Васька

      Как-то утром, прибыв в свой сад, я увидел его. Красивый котяра! Только  жизнь явно у красавца не сложилась. Это было понятно по его голодной физиономии, не ухоженности. Он от меня не убежал. Ладно, думаю, сиди. Я работал, он наблюдал за мной. Увлекшись работой, я о нём забыл. Пора пришла перекусить. Я достал пайку. И увидел его: он сел рядом со мной на скамейку.  Наблюдая за моими  приготовлениями, он не терял достоинства: отворачивался, зевал. Я отрезал ему колбасы. Ну уж тут он с жадностью её проглотил. « Да ты, брат, давно не ел»,- понял я. Дал ему кусок хлеба. Съел и его. Отдал ему остаток колбасы.  Когда я уезжал, он провожал взглядом машину.   
       Приехал в сад я через три дня. Про кота, конечно, забыл. А он, сразу понял я, ждал меня, стоя на кирпичной дорожке. Глаза его смотрели, как показалось мне, с грустью мученика.  Растрогавшись, я отдал ему всю пайку.  « Что же с тобою, брат, случилось? – хотелось у него спросить. – Такие красавцы спят на подушках и кушают сытно». Я работать стал. А он беспрерывно ходил за мной. Иногда садился недалеко и взирал на мои действия. Словно хотел что-то подсказать, как старожил сада. Я, улыбаясь, кивал ему. Было ощущение, что у меня появился помощник.      
       Быстро промчалось лето, в течение которого он меня всегда встречал. И я привык к его присутствию, даже брал пайку на него.  Назвал кота Васькой. А что? Приличное имя. А без имени какая жизнь?  Ночи становились долгими и прохладными. Часто лил дождь. Поездки мои на дачу сократились. Но он всегда встречал меня, теперь промокший и особенно голодный. Бежал ко мне со стороны теплицы, где обитал на ней, прячась от собак. И, несмотря на погоду, умудрялся  быть не очень грязным, сказывалась, видимо, порода.  А меня замучили сомнения. Я привык к нему, мы, кажется, подружились. Я знал, что скорей всего он погибнет зимой, не дождавшись весны. А я зарёкся брать домой кошек после того, как любимая моя ангорка  сдохла, и я долго места себе не находил.  Что делать? Я, конечно, забрал его.
       Освоившись с тем, что исчезли холод и голод, он ещё долго вздрагивал от любого шороха и стука, настораживался. Понятно - натерпелся на воле. Постепенно он стал привыкать к новой жизни. Когда я обедал, он оказывался в поле зрения, видимо, заботясь, чтоб я не забыл и о нём. Я накладывал ему в миску свежего мяса, ставил миску рядом со столом. И мы кушали, глядя друг на друга. Отъелся он быстро. И отоспался. Морда его округлилась, шерсть залоснилась. Квартиру мою он изучил быстро. Так что любая новая тряпка  вызывала у него интерес. Спал он, видимо, по привычке, на возвышенностях – тумбочке, кресле. Сделал попытку на ночь укладываться со мной (днём постель мою он сразу освоил), но я воспротивился. Стал прикрывать дверь на ночь. Он сдался не сразу: с вечера исчезал, прячась в спальне с надеждой ночью перебраться ко мне. 
        Спустя полгода он обжился совсем. И всё же, когда собирался я уходить из дома, он прятался в какой-нибудь угол – я  понял: боится, что прихвачу и его с собой и отправлю обратно в сад. Так как не стало заботы о пище, энергию молодости он стал тратить с помощью бега по комнатам с обязательными прыжками на диван, тумбочки. Вовлекал и меня в свою игру – хватал за ноги, не больно кусал. Я редко отказывался позабавить его, кстати, и себя отвлекая от возрастной грусти, житейских забот: легонько пинал, опрокидывал ногой или рукой хватал за шиворот. Зато стал ходить с царапинами. А ещё в последнее время он полюбил телевизор. К сериалам проявляя равнодушие, он предпочитал животный мир, яркие мультики. Сядет и смотрит. Порой подойдёт ближе к экрану и нюхает.
        Так мы жили с ним до сих пор. Я уже привык к нему. А он, надеюсь, ко мне. Живём теперь душа в душу. Не зря доктор Мясников говорил, что стресс лучше всего снимают животные. Думаю,  и животных лечит доброе отношение хозяев.