В Санк-Петербург с песнями...

Час назад она ехала в автобусе к крепко замерзшими окнами и думала:

— Как жаль, что больше никто не царапает на окнах наивное пожелание: "Держитесь, люди! Скоро лето!"

Салон подавляет масками, за которыми, возможно, прикорнули пассажиры, никогда не читавшие и уже не могущие прочесть этот ободряющий посыл. Связи ненавязчиво рвутся, выбрасывая в мир все больше ядер распада. Никто не замечает, что рядом — люди. Рядом потенциальные носители вируса — и внимание переключается только на тех, кто не соблюдает правила поведения в общественном транспорте, забывая или принципиально отвергая маску на лице. На худой конец — шарф или платок.

Теперь она пила чай и очаровывалась миленьким мишуткой с непритязательными стишком. Много раз в самых неподходящих снах она видела всякого рода мишек. "Утро в сосновом бору" закачивалось — мишутки убывали в свои дневные берлоги. Снимали маски, как в сказке "Морозко", и обретали человеческий облик.

— Ой, мороз, мороз, не морозь меня...

В те времена, когда на стеклах автобусов по городу колесила надпись: "Держитесь, люди...", пьяные ходили по улицам именно с песнями. В их глазах не было безумной тоски и ужаса. По сути это было вымершее вместе с советскими автобусами сословие человечных весельчаков, которые не стеснялись делиться своей радостью от жизни с окружающими. 

— У меня жена, ой, ревнивая...

— Иди-иди, счас она тебе всыпет...

Люди реагировали на людей. И никто не посылал "маманю" грязными словами — ясно же, как Божий день, что человека просто наставляют на путь истинный.

Теперь никто никого лишний раз на улице старается не задевать, соблюдая социальную дистанцию. Хотя отчуждение началось задолго до "дистанции".

Теперь с экрана компа смотрел "мишка". 

— Питерский Диомид...

Вот-вот. Питерский Диомид прикрывал отход мишки на север. На брега Невы, где может быть гуляли вы... Читая милой Натали...

— У меня жена-раскрасавица, ждёт меня домой, ждёт печалится...

Сгинь, нечистая. Тьфу, на тебя.