А небо будущим беременно 2

     Стихотворение «А небо будущим беременно» в мандельштамоведение принято связывать с политической обстановкой, сложившейся в 1922-1923 годах, ограничениями, наложенными на Германию странами победительницами,  прогерманскими настроениями О.М. Мандельштама и созданием советской авиации.
 
    (См. «Валгаллы белое вино…» [Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама] Киршбаум Генрих.
«Авиационный» цикл О. Мандельштама: к проблеме контекста и толкования» Б. А. Минц,
Broyde St. Osip Mandel; ’;tam and His Age : A Commentary on the Themes of the War and Revolution in the Poetry. 1913–1923. L., 1975. и др.)

    Ознакомившись с вышеуказанными работами, попытаюсь изложить свое видение, по возможности не повторяя сказанное предшественниками.               


                А небо будущем беременно

                Опять войны разноголосица
                На древних плоскогорьях мира,
                И лопастью пропеллер лоснится,
                Как кость точеная тапира.
                Крыла и смерти уравнение,—
                С алгебраических пирушек
                Слетев, он помнит измерение
                Других эбеновых игрушек,
                Врагиню ночь, рассадник вражеский
                Существ коротких ластоногих,
                И молодую силу тяжести:
                Так начиналась власть немногих...


                Итак, готовьтесь жить во времени,
                Где нет ни волка, ни тапира,
                А небо будущим беременно —
                Пшеницей сытого эфира.
                А то сегодня победители
                Кладбища лета обходили,
                Ломали крылья стрекозиные
                И молоточками казнили.


                Давайте слушать грома проповедь,
                Как внуки Себастьяна Баха,
                И на востоке и на западе
                Органные поставим крылья!
                Давайте бросим бури яблоко
                На стол пирующим землянам
                И на стеклянном блюде облако
                Поставим яств посередине.


                Давайте все покроем заново
                Камчатной скатертью пространства,
                Переговариваясь, радуясь,
                Друг другу подавая брашна.
                На круговом на мирном судьбище
                Зарею кровь оледенится.
                В беременном глубоком будущем
                Жужжит большая медуница.


                А вам, в безвременьи летающим
                Под хлыст войны за власть немногих,—
                Хотя бы честь млекопитающих,
                Хотя бы совесть ластоногих,
                И тем печальнее, тем горше нам,
                Что люди-птицы хуже зверя
                И что стервятникам и коршунам
                Мы поневоле больше верим.
                Как шапка холода альпийского,
                Из года в год, в жару и лето,
                На лбу высоком человечества
                Войны холодные ладони.
                А ты, глубокое и сытое,
                Забременевшее лазурью,
                Как чешуя многоочитое,
                И альфа и омега бури;
                Тебе — чужое и безбровое,
                Из поколенья в поколение,—
                Всегда высокое и новое
                Передается удивление.


                1923



   

    В стихотворении «А небо будущим беременно…» отношение к воздухоплаванию О.М. Мандельштамом уже определено: предмет в небе уже не жалкая заноза, которая, «как комариная безделица» звенит и ноет, теперь уже даже не сам аэроплан, а только его составная часть (пропеллер) выглядит опасным, и может внушить ужас, «как кость точеная тапира». (Вероятно, ОМ имеет в виду лобный вырост, к которому крепится основание хобота животного.)Необычное сравнение. Ближайшее упоминание тапира, как источника чего-то страшного находим у основателя "Центрифуги" Сергея Боброва:


                Вот тяжкий хрип и облик кажет мрачный
                Угрюмый, сумрачный вожак – чепрачный –
                И, хрюкая, другие вслед за ним –
                У вод, дробя холодные сапфиры,
                Поднявши хобота в воздушный дым,
                Посапывая, влагу пьют тапиры.
                (Тапиры)
   

    "Поднявши хобот в воздушный дым" подтверждает догадку.

