Белый и негр

 
БЕЛЫЙ И НЕГР

***

Вот говорят: жизнь научит. Оглядываюсь на свои 70; с этой поговоркой согласен, но с поправкой: научит, да не всякого.

***

Вижу это дело я так. Она, то есть, барыня жизнь, сидит где-то там по хлопотам своим позёвывая. Всякую ночь мозги наши пропалывает, окучивает, боронует: как бы вот через сны, там, видения всякие, а утром будит: народ, поучай один другого между делом. Чему? А кто во что горазд, тот тому и вразумляй.

***

Мне интересен вот какой оборот. Казалось бы, пекарю учить хлеб испекать, инженеру дома строить, вору, как водится, воровать, ан нет. И эти спецы и большинство остальных при всяком удобном случае, и неудобном тоже, норовят всякой жизни учить. Как будто они-то свою уже прожили, итог подбили, проверили и теперь вернулись делиться опытом.

О чём это я? А вот о чём.

***

Кливленд, день под вечер опускается. Погода кислая, дождливая, неуютная.  На всей длине улицы торчит одинокой палкой тощая, длинная, хрен года разберёшь баба и как раз на моём подходе к машине, а с ней собачища из собачищ, размером... Я так скажу: ежели этой бабе косу в руки, то чистая смерть с Цербером при ней. Меня завидев, Цербер передние лапы с бабиной груди скидывает на тротуар, а на меня щерится да скалится. Ноги мои, вдруг пластилиновые, мякнут и стекают на дорожку. Не будь евреем, осенился бы крестным знамением. Баба же пальчиком кривым показывает: иди, мол, не бойся и Цербера к себе прижимает: смотри: видишь, держу. Обошёл не обошёл, а мимо прошмыгнул и уж к машине близко, но спина-то охолоделая всё смерть позади чует. И тут... ор, всем воплям визг – мозг и воля мои вместе с планетой всей в осколки: "Да сцы ты,  наконец. Я уж замёрзла''.

Штаны мои сзади от веса неожиданности так и провисают. Сяду, думаю, пощупать надо.

***

Итак, руки на руль, поёрзал – вроде бы, обошлось – сухой. Веселее, значит, живём, хотя темень вся мрачная, машина стылая, дома мокрые сверху донизу, мокрые и деревья, ну и дорога, а куда ж ей деться, скользкая тоже.

Домой скорее бы, ан нет. Дорога двухрядная, а колымага, что впереди, идёт посередине и нисколько тебе не торопится. Мол, тебе надо – обгоняй. А как тут обгонишь?! По тротуару?

***

Мы как купили дом в нашем еврейском квартале (community), так я немедленно оскорбился на совершенно гадкую привычку здешних. Только с шоссе свернёт, так и катит посерёдке, будто полос не видит. Водится ли эта болезнь лишь на наших улицах, переулках, или это еврейский характер так себя выражает, только я как заметил, что моя жена тоже из двух полос выбирает третью – что посередине, которой нет. Ругаю я её за это.

***

Так вот и этот тоже. Посигналил я мягко и скромно. Другой раз. Эге, да он нарочно мне ходу не даёт. А за каким чёртом? Я ему что плохое что ли сделал?

Но справа невдалеке крохотная площадь торговая. Изготовился я и по ней обгоняю. Обогнал и про невежу сзади забыл, качу поскорее, но в пределах знака. Гляжу, этот пенёк за мной пришпорил — обиделся, значит, а то и разозлился. А мне-то что: я его не трогал, правил не нарушаю.

***

Вот так и выехал я на внутри-штатную дорогу: три полосы в каждую сторону. И что вы думаете? Этот детородный орган со мной равняется, стекло опускает и открывает ротик. Этакое негритянское хлебало шире ж-пы, нижняя губа висит до подбородка, весь жиром исходит. Как только между спинкой и рулём втискивается? Слышать его не слышу, но понимаю:

              – Уважаемый и дорогой водитель идущего рядом со мной прекрасного автомобиля, поскольку у меня совершенно неожиданно образовалось несколько свободного времени, позвольте мне научить Вас как правилам вождения, так и этикету на дорогах нашего штата. Ну и остальные трали-вали и ля-ля-ля. 

***

Когда стали у первого светофора, цицерон ещё и руками стал изображать образность своей речи. Я негров не привечаю, людьми не признаю, общения без нужды избегаю. Так что едва зелёный проклюнулся на свет белый, я по газу и вперёд. Ан не тут-то было. Смотрю, мой африкано-американский трибун снова сбоку. Понимаю, теперь он уж злобен до чёртиков: не слушает, видите ли, этот белый сукин сын, мою вразумительную беседу к нему.

***

Так я, а он то за мной, то рядом минули ещё пару светофоров и стали у перекрёстка с межштатовским шоссе, у которого зелёный горит дольше, а для нас красный, само собой. Тут я шпок да клик на нейтралку, а сам в другую сторону глаза разворачиваю, будто мне до златоуста и дела нет. Я его и без того вижу: нога на газу, рот открыт, глаза выпучены на светофор: ну где же ты, зелёный?! Давай, родной, побыстрее. Я этого белого сейчас как…

***

Проходит всего-то секунд с десяток, красному ещё сиять и командовать... а я вжимаю педаль газа в пол. Машина, естественно, на месте, но мотор! Движок всхрапывает, как табун норовистых коней, и ему  демосфен  отвечает секунда в секунду. Педалью газа он пробивает пол, и драндулет его вылетает, как...  Нет слов как, но на пути он выносит с перекрёстка гружёный пикап. Тот, ввинчиваясь в ночь по часовой, убегает вправо, где фонарный столб останавливает его взлёт над городом. Сердце железного коня краснобая со всем передком машины теперь под его задницей. С губой висящей уже до груди, он подозрительно щуриться на светофор, который всё ещё светит красным.

***

На зелёный, аккуратно объезжая осколки, я благодарно киваю проповеднику и его красноречию. Еду домой с распрекрасным настроением.

Как почему? Ещё спрашиваете. Штаны мои после всего сухие и чистые.

***