Охотник

Охотничий сезон подходил к концу, два трофея заняли своё достойное место в его коллекции, но нужен был ещё один. По опыту прошлых сезонов он знал — двух ему не хватит, что бы продержаться до следующей охоты в положенное для нее время, а раз так, есть риск сорваться, выйти раньше, чем он как следует подготовится, и быть пойманным егерями. Они давно уже шли по его следу, но всегда оставались ни с чем. Это было даже увлекательно, он охотился, на него охотились. Два трофея он взял легко, играючи, на волне куража, ощущая азарт, и удача сопутствовала ему. Потом всё, как отрезало, в последний момент всегда что-то мешало и дичь уходила прямо из под носа.
Вот и сегодня он без толку кружил целый день по лесу и все впустую. «Майн Гот, Майн Гот !» –  звучало в голове, вгрызаясь в мозг, проворачивалось в нем, превращая его в фарш, било в виски и основание черепа. Пот лил по лицу, футболка давно промокла, он чувствовал себя огромной, распаренной вонючей свиньей. Откуда только пошло это сравнение, сомнительно, что свиньи такие уж потливые и вонючие от этого. Что за дурацкие мысли лезут в голову. Солнце пекло нещадно, даже густая июльская листва не спасала. Майн гот! Закончилась вода, бутылка в рюкзаке давно опустела, сухое горло драло словно наждачкой. Надо закругляться на сегодня, завтра начать все с начала и в другом месте, но он не мог, что-то держало его здесь, не давая покинуть этот лес. Навигатор в телефоне показывал – недалеко дачный поселок, там он наберет воды, а потом отправится назад в город — домой. Добираться прилично и на перекладных – забрался в самую глушь, но так было надо.
Тикают большие часы над дверью из группы в раздевалку, отсчитывают время. Антоша маленький, но цифры знает хорошо и даже считает до двадцати. Он все делает хорошо. Солнечный зайчик, играя, прыгает по стенам, вот он уже на часах, высветил цифру семь. Когда толстая и короткая стрелка доберется до нее, а худая и длинная до цифры двенадцать, за ним придет мама. В детский сад за Антошей приходит мама – хорошая, добрая, она всегда улыбается, гладит его по голове, целует в щеку. Он чувствует вкусный, сладкий запах – так пахнут её волосы, когда она присаживается рядом, помогая ему одеться, тепло и мягкость рук застегивающих его одежду, солнечный зайчик порой ненароком перескакивает на неё, теряясь в складках плаща. Весна, тепло, первые листочки распускаются, показывая свою блестяще- клейкую сущность.
       По дороге домой хорошая мама исчезает – её место занимает злая тетя. Как только они заходят домой – тетя начинает ругаться, она называет его маленький гадёныш, такая  же дрянь, как и его папочка. Папочка, которого Антон никогда не видел, чем-то сильно рассердил злую тетю, так похожую на его маму. От страха он прячется под большим столом. Стол накрыт скатертью, она свисает почти до самого пола – это его убежище. Сидя в нем, он видит только ноги тети, одетые в ярко-красные домашние тапки, они мелькают туда-сюда, то отдаляясь, то приближаясь к столу. Антошино сердечко замирает в испуге, видя их совсем рядом. Надеясь, что тетя – он знает, что это не его мама – забудет про него хотя бы на время. Позже она вытащит его из-под укрытия и отправит спать, но так бывает редко. Чаще, почти всегда, она начинает с ним заниматься, упорно и настойчиво, занятия могут длиться долго. Ему хочется есть, пить, в туалет, глаза слипаются, он начинает плакать, но злыдню это мало трогает. Занятия не прекращаются, пока она не устанет. Ей нравится мучить его.
       Позже, став старше, Антон поймет — нет хорошей мамы и злой тети,  мать просто притворяется любящей и доброй при посторонних, ненавидя его всей душой. Она злая.
