Памяти поэта-ленинградца Роальда Мандельштама

Он был, дышал,
Писал стихи, -
Родившийся
В 1933-ом году
И умерший
В 1961-ом, -
Однофамилец
Неосторожного
Опального поэта,
Убитого Гулагом
Осипа Мандельштама, -
Роальд Манднльштам.

Он не успел пожить,
Но пережить
Успел блокаду
И, - слабый телом
И хронически больной.
Как замыкающий
В когорте малой
Поэтов
Аръегарда
Серебрянного века
Поэзии российской, -
Покуда жив был, -
Высоко держал
В своих стихах
Традиции её.
В его стихах
Дыхание её.

Он был,
Жил, донимаемый
Недугами
В глубокой нищете,
Но он успел
Наперекор всему
Создать
Прекрасные стихи...


* -См. нижеприведенное Приложение.

ПРИЛОЖЕНИЕ.

      
              ПЕЧАЛЬНАЯ СУДЬБА ПОСЛЕДНЕГО
                РОССИЙСКОГО ПОЭТА
                СЕРЕБРЯННОГО ВЕКА.
 

                Красные листья
                Перед рассветом
                Дворники смыли со стен.
                Спите спокойно – в смерти поэта
                Нет никаких перемен.

        В 50-ые годы по петербургскому андеграунду ходила легенда о одиноком
поэте - обитателе ночного города, читавшем фантастически красивые
стихи нескольким друзьям-художникам, таким же отверженным, как он сам.

        По странной иронии судьбы он был однофамильцем одного из крупнейших
русских поэтов ХХ века.

        Мало кто знает, что кроме гениального Осипа Мандельштама был в Россие еще один поэт с такой же фамилией,-- Роальд Мандельштам.

        Судьба его печальна — тяжелейшие болезни, арест отца, война, блокада,
эвакуация, удушающая атмосфера сталинизма. Морфий — чтобы снять
мучительные боли. Нищета, изоляция, обреченность и в то же время —
немыслимая для тех лет творческая свобода.

                Запах камней и металла,
                Острый, как волчьи клыки,
                Помнишь -в изгибе канала
                Призрак забытой руки?

                Видишь - Деревья на крыши
                Позднее золото льют.
                В Новой Голландии, слышишь,
                Карлики листья куют ?

                И, листопад принимая
                В чаши своих площадей,
                Город лежит, как Даная,
                В золотоносном дожде.

        Роальд жил очень бедно и время ему досталось тяжелое, но его душевный
мир был замечательно богат и в нем не было места для убогой
действительности.

        Просто он существовал в другом измерении.

         Егопоэзия была устремлена в Серебряный век.

        Роальд любил Блока, боготворил Николая Гумилева и
нашел понимание среди таких же чуждых тогдашнему Реалу,  как и он.

                Розами громадными увяло
                Неба неостывшее литьё:
                Вечер,
                Догорая у канала,
                Медленно впадает в забытьё.

                Ни звезды,
                Ни облака,
                Ни звука —
                В бледном, как страдание, окне.
                Вытянув тоскующие руки,
                Колокольни бредят о луне.

         Бронхиальная астма у мальчика проявилась впервые в 1936 году - и уже
не отступала до конца жизни.

         А в 1948 году, вскоре после окончания
школы, Роальду поставили более страшный диагноз – костный и лёгочный
туберкулёз.

         Он пытался что-то делать. Сначала Роальд поступил на востоковедческий факультет Ленинградского университета (учил китайский язык) – но бросил через год, поскольку болезнь не позволяла много двигаться.

         Потом он учился в политехническом институте, но тоже бросил.

         Он почти не выходил из дома, лежал на кровати – и писал. -

         Наброски, варианты, попытки создать крупные произведения. 400 стихотворений, по большей части коротких – вот и всё, что он оставил после себя.

        ...Роальд жил в узкой и длинной комнате на Канонерке, недалеко от
Калинкина моста, в квартире под самой крышей.

