Есенинские страхи сшивая себя словами

Попытка психологического анализа образов в стихотворении Есенина "Я обманывать себя не стану"


В стихотворении, посвященному имиджу поэта в глазах публики, существует два плана: поверхностный и глубинный. Это скол эмоционального среза поэта в год очередного заныривания в роман и зарубежных поездок: Айседора Дункан, Германия, Америка, Европа... Тема стихотворения, взятая за основу, по-большому стилистическому ранжиру близка к "кабацкому" сборнику, но в отличие от него, предоставляет читателю не опись походов "хулигана", а скорее его внутренний райдер с двух позиций:

- я их глазами;
- и я такой как есть.

В первом катрене вопросительные строфы-рефрены
 "Отчего прослыл я шарлатаном?
  Отчего прослыл я скандалистом?"
сразу разводят внутренний мир лирического героя на две проекции: кажущуюся, созданную окружением, системой коммуникаций словесных и социальных отношений и настоящую, ту глубинную и внутреннюю, то, как идентифицирует себя сам лирический герой. В данном тексте он в значительной степени, как и в других авторских работах лирический герой очень сильно совпадает с поэтом.

Деление стихотворения на "я" и "они" формально выражено в символике и системе образов. Так, за коллектив или социум можно принять неназванный объект, который даже не получил словесного воплощения, то ругающее нечто, что стоит за словом "прослыл". Интересен вариант морфологического снижения важности этого социума, он не только не называется по имени, но и роль его вторична и пассивна по отношению к герою в его восприятии. Это отражено в форме "прослыл". То есть характеристика автора складывается не из того, что его кто-то ославил, а из того, кем он прослыл. Такая мелкая доминанта очень символична для отражения характера автора и его темперамента, являющегося и в негативных ситуациях активным героем, а не созерцателем.

В оттенках слова "прослыл" ощущаются нотки плохо скрываемого раздражения, надменного и ироничного оценочного высказывания. В этом нет ни обид, ни желаний оправдаться, настолько огульным во внутреннем восприятии автора звучит его слава "шарлатана" и "скандалиста". Проблема сложившейся репутации, как стороннего восприятия себя, по мнению автора, касается моральных критериев, связанных с корыстным обманом. Так он интерпретирует сумму явлений, скрытых в слове "шарлатан". Дарами негативного героя заявлены не столько материальные ценности, незаслуженно заработанные, сколько лавры общественного внимания, собранные на волне удивления. Дар поэзии, который пожалуй был главным источником этого шарлатанства, в стихотворении не рассматривается. Это заставляет искать для него иной объект упрека. И из всех имеющихся тем и мотивов, наиболее выраженным и подходящим по смыслу показалась строфа о женщинах "Я хожу в цилиндре не для женщин" и "я всего лишь уличный повеса". 

Тема асоциального поведения, связанная со скандалами, препарируется двумя следующими строфами "средь людей я дружбы не имею" и "я московский озорной гуляка". Так две главных человеческих ценности "любовь к женщине" и "дружба" автором сливаются в один резервуар расстановкой приоритетов, где мир животных и собственная свобода ценятся выше любых зависимостей. И первое, и второе неплохо вписываются в биографический райдер поэта, где он признается, что высшей ценностью для него, в каких бы жизненных ситуациях он не оказывался, всегда есть и было слово, а не романы и отношения с людьми.

Начало стихотворения и его кольцевой сюжет, повторением рефренов-вопросов, отражают изменение образа сердца к финалу. Если в первых строфах это "залегла забота в сердце мглистом", то после расстановки акцентов, там уже "прояснилась омуть в сердце мглистом". Образ успокоенного омута, являющегося ничем иным как физическим концентратором оттока определенной энергии, манифестирует обрыв связи с коллективным восприятием темы любви и дружбы, где авторская позиция идет вразрез с обществом.

Образ социума в стихотворении, после первого приниженного пассивного неопределенного отражения ("прослыл") постепенно обретает реальные черты. Это и объекты преступлений "несчастных по темницам", случайные люди, не связанные с лирическим героем никакими отношениями "встречным лицам", и те, отношения с кем стали причиной снижения имиджа "женщины" и "средь людей я дружбы не имею".