                * * *

                Крыла и смерти уравнение, -
                С алгебраических пирушек

    Г. Киршбаум пишет о традиции немецких студентов устраивать пирушки (отчего они названы алгебраическими не ясно). «Алгебраические» ассоциируются у меня с «Песнями Мальдорора» Лотреамона: «Арифметика! Алгебра! Геометрия! Великая троица! Лучезарное триединство! Безумен тот, кто не узнал вас! Он заслуживает самых страшных пыток<…> но тот, кто вас знает и ценит, не желает уже ничего из благ земных, довольствуясь вашими волшебными наслаждениями, и, увлекаясь вашими темными крыльями, стремится лишь взмыть ввысь, легко парить, восходя по спирали к округлому своду небес <…> С тех пор я видел смерть, открыто стремящуюся заселить все новые могилы…». Так, по Лотреамону, алгебраическая пирушка связывается с безумием, пытками, волшебными наслаждениями, темными крыльями, полетом ввысь и… новыми могилами.

    Пропеллер «помнит измерение других эбеновых игрушек» - В сносках «Авиационный» цикл О. Мандельштама: к проблеме контекста и толкования» Б.А. Минц отмечает, что это «одна из криптограмм цикла. С. Бройд расшифровывает её как иронический символ декора и комфорта, намекающий на строительный материал первых аэропланов (см.: Broyde  St. Op. cit. P. 133). Стоит заметить, что эбеновые изделия украшали египетские гробницы. Возможно, поэт имел в виду достижения человеческого духа и мастерства, ориентированные на смерть».

    Да, возможно, поэт «имел в виду», а, возможно, и не имел, или имел в виду что-то другое.
Возможно, что О.М. Мандельштам назвал «эбеновой игрушкой» эбонитовую палочку,  посредством которой школьникам демонстрируют электризацию тел. Во французском языке эбеновая и эбонитовая пишется и звучит одинаково (;b;ne).

    Но, возможен, ещё более интересный (неполиткорректный)  вариант прочтения «он помнит измерение других эбеновых игрушек». (Bois d';b;ne) – черный товар. Вспомним обмеры  рабов; раб - вещь, игрушка рабовладельца. (О повышенном интересе О.М. Мандельштама к расовой теории, черепам, их строению, обмерам и патологии я напишу отдельно).

                Врагиню ночь, рассадник вражеский
                Существ коротких ластоногих,
                И молодую силу тяжести:
                Так начиналась власть немногих...

    В Первую мировую немцы бомбили спящие Лондон и однажды Париж с «цеппелинов». Но дирижабли и «цеппелины» не такие уж короткие, и не ластоногие, а, скорее, хвостатые, хотя О.М. Мандельштам вряд ли различал жесткие цеппелины и дирижабли от мягких аэростатов, подходящих под описание «существ коротких, ластоногих». Можно было бы поразмышлять о подводных лодках… Ладно, как-нибудь в другой раз… Меня занимает КОД.

    «И молодую силу тяжести…» - если  пользуясь эбеновой палочкой,  учеников знакомят с электризацией тел, то закон электромагнитной индукции иллюстрируют при помощи магнита: правило Ленца с помощью магнита и сверхпроводимости, открытой Хейке Камерлинг-Ониссом в 1911 году, позволило «победить» силу тяжести.

    «Так начиналась власть немногих…» - И тут возникают разночтения и противоречия. О.Э. Мандельштам осуждает власти немногих? ОЭМ за народовластие - за «время, где нет ни волка, ни тапира»? Или же «власть немногих» - диктат стран победителей (Англии и Франции), как рассматривали это стихотворение упомянутые мной исследователи? (Эту линию мы намеренно пропустим).
 
    В контексте эбеновой палочки, ластоногих средств войны и магнита, «побеждающего» силу тяжести, власть немногих может быть властью ученых, которые используя великую троицу Лотреамона - арифметику, алгебру, геометрию, (добавим сюда физику), увлекаясь их темными крыльями, стремятся взмыть ввысь, легко парить, восходя по спирали к округлому своду небес, чтобы заселить все новые могилы.

