Яйца Фаберже

этюд шестой

Яйца Фаберже


   Молодой мужчина легкой пружинящей походкой шел вдоль нагромождения скальных пород у кромки воды. С Женевского озера набережную  обдавало порывистым прохладным ветром, отчего без верхней одежды выходить было рановато. Однако по случаю всё более теплого весеннего солнца пальто прохожего было расстегнуто и развевалось темными тенями вокруг силуэта. Окончанию зимы вместе с горожанами радовались покрикивающие над волнами чайки, да воробьи где стайками, где в одиночку шмыгающие в поисках крошек.

    Свернув в узкие улочки, в которых аккуратненько стеной впритык друг к другу сбились фасады зданий, и слегка проплутав в незнакомом ему квартале города, мужчина остановился у грубоватого каменного фасада, столь же серого как валуны у берега озера, оставшегося за спиной, будто бы всё в этом городе было выложено из одного и того же материала. Слегка поразмыслив, господин вошёл в подъезд выбранного дома, и, поднявшись по лестнице, позвонил у одной из дверей.

    — Puis-je voir M. Fabergе?

    На что его попросили подождать в небольшой комнатке для приемов. За эти пару минут ожидания визитер осмотрел комнату и пришёл к выводу, что она совершенно не выдаёт характера своего хозяина, а безлика как все дома, где человек поселяется временно или в возрасте, когда теряет интерес к огранке своего жилища в соответствии с какими-то индивидуальными пристрастиями.

    Хозяин вошёл неслышно, и осведомился так же по-французски:
    — А ce que vous еtes pour moi la cause de…

    Посетитель, обернувшись, увидел перед собой невысокого худощавого господина, одетого на петербургский манер в светлый пиджак и темный жилет.

    — Добрый день, господин Фаберже. Меня зовут Касатонов Леонид Евгеньевич, и у меня к вам просьба личного характера, — хорошо поставленный голос и выправка, которая угадывалась под штатским костюмом, позволили хозяину задать встречный вопрос:
    — Честь имею видеть русского офицера?

    — Морской корпус, — легкая тень то ли улыбки, то ли иронии пробежала по губам человека, представившегося Касатоновым, после едва заметной паузы он счел нужным себя поправить, — бывшего корпуса, бывшего училища. С марта училище прекратило свою деятельность, впрочем как и многое другое.

    — Но что могло вас побудить проделать столь сложный путь из России?

    — Мечта, господин Фаберже, — голос не выдавал никаких эмоций на такую нетривиальную причину эмоционального характера, и уже более продолжительно прозвучало вновь это слово, — ме-ечта-а.

    Знаменитый ювелир улыбнулся, хотя это скорее было заметно только по глазам, так как седая белая борода надёжно скрывала мимику лица. Он много раз за свою жизнь слышал это слово в разном исполнении. Воплотитель мечты души так можно было охарактеризовать его деятельность. Самых пылких человеческих желаний. Но то всё в прошлом. И вот уже на закате, потеряв даже место, каковое он считал своей родиной, которое, как и у этого русского моряка, прекратило своё существование в виде привычного уклада жизни, он вдруг вновь слышит на свой вопрос: Что есть причиной? — Мечта.

    — Я слышал о ваших работах, — пояснил, присаживаясь по приглашению хозяина в кресло у окна гость, и пояснил — сейчас я вывез в Швейцарию мою семью: мать и сестру, на время смуты, а сам на днях возвращаюсь обратно. Домой. И вот. Мама и Варя остаются здесь в совершенно чужой им стране одни. Так нужно, знаете ли. Но мама…Она болезненно всё это претерпела. Я не говорил прежде, что собираюсь их оставить. И тут подумалось… Мама очарована вашими изделиями, и, не зная, смогу ли я еще когда-нибудь их вновь увидеть мне хочется оставить о себе память в виде вашей работы.

    — Однако поверьте мне, я прекратил здесь заниматься ювелирным делом. Не место, не время, да и возраст, видите ли, — чувствовалось, что мастер настроен к этому заказу скептически.

    — Я понимаю Вас, — Касатонов неожиданно поднялся, прошёлся по комнате, ещё раз взглянул на узкие улочки, зажатые каменными стенами, и обернувшись, энергично добавил, — но я очень прошу Вас.

    Он вновь сел, видимо, взяв себя в руки, и продолжил беседу:
    — У нас с вами есть один связующий момент. Я знаком с норвежцем, майором Видкуном Квизлингом, у которого, ещё там дома я держал одну вашу вещицу в руках: земляничного цвета яйцо, с такой же красноватой курочкой внутри. Даже пытался перед отъездом её перекупить, но тот даже и слушать не стал, он считает, что России пришёл конец, и это яйцо из прошлой жизни будет со временем раритетом погребенного под камнями истории государства, — моряк видимо желал сказать ещё парочку слов покрепче, словно продолжая разговор с тем надменным сотрудником военного атташе, но, взглянув в грустные глаза сидящего напротив старика, только махнул рукой в душе на этот внутренний спор с далеким оппонентом.