        Печка, лежанка согрела, успокоила и усыпила Нину. Проснулась от боли в спине и согнутых ногах, лежанка стала для неё маловата – она выросла, скоро исполнится шестнадцать. Печка – самое теплое, родное место – она знает её вдоль и поперек. Каждый кирпичик, трещинку, щербинку. Та её сторона, что выходит в зал, выложена  белыми с синим узором изразцами. Они гладкие и горячие зимой,  прохладные, приятные  в летнюю жару, она любит прикасаться к ним. Лежанка застелена старыми ватными одеялами, впитавшими в себя запах дома, времени. Так хорошо, лежа на ней, мечтать о другой жизни, счастливой, полной радости и красоты. Её – Нины красоты. 
        Тишину застывшего вечернего дома нарушают только тиканье ходиков и шуршание. Чуть-чуть отодвинув занавеску, она, выглянув с печки наружу, видит сидящего за столом отца. Он раскладывает на нем денежные купюры, по их достоинству, одна к другой, бережно и тщательно перед этим разглаживая. Постепенно получается  радуга: желтые рубли, зеленые трешки, синие пятерки, красные десятки и замыкали это великолепие фиолетовые двадцатипятирублевки. Открывшееся зрелище завораживает – отец с головой ушел в свое занятие, такое всепоглощающее и даже интимное, сродни служению в церкви или исповеди. Нина сидит тихо, как мышь, знает, если отец её заметит – расплата будет жестокой. Сначала ее за волосы сволокут вниз, потом толстым кожаным ремнем с железной пряжкой высекут вдоль и поперек. Отцу плевать на синяки, он уверен – она будет молчать. Никто не должен  видеть, как он предается своему любимому занятию.
         В деревне их семью за глаза называют староверами, даже не подозревая насколько стара эта их вера. Более древняя, чем христианство, фанатичная и необузданная. Страсть к накоплению денег, без цели  когда-либо их потратить – удовольствие доставляет сам процесс. Более того, трата накопленного сродни преступлению, святотатству. Пусть семья и живет беднее бедного несмотря на подсобное  хозяйство и работу в совхозе. Мать работает дояркой, а отец трактористом, дом сверкает чистотой и пустотой – все по минимуму, даже телевизора завалящего нет, только радио.
         Нина смотрит  на отца, проникаясь отвращением, она знает – деньги, вырученные за продажу яиц, мяса, молока, овощей с огорода, добытые трудом всей семьи, в том числе и ее, отправятся прямиком на сберкнижку, где и будут лежать-полеживать, дожидаясь неизвестно чего. Она же как ходила в старой школьной форме, сапогах «прощай молодость», так и будет ходить. «Нищуха» – милое прозвище, не нарадуешься. В детстве ей кричали, дразня дети: «Нинка, Нинка, вся одежда в дырку». Это было неправдой – все дырки были аккуратно  зашиты и заштопаны мамой, просто штопок было слишком много, даже для тех времен.
         Захотелось спрыгнуть с печки, ударить отца, склонившегося над столом, кочергой по лысеющей голове, схватить деньги и умчаться с ними как можно дальше, туда где нет ни его, ни словно застывшей, замершей, матери. В теплые, жаркие края — к солнцу и морю.
         Вдоволь напился воды из колонки на одной из дачных улиц, набрал про запас в бутылку. Голову чуть-чуть отпустило, перестало драть горло. День клонился к вечеру, жара, постепенно ослабевая, отпускала свою хватку. Он двинулся в сторону железнодорожной платформы по тропинке мимо крайних домов поселка, там где деревья подступали  вплотную. Лес всегда придавал ему сил. Внезапно  почувствовал дурноту – сейчас потеряет сознание. Солнечный удар, не иначе. Кое-как дотащился до ближайших кустов, облил голову водой и отключился. Очнулся, когда почти совсем стемнело, встал и побрел дальше, в надежде успеть на электричку.