    Ницше роль войны и смерти определяет следующим образом: «…Смерть принадлежит к условиям действительного progressus, каковой всегда является в гештальте воли и пути к большей власти и всегда осуществляется за счет многочисленных меньших сил. Величина «прогресса» измеряется  даже количеством отведенных ему жертв; человечество, пожертвованное в массе процветанию более сильного человеческого экземпляра, - вот что было бы прогрессом. ( «К генеалогии морали» Ф. Ницше)

    «И война воспитывает к свободе. Ибо что такое свобода? То,что имеешь волю к собственной ответственности. Что сохраняешь дистанцию, которая нас разделяет. Что становишься равнодушным к тяготам, суровости, лишениям, даже к жизни. Что готов жертвовать за свое дело людьми не исключая и самого себя. Свобода означает, что мужские боевые и победные инстинкты господствуют над другими инстинктами, например над инстинктами «счастья». Ставший свободным человек, а в гораздо большей степени ставший свободным ум, топчет ногами тот презренный вид благоденствия, о котором мечтают мелочные лавочники, христиане, коровы, женщины, англичане и другие демократы. Свободный человек – воин.» («СУМЕРКИ ИДОЛОВ, или КАК ФИЛОСОФСТВУЮТ МОЛОТОМ» Ф. Ницше)

    Война по Ницше необходимая и очистительная вещь, без нее невозможно представить путь к Сверхчеловеку. Землю заполонили толпы последних людей. «Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех. <…> Рождается слишком много людей: для них изобретено государство. <…> Любите мир как средство к новым войнам. И притом короткий мир – больше, чем долгий. <…> Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина – для отдохновения воина; все остальное – глупость». («Так говорил Заратустра» Ф. Ницше).

    «Народ есть окольный путь природы, чтобы прийти к шести-семи великим людям. – Да, - и чтобы потом обойти их». («По ту сторону добра и зла» Ф. Ницше)

    Я столь пространно цитирую Ф. Ницше за тем, чтобы читатель имел представление об Идее, на которую опирался, от которой отталкивался, которую преодолевал О.М. Мандельштам, отрицавший войну, но преклоняющийся перед гением Ницше.

    Будет ли время Сверхчеловека, «властью немногих» Ницше не прояснил, и О.М. Мандельштам пускается в фантазии о будущем:

                Итак, готовьтесь жить во времени,
                Где нет ни волка, ни тапира.

    Время, «где нет ни волка, ни тапира» - это время мира, и время равенства. Только что была «войны разноголосица на древних плоскогорьях мира» и вот уже «готовьтесь жить во времени, где нет ни волка, ни тапира». Как нам, читателям, преодолеть возникшее противоречие? 

    Вспомним, О.Э. Мандельштаму, как и Ницше, не по вкусу отсутствие иерархии. Вот в средневековье там да… Там каждый знал свое место. «Средневековье дорого нам потому, что обладало в высокой степени чувством граней и перегородок» (О.М. Мандельштам «Утро акмеизма»)

    «Ибо что такое свобода? То,что имеешь волю к собственной ответственности. Что сохраняешь дистанцию, которая нас разделяет.» («СУМЕРКИ ИДОЛОВ, или КАК ФИЛОСОФСТВУЮТ МОЛОТОМ» Ф. Ницше)

    «И так все прошлое отдано на произвол: ибо может когда-нибудь случиться, что толпа станет господином, и всякое время утонет в мертвой воде.
    Поэтому, о братья мои, нужна новая знать, противница всего, что есть всякая толпа и всякий деспотизм, знать, которая на новых скрижалях снова напишет слово «благородный»
    Ибо нужно много благородных и разнородных благородных, чтобы составилась знать».  («Так говорил Заратустра» Ф. Ницше)

               А небо будущим беременно —
               Пшеницей сытого эфира.

     Стараниями поэтов (акмеистов, футуристов, имажинистов) эфир уже насыщен зерном: овсом (В. Хлебников), ячменем (Н. Гумилев), звездными злаками (С.А. Есенин), пшеницей (О.М. Мандельштам).
 
