Сердце рвется из груди!

Нашла в интернете интересную статью о схожести Бальмонта и Маяковского.
Даже называется интересно: "К. Бальмонт как предшественник В. Маяковского: одиночество избранных".
🏔🌋⛰
Ощущение Бальмонтом и Маяковским «огромности» своего «я» спровоцировало появление в их поэзии такой черты, как ее «широкий размах». Личности с большой буквы, коей заявили себя они, было бы тесно в лирическом мирке камерной поэзии. Отсюда и «прорывы» Маяковского в необъятное пространство, в вечность, стесненность любыми границами, будь то даже собственное тело («И чувствую - / «я» / для меня мало. / Кто-то из меня вырывается упрямо» [1, Т. I, С. 179]), что дало повод Н. Оцупу назвать его «одержимым большими масштабами» [12, С. 174]. Вспомним строки Ю. Айхенвальда о Бальмонте: «Он <...> любит широкий размах, великолепие, роскошь, или щегольство, так что все это утомляет и почти граничит с дурным тоном» [5, С. 109]. А как часто Маяковского обвиняли в дурном тоне («Гораздо хуже то, что сквозит в самых прославленных поэмах его <...>: развязность, поза, ходульное <...> панибратство со всем миром» [13, С. 20])!

И Бальмонт, и Маяковский, соответственно масштабности своих образов, в стихах «злоупотребляли» яркими красками, «спецэффектами», усиливающими эмоциональное воздействие на читателя. «Поэт злоупотребляет драгоценными камнями, всяческой яркостью. Он вдохновляет себя географической и иной экзотикой», - писал Айхенвальд о Бальмонте [5, С. 109-110]. О поэзии Маяковского и вовсе было принято говорить живописными терминами, поскольку поэт был верен футуристской концепции, согласно которой носителями цвета в поэзии являются согласные, делающие «фактуру слова» экспрессивно насыщенной. Поэтому и писал В. Брюсов, что «Маяковский сразу, еще в начале 10-х годов показал себя поэтом большого темперамента и смелых мазков. <. > /А/ в своих позднейших стихотворениях Маяковский усвоил себе манеру плаката - резкой линии, кричащей краски» [14, С. 516].

Помимо роднящих поэтов индивидуализма, масштабности и яркой колористики, к «общему знаменателю» их приводит любовь к эпатажу. Думается, не раз осужденное у Маяковского «Я люблю смотреть, как умирают дети» [1, Т. I, С. 48] («Я», 1913) вполне равноценно бальмонтовскому «Я ненавижу человечество, и от него бегу спеша.» [15, С. 239].

Эпатаж этот равно проявляется в выражении нескрываемой «ненависти» к забывшему о достоинстве человечеству и в фамильярном обращении к солнцу, луне и стихиям, а заодно и в отождествлении с ними себя («Вездесущий Огонь, я тебе посвятил все мечты, / Я такой же, как ты» - «Гимн огню», 1900 [15, С. 131] или: «Я - предвечернее светило, / Победно-огненный закат» - «Голос заката», 1901 [15, С. 128]) в поэзии Бальмонта, и в презрительно-пренебрежительном тоне обращения к Богу лирического героя Маяковского («Я думал - ты всесильный божище, / а ты недоучка, крохотный божик.» - «Облако в штанах», 1914-15 [1, Т. I, С. 195]), что указывает на осознанное стремление поэтов поставить свое «я» на одну ступень с силами природы и Богом. Но ни тот, ни другой не желают быть одинокими в подобном стремлении, отсюда настойчивые призывы к самопревозношению тысячам тысяч последователей. Знаменитое бальмонтовское «Будем как солнце!» («Будем как солнце! Забудем о том.», 1902 [15, С. 126]) и маяковское «Идите! / Понедельники и вторники / окрасим кровью в праздники! / Пускай земле под ножами припомнится, / кого хотела опошлить!» («Облако в штанах», 1914-15 [1, Т. I, С. 188]), при всей разнице в целевой направленности призывов, подтверждают попытку поэтов не только возвысить своих героев над земным униженным положением, но и преодолеть их очевидное одиночество.

А герои поэтов безраздельно и до конца одиноки. Ужас одиночества постоянно выражается в тенденции к замене «я» категорией «мы» в поэзии и Бальмонта, и Маяковского. Е. Аничков считал, что когда зовет Бальмонт быть как солнце, «когда взывает он к ветру, огню, ко всем стихиям, даже это «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым» и в такой же мере: «Я жизнь, я солнце, красота.» <.> всюду здесь «я» может <.> быть заменено что ни на есть общественным «мы», в самом прямом <.> значении слова: общественный» [4, С. 40]. «Я» же Маяковского часто вполне обоснованно отождествляли с «мы».

Объяснение подобной тенденции к гиперболизации своего «я» и, в то же время, к слиянию личного «я» с общественным «мы» (характерного для поэзии и Бальмонта, и Маяковского), мы находим в статье В. Иванова «Духовный лик славянства» [16, С. 205]. Он считал это закономерным проявлением такой свойственной славянам черты, как соборность.
Источник: http://naukarus.com/k-balmont-kak-predshestvennik-v-mayakovskogo-odinochestvo-izbrannyh

Елизавета Судьина   03.02.2021 18:09   Заявить о нарушении