Интересен выбор авторского приема для создания защитного слоя между двумя проекциями: "их" и "своей". В оппозиции социуму выступает мир зверей, а между людьми и ними — предметы гардероба, свидетельствующие не только о положении человека в иерархии общества, но и о частных особенностях эмоционального плана. Для автора понятие "не в своей тарелке", связанное с переходом из деревни в мегаполис, почти всегда носило вид травмирующего опыта. Известное "по одежке", как нельзя лучше объясняет, что поэт понимал условности и особенности пребывания в столичных мирах богемного уровня с обязательной атрибутикой через стили. Для автора одежда была не только предметом внешней, но и внутренней защиты, таким своеобразным проходным баллом в общество изящной словесности.

И если для кого-то проблемы формирования гардероба не носили ощутимых провинциальных паттернов, то для автора "Черного человека", испытавшего на себе усмехающиеся взгляды, проблема внешнего соответствия внутреннему миру была одной из краеугольных и болезненных. Тема снижения авторитета по внешним признакам, когда некоторые модные аксессуары и наряды выглядели на прообразе лирического героя неуклюже и безвкусно, неожиданным образом пересекаются с детскими страхами и воплощаются в спасительных образах "лошади" и "собаки".

Здесь на глубинном уровне появляется раннее ощущение бесприютности, которое испытал автор в период покорения Москвы, еще до выхода его первого сборника "Радуница". Это время первых стихотворных попыток, неудачных надежд на публикации и стороннего приобщения к столичной богеме, не очень любившей чужаков. Центром поэтического братства в тот период было кабаре "Бродячая собака", где собиралась поэтическая молодежь и проводила свои творческие и не очень вечера. Это заведение просуществовало недолго с 1911 по 1915 год, но наверняка оставило резонирующий болезненный след, как нечто недосягаемое в жизни еще неизвестного поэта, безуспешно пытающегося издаться в столичных журналах.

Название "Бродячая собака" было выбрано как аналогия неприкаянного поэтического мейнстрима. Хотя из всех тусовщиков, бывших там, наверное самым неприкаянным был именно тот, кто туда не попал. Тема поэтических обществ, в которых автор время от времени пребывал (имажинисты, народники) в жизни поэта не стала ведущей, он всегда уходил от коллективных решений, как только чувствовал, что его линия не способна прогнуться под общие трафареты. Тем не менее, даже уходя, он считал этот негативный опыт полезным.

Одежные аксессуары, которые станут щитом между миром природы и людей, символизируют верхний уровень сознания и связаны с рациональной сферой и духовной. Речь идет о "цилиндре" и "галстуке", голове и шее. Тема цилиндра косвенно отсылает читателя к пушкинскому периоду, и делает автора стихотворения владельцем почти исторического артефакта. Но лирический герой не видит в цилиндре тех фреймов ранжира или свидетельств к принадлежности некой особой касты по внешним признакам. Он заявляет в строфе "Я хожу в цилиндре не для женщин, - В глупой страсти сердце жечь не в силе".  И далее идет переадресация функционала цилиндра в лошадиные "ясли" :

"В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле."

Так, сместив головной убор с функционала "привлекательности" на уровень бытовой утвари, автор расправляется не столько с реноме, сколько со своими внутренними страхами и воспоминаниями детства. Почти все его романы и браки, а в совокупности, по его собственному признанию их за короткий срок не более полутора десятилетий было более тридцати, почти все они шли по одному сценарию. Они были отражением ситуации "детской свободы" и ухода из-под властной материнской опеки. Отъезд поэта в Москву нарушил ожидания его матери, которая пророчила ему роль сельского учителя. Уход из дома самим поэтом воспринимался как побег.

Эта ситуация потом еще не однажды повторится. Он будет брать высоту "женщины", побеждать ее и уходить... В его немногочисленных признаниях на эту тему, связанных с искусством, он писал, что никогда не ставил на чашу весов даже возможность выбора между словом и отношениями. Стихи и поэзия были для него первичны в любой ситуации. А женщины — источник вечного надрыва, покорения своего внутреннего страха, который появляется в ситуациях насмешек и непредвиденных жизненных поворотов.