               А то сегодня победители
               Кладбища лета обходили,
               Ломали крылья стрекозиные
               И молоточками казнили.
 
    Не знаю, что в действительности имел в виду ОМ. Полагаю, что речь идет о литературных войнах или о месте в сборнике «Лёт». В одном сборнике «Лёт» (см. «кладбища лета»), в котором вышел мандельштамовский цикл о летчиках, были стихи Асеева, В. Маяковского, С. Третьякова, комсомольских поэтов А. Безыменского, А. Жарова, М. Светлова, поэтов «Кузницы» В. Кириллова, М. Герасимова, представителя тифлисского Цеха поэтов Н. Семейко. Обложку оформил А. Родченко.

    Если молоточки инструмент кузнеца («см. «Кузница»), то стрекоз я ассоциирую с  символистами, акмеистами, например, с самим О.Э. Мандельштамом.

              Давайте слушать грома проповедь,
              Как внуки Себастьяна Баха,
              И на востоке и на западе
              Органные поставим крылья!
 
    Что за внуки Себастьяна Баха, слушающие проповедь грома? Только ли немцы? Что за проповедь грома призывает слушать О. Э. Мандельштам?

    «Моя мудрость собирается уже давно, подобно туче, она становится все спокойнее и темнее. Так бывает со всякою мудростью, которая должна родить молнии.» («Так говорил Заратустра» Ф. Ницше).

     С этой фразой Заратустры позже будет перекликаться мандельштамовское: «Тише: тучу ведут под уздцы.» (О.М. Мандельштам «Заблудился я в небе — что делать?»)

    Итак, проповедь грома – проповедь Заратустры. Чтобы понять связь Ницше (Заратустры) с Бахом следует прочитать статью А. Белого «Кризис культуры» (1920) «…Александрия, протекши в Италию краской экстаза Плотина и светом «Видения» Павла, перетекает в Германию музыкой «Баха», но над руслом философий, поэзий и музык Германии, где содержится тайное солнце (!) [здесь мы должны вспомнить «черное (ночное) солнце» О.Э. Мандельштама, которое не каждый замечает: «А ночного солнца не заметишь ты.»] когда-то упавшей культуры, - уродливо возникает смещающий все перспективы каркас: пангерманец.
Произведение империализма: все-немец; произведение тайного импульса солнца – сверхчеловека Заратустры религиозная антиномия александрийской культуры (Христос или Кесарь) в Германии подменяется ныне культурной антиномией Ницше и Бисмарком» («Кризис культуры» А. Белый)

    Таким образом «внуки Себастьяна Баха» - это те, кто ожидает приход  Сверхчеловека, готовится к встречи с ним. «Органные крылья» - вспомним, что трагедия рождается из духа музыки, - крылья духа, позволяющие парить над повседневностью ради будущего. Вольно или невольно образ «органных крыльев» Мандельштама перекликается с мыслью А. Белого: «Все великие книги прозрачны и живы, они оживают, как свеянные создания из переливчатых искр…<…> …где видимый мир отлагается зернышком в мысли: стране философии, как земное, горящее сердце какого-то электрического существа, распростертого от вселенной к вселенной; существо размахнулось огромными крыльями; тысячи светлоливных очей смотрят внутрь; и – кричат ясным светом:
    «Я!»
    «Я!»
    «Я!»
    «Я!»
    «Я!»
    Это «я» есть текучее множество в мысли архангела: архангеличны все мысли…» («Кризис культуры» А. Белый)

                Давайте бросим бури яблоко
                На стол пирующим землянам
                И на стеклянном блюде облако
                Поставим яств посередине.

               
    «Бури яблоко» («яблоко» многозначный символ: яблоко познания, яблоко раздора, яблоко символизирует Мир, державу), чтобы мельница крутилась, зерно мололось нужен ветер, у Мандельштама – «буря». Яблоко бури – созревший плод.
 
    «Плоды падают со смоковниц, они сочны и сладки; и пока они падают, стирается красная кожица их. Я северный ветер для спелых плодов» («Так говорил Заратустра». Ф. Ницше)
 
    Кто должен бросить «бури яблоко на стол пирующим землянам»? Кому это под силу?

