Считая за честь

Старик обузой был для всех
Полуслепой, полуглухой.
И доживал он  бренный век,
В семье у сына за стеной.

За занавеской в закутке,
Он очень часто вспоминал,
Как первый раз в своей руке,
Он тельце сына ощущал.

Он целовал его в пупок,
Достойным быть отцом старался,
Чтобы его родной сынок,
Ни в чем  по жизни не нуждался.

Теперь за печью в уголке,
К ней привыкая понемножку,
Не ложку он держал в руке
Сквозь слёзы он смотрел на плошку.

Он отстранён был ото всех:
Когда невестка подала
Тарелку и она  «на грех»,
Из рук скользнув, упала со стола.

Предела нету, возмущенью
У молодой, названий рой.
Мол, от него «одни мученья».
Он «ног не чует под собой».

А сын не защитил отца,
Его он сильно не ругал,
Но ножик, взявши у мальца,
Отцу  кормушку  выстругал.

Что ж деревянная, роняй,
От этого  нам нет убытка,
А проще дал понять, мол, знай,
«Не можешь, не старайся шибко».

И за столом уж нет отца,
Он жмется там за занавеской.
А сын вдруг видит у мальца,
Кусочек дерева с довеском.

И он уже отец по праву,
Спросил у сына, что к чему…
Мол, отчего тебе по нраву,
Стругать  баклушу   самому.

И сын, считая то за честь,
Ответил: «вам с матерью  найдётся,
То из чего возможно есть,
Когда к вам старость подберётся».