        Дом стоит на отшибе, ближе других к подступающим деревьям, частично они уже проникли на его участок, пока редкой порослью, но обещая окрепнуть и заполонить весь, без остатка.  С небольшой террасой по фасаду,  облупленной зеленой краской на стенах — он выглядел пустым и заброшенным – ни света в окнах, ни малейшего присутствия людей. Хотя нет, что-то там белело, то ли забытое белье, то ли человек в светлой одежде. Он подкрался поближе, осторожно раздвигая поросль и высокую, густую траву, путаясь в ней, стараясь не споткнуться. Точно, на перилах покосившейся террасы, почти касаясь ногами земли, сидела девушка в белом летнем платье и неотрывно, зачарованно смотрела на луну. Луна огромным апельсином висела низко над крышами домов. Темнота сгущалась, наливаясь ежевичным соком, воздух наполнялся ароматами трав и цветов.
       Где-то недалеко в лесу закричала ночная птица. Под ногой хрустнула ветка – он замер, боясь двинуться. Сейчас она встанет и уйдет, оставит его одного в этой темноте, но нет, она даже не шевельнулась. Неужели это просто манекен, чья то глупая шутка? Нет, словно в ответ на его мысли девушка чуть покачала ногой и слегка изменила позу. Он подходил все ближе и ближе, ещё чуть-чуть и он сможет коснуться ее рукой. Белое платье было длинным и неожиданно парадным для летнего дня. Кружевное, с плотным чехлом изнутри. Молоденькая, совсем ещё девчонка, с красиво уложенными темными волосами, украшенными белыми цветами. Сбежавшая невеста, спряталась здесь от гостей и жениха!  Это было удачей, которую он ждал и искал весь день, нужно поторопиться, её могут найти в любой момент. Почему она никак не реагирует на его присутствие? Не заметить, что он здесь, просто невозможно, она же продолжает сидеть, как кукла, и пялиться на луну.
               Воздух, теплый и даже горячий, вдруг остыл и застыл в одну секунду, все замерло и как-то посветлело. Луна теперь была высоко в небе, сменив мандариновый цвет на серебряный, сильно уменьшившись в размере. Девушка очнулась, наконец-то соизволила заметить его присутствие, медленно повернув голову, посмотрела на него. Две луны, словно отпечатавшись там навеки, продолжали плескаться в ее зрачках. Он узнал её мгновенно — Анна.
       Солнце – море  играет голубым, малахитовым цветом под его лучами, все так, как она когда-то мечтала и даже больше – рядом любимый мужчина. Она черпает рукой белый раскаленный песок и пропускает его сквозь пальцы, наслаждаясь счастьем. Наконец все сбылось! Она уедет домой раньше – закончился отпуск – и будет его ждать в Москве. Он приедет к ней, он обещал. Она верила в это три месяца, неслась на каждый звонок, в дверь и по телефону, но Юра не позвонил и не появился.
        Через три месяца было поздно избавляться от ребенка. Вопрос, что теперь делать, встал перед ней, простой и очевидный. На время даже заглушив депрессию, в которой она теперь постоянно пребывала. Мать-одиночка, не она первая, не она последняя, но на что жить, где взять денег, на пособие не разживешься и еще эта коммуналка, которую она ненавидит всем своим существом. Почти так же, как теперь ненавидит будущего ребенка от этого урода. Нет, он ей не нужен, она оставит его в роддоме и даже не взглянет на прощание. А вдруг Юра все таки приедет?  Все сроки прошли, но надежда продолжала жить в ней, не смотря ни на что. Родители должны помочь, хотя бы раз в жизни.