    — Тем не менее вы хотя бы понимаете, что на изготовление подобного изделия требуется определённое время, — пожилой господин говорил, слегка поглаживая бороду по старой привычке, указывавшей, что в этот момент он уже мысленно рисует в своем воображении что-то способное воплотить мечту этого неожиданного заказчика.

    — Я всё понимаю, — Касатонов с своему облегчению почувствовал, что беседа принимает нужное направление, и это его настроило на более уверенный в себе тон, состояние, коего он уже давно был лишен из-за всех житейских передряг, — я даже открою Вам одну тайну. Когда шёл к Вам то, глядя на эти белёсые облака над взгорьями, какие-то бесцветные как мне показалось, загадал — бог даст вернуться сюда за матерью, если Вы согласитесь на мой заказ. Я оставлю всю необходимую сумму, а затем, когда работа будет готова, надеюсь, Вас не затруднит отправить её по указанному мною адресу.

    Старик перевел взгляд с этого вероятно одного из последних своих заказчиков на синеву неба за окном: «Что остаётся на земле от человеческой жизни?» Его собственная фамилия была известной и уважаемой, он оставил четырём сыновьям её и своё дело, точно так же как это сделал его отец. Эти изящные овальные яички с сюрпризами раскатились по свету, будто пущенные детворой с горки на Великдень. «А что останется от этого мальчишки?»

    — Хорошо, господин Касатонов, попробуем обговорить ваш замысел.

    Офицер вновь резковато поднялся и подошёл к окну, прислушиваясь к себе и миру за окном, и как бы пытаясь, глядя на эти древние камни старинного города, поточнее представить себе свою дальнейшую судьбу и то, что с полчаса назад было названо — мечтой. Не оборачиваясь, он характерным для любого военного жестом провел по волосам ладонью, будто бы собираясь надеть головной убор, затем произнёс:
    — Если это возможно — пусть этот предмет напоминает сердце.

    В комнате повисла пауза. Касатонов почему-то страшился обернуться. Да, тогда в Петрограде ему хотелось выкупить для матери яйцо, но здесь, у чёрта на куличках, тот образ, запавший в сознание, претерпел метаморфозу: он сам не понимал источника этого вдохновения, но здесь в этом сером городишке он хотел оставить не яйцо, а сердце. «Чтобы было зачем возвращаться». Последняя мысль видимо была произнесена вслух, так как за спиной он услышал легкое покашливание и хрипловатое:
    — Обсудим.
   
***
    В комнатке потрескивал огонь, за сереющими окнами было слышно негромкое завывание ветра, гуляющего по холодным осенним ранним сумеркам. Из экономии свет в комнатах пока не зажигали, две стройных худощавых женщины иногда перемещались по пространству квартиры, отбрасывая длинные колеблющиеся тени на стены своего жилища.
    Тишину резануло дребезгом колокольчика. Они никого не ждали, и если бы горел свет, то было бы заметно, что это звук заставил их тревожно переглянуться. Ни слова не говоря, они одновременно направились ко входной двери, включили электричество и открыли дверь гостю.
    На пороге стоял прилично одетый старик. Белая борода которого почему-то располагала не тревожиться. Голос пришедшего был не старческим, но хрипловатым. Тем не менее, когда неожиданный визитёр заговорил, женщины повторно переглянулись, услышав вдруг русскую речь:
    — Мадам Касатонова?
    После приветствий и выяснения причины визита, господин Фаберже был приглашён в комнаты. Мать и дочь испытывали крайнее удивление, и чувствовалось польщены происходящим: знаменитый ювелир оказал им неслыханную честь, но ещё более поразительной была цель его прихода. Ни одна из женщин не подозревала о существовании сыновнего заказа у самого Фаберже.
    Мечта Леонида, как охарактеризовал ювелир свою работу, сейчас лежала на ладони матери. Размером с небольшое куриное яйцо темно-красного золота сердечко слегка подрагивало на дрожащей руке. Оно было выполнено не в лубочной разновидности своей имитации, а в образе анатомическом, напоминавшем обычное человеческое сердце, ничем не украшенное кроме вензеля в виде инициалов ЛЕК . При этом его форма была разъемной как у матрёшки: миниатюрная коробочка, украшенная прожилками из темной эмали с помощью нехитрого замочка открывалась, и между его золотисто-красными внутренними поверхностями половинок крепились в углублении на золотой якорной цепи небольшой морской якорь и крохотная книжечка — белого золота. Мастер ловким движением перехватил вещицу и, отрыв её как медальон, продемонстрировал укрепленные внутри крохотные портреты матери и сестры.
    — Разрешите откланяться, сударыни, — господин Фаберже при этих словах почему-то вспомнил ту первую встречу с этой семьёй Леонида Касатонова, и снова ему подумалось: «Так что же остаётся от человека?»