылала вовсю Душа,
Товарищ терял товарища, в Содоме Любви греша.
Но всё же нашёлся Праведник, — теперь на скале висит
Его рукотворный памятник из наших на Тьму обид.

Распятие и распитие, как Сын и Отец — одно
Приснившееся Событие, потухшее в нас окно.
Мы Со-Весть распили Общую, мы душу отдали Бо..
Пустили пО миру тощую, читая внукам Ли Бо.
Наш Бог на Скале Забвения, но снится теперь другим, —
Клюёт его Тень Со-мнения корягой слепой тайги.