    «Верноподанный Солнца Самосвободный народ» В. Хлебникова? («Свобода приходит нагая») То же находим у И. Северянина:» Да здравствует народ весенний,/Который вдруг себя обрел!/Перед тобой клоню колени,/Народ-поэт! Народ-орел!»?

    Я полагаю – О.М. Мандельштам так широко не замахивается. В рассматриваемый период творчества, О.М. Мандельштам, не  брал на себя смелость говорить от имени народа, если ОМ что-то предлагал, говорил за других, то говорил он от имени своей корпорации – корпорации поэтов: «Мы в легионы боевые связали ласточек…»

                Давайте все покроем заново
                Камчатной скатертью пространства,
                Переговариваясь, радуясь,
                Друг другу подавая брашна.

     Здесь О.Э. Мандельштам делает следующий шаг, призывает к единству поэтов, победители (футуристы) и поэты «Кузни» не должны казнить акмеистов («кузнечики» - «стрекоз»), на пир приглашены все: враги и друзья (следует знать, что у Ницше и О.М. Мандельштама друзья являются одновременно  врагами).
 
    «И вы простите мне мою смелость, если я скажу, что вы были для меня тем, что некоторые называют “друго-врагом”» (О.Э. Мандельштам из письма В.В. Гиппиусу.) «Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть своих друзей.<…> Ты должен в своём друге уважать еще врага… В своем друге ты должен иметь своего лучшего врага. <…> Он – любит врагов своих… Но за это он мстит друзьям своим!.. Заратустра стал обходить друзей своих, пожимая им руки со злобой и любовью…»  («Так говорил Заратустра» Ф. Ницше).

                На круговом на мирном судьбище
                Зарею кровь оледенится.
                В беременном глубоком будущем
                Жужжит большая медуница.


         Строфа продолжает тему «единства».  «Заря» - символ нового, ожидаемого будущего.

       «У всех символистов — за исключением Волошина и отчасти Городецкого <…> — фиксация на образе „зари” как таинственной и многообещающей переходной фазы ante lucem <…> объясняет и персонификацию этого апокалиптического адвентизма в виде предвестника ожидания и ожидаемого…» (Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика. Перевод с немецкого М. Ю. Некрасова. СПб., «Академический проект», 2003, стр. 233.)

      Это была шутка, читатель, я похулиганил, показав как можно (и так делается!) объяснять непростое еще более сложным.

     Итак, «кровь оледенится» - напомню, что с осени 1912, примерно год, акмеисты выпускали в журнал «Гиперборей».  После его прекращения книги под маркой издательства "Гиперборей" выходили до 1918. В 1921 в Петрограде вышел гектографированный номер журнала "Новый Гиперборей", изданный обновленной группой акмеистов (Н.Гумилев, В.А.Рождественский, И.В.Одоевцева, Н.А.Оцуп и другие). У символистов, в особенности у Белого, заря, небо, звезды почти всего холодные, а Гиперборея, страна белой, арийской , нордической расы,  и мандельштамовское "я покинул край Гипербореев" (НАШЕДШИЙ ПОДКОВУ "Пиндарский отрывок"), вероятнее всего, не из Пиндара, а из все того же Фридриха Вильгельма Ницше.
      
    Сравните:"— Обратимся к себе. Мы гипербореи — мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живем от других. «Ни землей, ни водой ты не найдешь пути к гипербореям» — так понимал нас еще Пиндар. По ту сторону севера, льда, смерти — наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь, мы нашли выход из целых тысячелетий лабиринта. Кто же нашел его? — Неужели современный человек? — «Я не знаю, куда деваться: я всё, что не знает, куда деваться», — вздыхает современный человек. Этой современностью болели мы, мы болели ленивым миром, трусливым компромиссом, всей добродетельной нечистоплотностью современных Да и Нет."(Ф. Ницше "АНТИХРИСТ Проклятие христианству" пер. Е. Ферез)

    (Отсюда и загадочное для доктора филологических наук и носительницы множества почетных регалий Ирины Захаровны Сурат мандельштамовское "нет, никогда, ничей я не был современник". Нет, Ирина Захаровна, далеко не всегда «ответы всегда находятся у самого автора»...)