        Но Ленинград – это не теплый Париж, и с туберкулезом и астмой так жить было совсем не весело...

        Мебели у него почти не было, зато были книги.

        Читая стихи своим друзьям Роальд с трудом вставал, но он не любил и не хотел читать стихи лёжа.

                Я не знал, отчего проснулся;
                Но печаль о тебе легка,
                Как над миром стеклянных улиц
                Розоватые облака.
    
                Мысли кружатся, тают, тонут,
                Так прозрачны и так умны,
                Как узорная тень балкона
                От, летящей в окне, луны.

                И не надо мне лучшей жизни,
                Лучшейсказки не надо мне:
                В переулке моем - булыжник, -
                Будто маки в полях Монэ!

        Он не умел тратить деньги, вспоминал Александр Арефьев.
        Роальд мог пойти и потратить последние гроши на шляпу или на пирожные – когда ему было нечем даже платить за комнату.

        Его друзьями были члены нонконформистской художественной организации
«Арефьевский круг».

        Судьбы всех участников этой группы непросты, трагичны.

        Александр Арефьев, русский художник, был исключён в 1949 году из
художественной школы, отчислен в 1953 году из медицинского
тнститута, провёл три года в лагерях, умер в 47 лет в эмиграции, во
Франции, в 1978 году.

        Вадим Преловский повесился в 1954 году.

        Владимир Шагин, чьи работы сейчас в Третьяковке, на протяжении 7 лет, - (1961-19668) , - находился на принудительном лечении в психбольнице.

        Рихард Васми был отчислен из архитектурного техникума, работал колористом на картонажной фабрике, разрисовщиком косынок, клееваром, лаборантом в Ботаническом институте, кочегаром, маляром.

        Шолом Шварц более или менее работал и зарабатывал (маляром, реставратором), позже его картины выставлялись на выставках в Париже, Берлине.

        Родион Гудзенко отсидел 10 лет в лагере за то, что пытался бежать во Францию в 50-х.

        Собственно, они познакомились на квартире у Рихарда Васми, точнее, в
его единственной комнате, в 1948 году.

        Шестнадцатилетний Роальд читал свои стихи таким же юным художникам.

        Эти люди и сохранили для нас его поэзию.

                Вечерний воздух чист и гулок,
                Весь город — камень и стекло:
                Сквозь синий-синий переулок
                На площадь небо утекло.

                Бездомный кот, сухой и быстрый,
                Как самый поздний звездопад,
                Свернув с панели каменистой,
                На мой “кис-кис” влетает в сад.

                Старинным золотом сверкая,
                Здесь каждый лист — луны кусок:
                Трубит октябрь, не умолкая,
                В свой лунный рог…

                <1954—1955>

         Гораздо позже, в 1958 году, он познакомился со скульптором Михаилом
Шемякиным.   

         Впоследствии, - уже после смерти Роальда, - Шемякин был одним
из инициаторов издания его стихов: именно в его руках оказалась
большая часть сохранившихся рукописей.

         Вспоминает композитор Исаак Шварц:

         "Отличительная черта его жизни – внутреннее колоссальное богатство и
жуткий контраст с внешней оболочкой его жизни.    

         Я не видел такой убогости внешней оболочки и такого богатейшего внутреннего мира, вот такого контраста я, действительно, не встречал в жизни.
   
         Этим для меня Роальд Мандельштам и очень дорог.

         В этом тщедушном человеке было столько внутренней силы духа.

         Очень сильный был характер, несмотря на такую кажущуюся внешнюю слабость мышечную, сила духа была мощная...
               
                (из беседы на Радио Свобода).



         В противоречии тусклой реальности и ярчайшей духовной жизни – он
напоминал другого страдальца, подарившего читателям свой прекрасный мир – Александра Грина.      

        Только Зурбаганом и Лиссом Роальда Мандельштама был Серебряный век русской поэзии, а его волшебный город-сказка был очень похож на его родной
Ленинград.