        Поездка в деревню ни чего не решила. По крайней мере в начале. Отец сказал, как отрезал: «Сама корми своего ублюдка, тебя за этим в Москву посылали?! Досиделась в девках до тридцати лет, никто не позарился, так шляться по мужикам начала !». Мать молча сидит за столом, опустив голову и поджав губы, разглаживает невидимые складки на скатерти. Как всегда в стороне, ни во что не вмешиваясь, словно тень отца, тень самой себя. Нину ошпарило ненавистью — всю жизнь ей сломали, твари ненормальные. Своей жадностью, тупостью, лицемерием. Вместо института — завод, общага, работа без продыха,  учеба в техникуме на вечернем отделении. Вечно плохо одетая, некрасивая, никому не нужная. Только появился просвет, надежда — пусть коммуналка, но своя комната, работа не на конвейере в цеху, а в кабинете бухгалтером, очередь на кооперативную квартиру и первый роман под яркими лучами солнца на морском побережье. Теперь всё, опять вниз, в нищету, с ребенком от человека, который оказался сволочью, с ребенком, которого она уже ненавидела. Дом, в котором жила с детства, простой и незатейливый, словно вылинял, выцвел окончательно и даже печь — такая родная когда-то, стоит чужая и отстраненная, больше не согревая. Её предали все! Переночевав одну ночь, собралась и уехала назад в город, провожаемая лишь молчанием и каменными взглядами родителей. Соседка, встретившая Нину, когда та шла на рейсовый автобус, даже не решилась с ней поздороваться, словно привидение проскользнуло, а не Иванова дочка.
           Через день пожар в доме унес жизни отца и матери, вердикт пожарных — короткое замыкание. Проводка не менялась много лет и все закончилось плохо, очень плохо для них. На поминках Нина больше молчала, принимая соболезнования, слушая причитания соседей, которые умилялись их встрече, практически перед самой смертью — слава Богу увиделись, успели проститься. На оплавленную шпильку никто не обратил внимания, точнее её просто не заметили под обгоревшими завалами в доме. Нину никто не заподозрил. Больше в деревне она не появлялась, вступила в наследство, продала землю через посредников. Денег от продажи участка и лежавших на книжке, а это без малого семнадцать тысяч, хватило и на двухкомнатную кооперативную квартиру и на безбедную жизнь в декретном отпуске. Ребенка она оставила себе, не смогла расстаться, он так походил на своего отца.
           Откуда эта ненависть, которая съедает, выгрызает её сердце, к маленькому ребенку, к собственному сыну. Нет, это не просто так, с этим ребенком что-то не то. Он смотрит на неё такими ясными, чистыми глазами, улыбается. Его папаша тоже так смотрел, и где он теперь, нет его и не будет никогда в ее жизни. Исчез, растворился навсегда. Оставив чужой номер телефона и чужой адрес, он её обманул, обманывал с самого начала. Глупая, нелепая, никому не нужная, таких в деревне зовут «переходок». Первая любовь в тридцать лет. Первая и последняя, больше она никого не полюбит – это слишком больно.
           Это существо возится в своей кроватке, а ей хочется подойти, взять его на руки и выбросить в окно. Выкинуть вместе со всем плохим из своей жизни. Как же трудно притворяться любящей матерью, но так нужно, никто не должен догадаться – они её не поймут, примут за сумасшедшую. Этот ребенок так похож на него, что порой она дает слабину, начинает целовать, сюсюкаться с ним. Берет на руки, чувствует его нежный молочный запах, приятную бархатистость кожи и тут же ее обжигает отвращение, оно приводит в чувство, не позволяет дать себя обмануть. Этот ребенок чудовище и должен быть под постоянным контролем. Это её долг, только так можно с ним справиться.
         Почему мама его ненавидит, за что – он не понимает. У других все по другому или они только притворяются при посторонних, так же как и его мать. Может это он какой-то неправильный и все дело именно в этом? Эта постоянная муштра, зубрежка, ни минуты покоя в ее присутствии. Оценок кроме пятерок не существует, у него должны быть только пятерки. Любая четверка – это занятия на всю ночь, он порой теряет сознание, то ли от них, то ли от затрещин по голове, которые постоянно получает. Часто болит голова, все кружится перед глазами, тошнит. Учителя списывают его состояние на слабое здоровье и излишнею старательность. Круглый отличник, воспитанный, прилежный. Мама - главный бухгалтер на заводе, председатель  родительского комитета школы. Души в сыне не чает, родила без мужа, для себя, серьезная, положительная. Всем бы таких матерей! У Антона на этот счет имелось свое, совсем противоположное мнение.