       Уместно также упомянуть то, что одна из работ Ф. Ницше называлась "Утренняя заря".

      (Отсюда и загадочное для доктора филологических наук и носительницы множества ппочетных регалий Ирины Захаровны Сурат мандельштамовское "нет, никогда, ничей я не был современник". Нет, Ирина Захаровна, далеко не всегда «ответы всегда находятся у самого автора»...)

       "Жужжит большая медуница". Анализируя «А небо будущим беременно» Б.А. Минц пишет об образах насекомых и приводит комментарии А. Тарановского: «К. Ф. Тарановский так комментировал последнюю строку: «Нет сомнения, что эта жужжащая медуница (метафора аэроплана) – одна из служанок богини плодородия». («Авиационный» цикл О. Мандельштама: к проблеме контекста и толкования» Б. А. Минц) Генрих Киршбаум  (См. «Валгаллы белое вино…» [Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама] Киршбаум Генрих) пишет об анималистической образности.

    В отличие от А. Тарановского у меня сомнения есть. Медуница не имеет прямого отношения ни к насекомым (Б.А. Минц), ни к анималистическим образам (Генрих Киршбаум). Медуница – растение, медонос. И если большая медуница, жужжа в  глубоком будущем, привлекает, то жужжит она так, как может жужжать любой медонос, обещанием нектара, пыльцы, и затем уже жужжит крылышками, собравшихся вокруг неё насекомых, привлеченных этим обещанием.

                Здесь пир готовлю я друзьям своим:
                Кто к далям звёздным
                Живёт так близко, - к этим страшным безднам?
                Где царство, равное владениям моим?
                А мёд мой, - кто же наслаждался им?..

               (Ф. Ницше «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего » С высоких гор: Заключительная песнь»)


                А вам, в безвременьи летающим
                Под хлыст войны за власть немногих,—
                Хотя бы честь млекопитающих,
                Хотя бы совесть ластоногих,
                И тем печальнее, тем горше нам,
                Что люди-птицы хуже зверя
                И что стервятникам и коршунам
                Мы поневоле больше верим.


   Но скатерть пространства расстилается не для тех, кто летает на аэропланах. Эта неприязнь О.Э. Мандельштама может показаться странной, если не знать, откуда она взялась.

    Так откуда же у Осипа Эмильевича такое неприятие летчиков, проявлявшееся даже в обыденной жизни?

    «Вставая из-за стола, отдыхающие стали обсуждать программу вечерних развлечений. Спросили «профессора», не прочтет ли он что-нибудь. Тот ядовито обратился к человеку с круглыми покатыми плечами, но в форме летчика: «А если я попрошу вас сейчас полетать, как вы к этому отнесетесь?» Все были ошарашены. Тут он стал раздраженно объяснять, что стихи существуют не для развлечения, что писать и даже читать стихи для него такая же работа, как для его собеседника управлять аэропланом». («Мемуары. Вблизи поэта» Э. Герштейн)

    Читая работу Генриха Киршбаума «Валгаллы белое вино…» [Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама] я ожидал от автора, взявшегося раскрыть немецкую тему в поэзии О. Мандельштама, отсылки к Ницше. Ну, не может же добросовестный исследователь пройти мимо бросающихся в глаза фактов. Оказывается, может.
 
    «С воспоминанием немецкого офицера в HP возникает и тема прапамяти, напоминающая как идеи вечного возвращения Ф. Ницше, связь с которыми маловероятна, так и более правдоподобный для литературных (а не философских) интересов Мандельштама мотив элегического воспоминания, в связи с чем вспоминается «Переход через Рейн» Батюшкова.» («Немец-офицер»: прототипы и интертексты
«Валгаллы белое вино…» [Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама]
Киршбаум Генрих)

    Мы видим, что тема вроде бы «возникает», но «связь» «маловероятна».
   