И эта ситуация "преодоления страха" связана еще с одной детской историей автора. Ранний испуг трудно забыть, сколько бы лет не прошло. Детская восприимчивость и ранимость запечатлевают пороговые события эмоции страха на всю жизнь. Неслучайно самая главная проблема у маленьких детей — это травмирующая ситуация "испуга", которая медикаментозно и обычно не лечится, а требует надсознательного верховного вмешательство почти через стихию космоса.

Таких "страшных ситуаций" в детской жизни автора, отразившихся в данном тексте, было две. Его отец был зажиточным ремесленником. Он работал мясником вдали от дома. И все заработанные деньги шли не в семью, где его растила мама, а к свекрови. Вечные скандалы матриархата привели к тому, что мать поэта оставила семью с маленьким сыном. А позднее отдала его в семью брата.

В семье дядьки его сурово воспитывали старшие двоюродные братья. В пятилетнем возрасте его посадили на коня без седла и пустили галопом. О пережитом страхе поэт делился в своих воспоминаниях. Еще один "негативный" воспитательный опыт был косвенно связан с темой собак. Чтобы научить его плавать, брат вывозил его на середину водоема, раздевал и бросал в воду. Преодолев первичный испуг, нахлебавшись воды, "подопытный воспитанник" за короткое время сумел так усовершенствовать свои навыки, что в последствии его брали на охоту, где он вместо охотничьей собаки подбирал убитую дичь в воде.

Эти два опыта преодоления страха стали ведущими в стихотворении, где автор открещивается от придуманного ему образа шарлатана и скандалиста, а заодно и от навязанных коллективных сопутствий "любви" и "дружбы". Первое косвенно сравнимо с эпизодом про лошадь (тема любви) — почти смертельный полет...Второе с преданностью и верностью собаки (тема дружбы) — преодоление страха смерти через совершенствование собственных рефлексов (плавания). Собаке в стихотворении, в данном случае автор употребил сниженное значение "кобеля", которое кроме принадлежности животного к мужскому полу имеет дополнительное значение "повесы", он отдает галстуки — как символическую принадлежность к богемному кругу.

"Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук".

Если дружбу сравнить с той историей на водоеме, с символикой лодки, воды, безоружности голого тела, то намек на раздевающих "друзей", более чем прозрачен. Таких в окружении автора было немало, и по его меткому замечанию, в период безденежья и проблем они быстро растворялись в мегаполисе.

В финальном катрене, где знак вопроса сменяется утверждением:
  "Оттого прослыл я шарлатаном,
   Оттого прослыл я скандалистом."

Автор дает понять, что причина этой дурной славы не в его поступках, а в их интерпретации другими. Еще один знаковый случай, который произошел с автором стихотворения, работает на разделение этих двух слоев "общества" и "поэта".

Однажды, в Петрограде в 1919 в дождливую погоду, гуляя по городу вместе с А.Б.Мариенгофом, оба промокли, и ни в одной лавке не смогли купить головной убор. Только в одном магазине немец позволил им без ордера приобрести цилиндры, что они и сделали. Однако реакция толпы на гуляющих в цилиндрах в городе революции была явно не дружественная и вслед за гоготом, к гулявшим подошел милиционер, потребовав предъявить документы. По свидетельствам очевидцев, неожиданные контакты с милицией для поэта всегда были похожи на испытание испугом.

Этот цилиндр потом будет носить Черный человек, собрав целую галерею его страхов. У поэта, чтобы защитить себя от чужих мнений, есть только искусство, и создавая свой образ, он хоть какое-то время может пожить в этой искусственной оболочке. Недолго, пока этот щит снова не пробьют обыватели или милиционеры, смехом за спиной или командным голосом. И если читать это стихотворение с этого слоя смыслов и утрат, то веселый и забористый тон лирического героя "Я московский озорной гуляка" будет восприниматься совсем иначе, чем-то напоминая искусственную магию аффирмаций или заговор на исцеление уровня аутотренинга.