           Все закончилось неожиданно, в одно мгновение. Такси, они едут уже давно, едут за город, их подбрасывает на дорожных ухабах, машина дребезжит, у водителя над лобовым стеклом прыгает чертик, сплетенный из прозрачных трубочек. Его клонит в сон, глаза слипаются. Резкий поворот, их мотает по дороге, визжат тормоза, но все бесполезно – они летят прямо в дерево на обочине.  Выжил один Антон, мать и водитель погибли на месте. Поздняя осень, середина ноября, подморозило, идет первый снег. Он с трудом открыл дверь и выбрался наружу.
          Маму выбросило из такси и она лежит  на дороге еще живая, с трудом дыша, боль исказила лицо, руки судорожно сжимаются, словно пытаясь ухватиться за землю. Дернувшись последний раз, она затихла. Снегопад усилился, все вокруг стало белым, снег хлопьями покрывает её голову, темные волосы словно украшены белыми цветами, снежинки тают на лице, но это продолжается недолго. Лицо, сведенное гримасой, разгладилось, стало спокойным и каким-то умиротворенным, такой он ее прежде не видел, открытые глаза смотрят в небо, губы чуть изогнулись в улыбке.  Он смотрит, пытаясь осознать,  что с ней такое и понимает – она  наконец-то свободна. Эти минуты он будет помнить всегда, минуты счастья.
        Детский дом – никто из малочисленной и дальней родни не взял опеку над Антоном. Это было странно – никто не соблазнился московской квартирой и возможностью переселиться в столицу. Очень странно, шел девяносто второй год, перестройка, все как могли старались выжить. Мальчику двенадцать лет, воспитанный, спокойный — нет, никто не захотел стать опекуном и точка. Антона детский дом не испугал, что его вообще могло испугать? Он был тут как рыба в воде. Взрослые жалели домашнего мальчика, детдомовские  ребята быстро поняли – связываться с ним себе дороже. Ум он  имел недетский, изворотливый,  всегда мстил за обиды, как большие, так и малые, мстил жестоко, уходя от наказания. Подмял под себя тех,  кто был послабее, сумел поладить с сильными. Хорошо учился, готовился поступать в институт, занимался мелкой спекуляцией, да и другими  темными делишками не брезговал. Все сходило ему с рук.
          Только сны не дают покоя, в них он видит мать такой, какой она  стала сразу после своей смерти и это наполняет его счастьем. Только наяву он этого уже почти не помнит – воспоминания стираются, бледнеют, пытаются покинуть его навсегда. Этого нельзя допустить, их нужно удержать любой ценой. Он должен  снова  это пережить, опять стать счастливым!
          Да, он узнал ее мгновенно – Анна, его первая, давшая наконец такое долгожданное счастье.
Жара две тысячи десятого года, Москва превратилась в пекло, даже ночь не приносит прохлады. Ад на улице, дома, на работе, к жаре добавляется смог, он скрывает дома напротив, через улицу от него. Антон видит то, чем он дышит. Ему страшно, мир сузился, стал тесным, заполненным туманом, жарой и запахом гари. Он почти не спит, все время болит голова, короткий сон, в который он иногда проваливается, наполнен кошмаром и бредом. Ему все время снится мать, такой, какой она была при жизни – настоящий монстр. Он постоянно о ней думает. «Майн Гот, Майн Гот !», – звучит, бьется в мозгу. Мать – он видит ее повсюду, не только во сне. Вот она идет впереди его по улице, он узнает ее из тысяч людей, ее невозможно ни с кем перепутать, видит входящую в магазин, спускающуюся в метро. Она везде – весь мир наполнен ей, ей одной.  Почему она  опять здесь, почему вернулась оттуда, где обрела покой. Что ей нужно?! Потом понимает, она знает, что он несчастен и хочет помочь ему, пытается искупить свою вину перед ним, не уйдет, пока этого не случится, а до тех пор она так и будет преследовать его день и ночь. Майн Гот!