    А если так?

            И тем печальнее, тем горше нам,
            Что ЛЮДИ-ПТИЦЫ хуже ЗВЕРЯ
            И что стервятникам и коршунам
            Мы поневоле больше верим.


   «У всех зверей человек уже ограбил добродетели…<…>
Только еще ПТИЦЫ выше его. И ЕСЛИ БЫ ЧЕЛОВЕК НАУЧИЛСЯ ЕЩЕ И ЛЕТАТЬ, УВЫ! – КУДА БЫ НЕ ЗАЛЕТЕЛА ХИЩНОСТЬ ЕГО!» («Так говорил Заратустра» Ф. Ницше)»

    До сих пор ни один мандельштамовед не сопоставил эти тексты. Но если сопоставить то, казалось бы, иррациональное неприятие О.М. Мандельштама «людей-птиц» находит, рациональное объяснение: ОМ не сомневается в постулатах своего Кумира, да и само происходящее вокруг (революция и её эксцессы) каждый раз убеждают О.М. Мандельштама в гениальности Ф. Ницше и его пророчествах.

    «Под хлыст войны за власть немногих» в таком контексте звучит чужеродно. Инверсия и уступки преобладающим общественным настроениям и риторике, в обстановке написания «А небо будущим беременно», не самый большой грех, который совершает поэт, чтобы не привлечь на свою голову гнев толпы.

                Как шапка холода альпийского,
                Из года в год, в жару и лето,
                На лбу высоком человечества
                Войны холодные ладони.
                А ты, глубокое и сытое,
                Забременевшее лазурью,
                Как чешуя многоочитое,
                И альфа и омега бури;
                Тебе — чужое и безбровое,
                Из поколенья в поколение,—
                Всегда высокое и новое
                Передается удивление.
 
    «Холодные ладони войны» на лбу долихокефала представляются здесь неизбежностью. Там где высоколобые, там и войны, горы, свобода, философия… поэзия.
 
    «Тот, кто умеет дышать воздухом моих сочинений, знает, что это воздух высот, здоровый воздух. Надо быть созданным для него, иначе рискуешь простудиться. Лед вблизи, чудовищное одиночество – но как безмятежно покоятся все вещи в свете дня! Как легко дышится! сколь многое чувствуешь ниже себя! – Философия, как я ее до сих пор понимал и переживал, есть добровольное пребывание среди льдов и горных высот, искание всего странного и загадочного в существовании, всего, что было до сих пор гонимого моралью». (Ф. Ницше «Ecce Homo»)

    Закольцовывая композицию, О.М. Мандельштам повторяет сказанное: сытое, забеременевшее лазурью будущего небо удивляло, вдохновляет и продолжит вдохновлять новых поэтов. Интересно сравнение «как чешуя многоочитое», встречающееся и в других стихотворениях ОМ.

                Не своей чешуей шуршим,
                Против шерсти мира поем.
                (О.М. Мандельштам «Я по лесенке приставной…»)


                Что если Ариост и Тассо, обворожающие нас,
                Чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз.

                (О.М. Мандельштам «Не искушай чужих наречий…»)

                Быть может мы Айя-София
                С бесчисленным множеством глаз.

                (О.М. Мандельштам «И клена зубчатая лапа»)

    Пишут, что О.М. Мандельштам вдохновлялся чешуйками бабочек. Пусть пишут. Я напомню о драконе, лежащем на пути льва.

    «Чешуйчатый зверь "ты должен", искрясь золотыми искрами, лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, "ты должен!".
    Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: "Ценности всех вещей блестят на мне".
    "Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность – это я. Поистине, "я хочу" не должно более существовать!" Так говорит дракон.
                (Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»)

    Читая стихотворения стихотворения О.М. Мандельштама хронологически мы прослеживаем трансформацию как образа "чешуи", так и трансформацию отношения ОМ к «долгу», мешающему находиться «по ту сторону Добра и Зла».