                Вечерами в застывших улицах
                От наскучивших мыслей вдали,
                Я люблю, как навстречу щурятся
                Близорукие фонари.

                По деревьям садов заснеженных,
                По сугробам сырых дворов
                Бродят тени, такие нежные,
                Так похожие на воров.

                Я уйду в переулки синие,
                Чтобы ветер приник к виску,
                В синий вечер, на крыши синие,
                Я заброшу свою тоску.

                Если умерло умерло все бескрайнее
                На обломках забытых слов,
                Право, лучше звонки трамвайные
                Измельчавших колоколов.

                Февраль 1954-го.


       В 1956 году Роальд попал в больницу в таком тяжёлом состоянии, что врачи заранее подготовили и оформили свидетельство о смерти.

       Но он выжил тогда.Е- его вытянули друзья и стихи.

       Он часто откровенно и вслух высказывал своё нелицеприятное мнение о советской власти, но в то время как его друзья-художники регулярно вызывались на допросы, Роальда никто не трогал.

       Формулировка, которую услышал как-то Гудзенко: «Мы даже его не вызываем, он сдохнет, это дерьмо! Мы даже его не вызываем по вашему делу, Родион Степанович, он и так сдохнет, = его вызывать нечего! Он труп!» .
       Это говорил майор КГБ.

       «Он нигде в жизни не комплексовал о своем маленьком росте, настолько
он был великий человек. И так возвышался над всеми своим остроумием и
своими репликами и никогда и нигде не уронил своего поэтического
достоинства», - писал о Мандельштаме Арефьев.

                Весь квартал проветрен и простужен,
                Мокрый город бредит о заре,
                Уронив в лазоревые лужи
                Золотые цепи фонарей.

                Ни звезды, ни облака, ни звука,
                Из-за крыш, похожих на стога,
                Вознеслись тоскующие руки. -
                Колокольни молят о богах.

                Я встречаю древними стихами
                Солнца ослепительный восход -
                Утро с боевыми петухами
                Медленно проходит у ворот.

       Роальд Мандельштам умер в 1961 году в возрасте 28 лет, так и не увидев
опубликованной не единой своей строчки.

       «Высох совершенно, два огромных глаза, тонкие руки с большими
ладонями, от холода укрыт черным пальто, а вокруг пара книг и много
листочков с зачеркнутыми стихами, потом опять переписанными» - так
писал Анри Волохонский (автор небезызвестного стихотворения «Под небом
голубым») о последних месяцах Роальда, свидетелем которых был.

       За гробом Ровльда Мандельштами шли всего два человека. -
с санями и две фигуры в валенках.

       Да, был ещё Арефьев. Кто-то из родни, кому достались бумаги
Роальда, на всякий случай сжёг немалую часть. Но стихи – сохранились.

       Вместе с Роальдом Мандельштамом покоятся его друзья, художники
питерского андеграунда - Александр Арефьев и Рихард Васми.

       Могила троих из 2Ордена Нищенствующих Живописцев" не забыта.

      Сюда приходят люди чтобы отдохнуть от суеты и помянуть трёх друзей - двух художников и одного поэта.

               Не может быть,
               Чтоб ничего не значив,
               В земле цветы
               Рождались и цвели:

              «Я здесь стою.
               Я не могу иначе», —
               Я — колокольчик
               Ветреной земли.

               Я был цветком
               у гроба Галилея
               И в жутком одиночестве царя.
               Я помню всё.
               знаю всё.
            
               Я всё умею,
               Чтоб гнуть своё,
               Смертельный страх боря.

               Мой слабый звон
               приветствует и плачет.
               Меня хранят степные ковыли.

             — Я здесь стою!
               Я не могу иначе.
               Я — колокольчик
               ветреной земли.

       Первая книга Роальда Мандельштама – «Избранное» – вышла в Иерусалиме в
1982 году, спустя 30 лет после смерти поэта.

       Но все-таки он был, и успел написать стихи...   

               
                7 февраля 2021-го года.