         Выходной, он едет за город на электричке, туда, где нет горящих лесов и болот,  в вагоне, под завязку набитом людьми и разной живностью, один идиот даже попугая в клетке прихватил. Всех их объединяет одно – желание  сбежать подальше. В лесу, на речке, где угодно, найти хоть какое-нибудь убежище от этого пекла. Поэтому они терпят друг друга, терпят и ждут окончания этой бесконечной поездки. Речка, Антон, как и многие другие, остается здесь на ночь. Действительно, ему удается уснуть, вода, хоть и прогретая днем  донельзя, ночью наконец-то дает такую долгожданную прохладу. Просыпается внезапно – ему опять снится мать, злая и очень им недовольная. Рассвет совсем близко – ночная тьма посерела, стала менее плотной. Он встает с надувного матраса и идет, пробираясь между спящих на берегу реки людей. Совсем недалеко от них то ли дачный поселок, то ли деревня. Она темнеет чуть вдали на фоне быстро светлеющего неба, его тянет туда, тянет сильно, почему – он и сам не может понять.
              Идет по деревенской улице мимо притихших, так до конца и не остывших, домов. Все замерло, даже собак не слышно. От нечего делать иногда чуть дергает ручки запертых калиток. Он уже почти в самом конце деревни. Что это? Очередная калитка, чуть скрипнув, открывается, словно приглашая его в гости. Антон идет по дорожке к дому, вот он стоит у дверей небольшой летней пристройки-тераски. Там наверняка никого нет, почему же так хочется туда войти? Сейчас кто-нибудь в доме его заметит и будет скандал. Как объяснить свое присутствие на чужом участке? Он скажет, что заблудился. Странно, но дверь не заперта. Ха-ха, похоже, его действительно ждут в гости. Надо зайти, не хорошо быть невежливым. Вежливость – одно из первых правил, вбитых в его голову матерью. Welcome, Антон — добро пожаловать!
             Маленькая комнатушка, заставленная дачным барахлом, у стеночки притулилась железная односпальная кровать. На кровати, разметавшись, спит девушка. Совсем молоденькая, темные влажные волосы прилипли к лицу, короткая ночная рубашка задралась, обнажив длинные стройные ноги. Простыня, которой она укрывалась, сбилась в комок и лежит с боку, у самой стены. Подушка упала на пол. Даже сейчас, под утро, жара не ушла, только чуть ослабила свою хватку, позволив уснуть, хоть и не надолго. Девушка тяжело, прерывисто задышала, изменилась в лице – его исказила гримаса. Что-то злобное проступило в нем или это просто игра теней – стала пугающе похожа на мать.
           Подушка как-то сама оказалась у него в руках, вот он уже почти накрыл ее лицо. Она проснулась, смотрит широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что происходит. Сейчас закричит, нет, не успеет, он крепко прижимает подушку, она дергается, молотит руками, пинается, но все бесполезно – он словно обратился в камень. Камень, придавивший её навсегда. Последние судороги и затихает. Он осторожно убирает подушку, готовый в любую секунду навалиться снова. Все тихо, она остается неподвижной. Происходит чудо – первые солнечные лучи освещают ее – спокойную и умиротворенную, ставшую наконец свободной. Счастье и радость нисходят на него впервые с того ноябрьского дня – дня аварии. Так исчез Антон и его место занял охотник.
           Анна – он узнал ее имя из газет, даже по телевизору была небольшая передача. Он тогда ускользнул, не замеченный, и из дома, и с берега реки. Надежно спрятав маленький розовый бантик, украшавший когда-то ее ночную рубашку, ставший его первым трофеем. Полгода он жил под впечатлением от этого чуда, ощущая себя живым и счастливым. Он понял, что хотела его мать, она оставила его в покое, больше не тревожа своим появлением. Постепенно чары ослабели, опять пришло беспокойство,  головные боли терзали с новой силой. Волшебство оставило его и розовый бантик уже был не в силах его вернуть. Все закончилось и тогда начались охотничьи сезоны. Он тщательно к ним готовился, был крайне осторожен и все-таки несколько раз был близок к провалу. Его вызывали, опрашивали и отпускали. Удача дружила с ним.
            И вот он здесь и девушка, которую он убил, нет, освободил, десять лет назад, смотрит на него и две луны плещутся в ее зрачках. Что происходит? Это невозможно! Белое свадебное платье, да, есть такой дурацкий обычай хоронить незамужних девушек в наряде невесты! Майн Гот, это безумие! Она все ближе, он видит каждую черточку ее лица. Бледного и застывшего, с этими не мигающими  глазами и только губы ярко алого цвета чуть шевелятся, точно она пытается заговорить с ним. Хоть бы это случилось – любой звук лучше этого безмолвия, этой мертвой, стылой тишины вокруг него. Ему страшно, он больше не охотник – смелый и удачливый, нет, теперь он дичь – перед лицом нечто, что страшнее любого зверя. Сердце сжала сильная рука боли, оно зашлось, захлебнулось в ней и остановилось, а он начал свое бесконечное падение в огромную, бездонную пропасть.
            Раннее утро, Елена Матвеевна ведет на прогулку своего пса Кубика. Кубик высокий и тощий, нежно любимый своей хозяйкой. Толстый и лохматый щенок, родившийся у дачной бродячей собаки, так похожий на кубик, вырос и вытянулся. Все усилия пенсионерки его откормить были напрасны – ел за двоих, но так и оставался доходягой, хоть ты тресни. Уж больно подвижный, не посидит спокойно не минутки. Вот и этой ночью: маялся, скулил, бродил по комнате. Не иначе расстройство кишечника – несмотря на хорошее питание дома песик любил полакомиться отбросами на соседских помойках. Что делать, только темноту сменило чуть сереющее утро, хозяйка повела свое сокровище на прогулку. Одного его так рано она ни за что не отпустит!
          Не успели выйти на тропинку, идущую вокруг дач и рядом с лесом, как пес тут же рванул в сторону заброшенного дома, стоящего на отшибе. Елена Матвеевна этот дом не любила, почему и сама не знала, стараясь по возможности обходить его стороной. Он тащил её на поводке за собой, поравнявшись с домом нырнул в заросли кустарника и протяжно завыл. Вскоре к вою собаки присоединился женский крик.
          Обнаруженный труп молодого мужчины увезли в морг для установления причины смерти. Личность умершего полиция выяснила сразу, на месте, у него при себе был паспорт. Смерть наступила, как показало вскрытие, от инфаркта миокарда . Удивляли только ранки на шее как от укуса, сначала даже под подозрение попал Кубик, отродясь никого не кусавший.  Патологоанатом Иваныч, делавший вскрытие, утверждал, что такие следы могли оставить только человеческие зубы. «Не иначе, как вампир постарался!» – пошутил он, сразу и навсегда получив прозвище Ван Хельсинг. Причинно-следственной связи между укусом и инфарктом не наблюдалось. Смерть была определенна от естественных причин. Непонятно было только, что делал сотрудник успешной IT-компании, программист, на участке заброшенного дома. В поселке его никто не знал. На работе припомнили – Антон вроде как поговаривал о покупке дачи, да и вообще был в отпуске, к тому же известный любитель природы. Как отпуск – так и на пленэр. Помогли с похоронами, парень – бывший детдомовец. Очень жалели – прекрасный специалист. Помянули и благополучно забыли.
            Вступивший в наследство троюродный брат Антона  с удивлением обнаружил в квартире шкатулку с разными женскими штучками: непарные сережки, заколка для волос, кулончик в виде сердечка, брелок с собачкой, кольцо, маленький розовый бантик, лежащий как то обособленно и другие мелочи. Шкатулка от чего-то сильно ему не понравилась, даже  вызвала отвращение. Он сразу положил ее в пакет и выбросил в мусоропровод.
                Серийный маньяк, убивший за последние десять лет не менее двадцати молодых женщин  и получивший прозвище Зверь исчез, канул в небытие. Это дело так и осталось нераскрытым.