Дневник Дождей. Роман. Г25 Серая пейна

                Дождь № 887345067400

Парао, Япет, Серпулида.  Дрейф тихо сносил  19-ю Луну. Приятное чувство дезориентации. Это  от «Ветреного Дождя». Регион сбора Марсийн Де Азерг.  Пустые бутылки мутным  облаком волоклись в шлейфе тяготения.


                Серая пейна

Выставка была скучной.
Творцы подчинились общим аномалиям, не вдавались в истинную необходимость.  Художественное  бездействие генерировало впечатления столь минимально, что производило события там, а не здесь. Поэтому,  здесь торчали лишь конкретные, наспех выведенные в визуальную область, огороженные внешней, более обоснованной  окружающей действительностью, плоскости, слабо возмущающие пространство  перед собой. На 2-3 шага, не больше. И  всё. Затухали быстро и бесследно.

Проволочные ловушки, обволакивающие посетителей и призванные ограничивать личную безграничность, не помогали обогащению малозаметного смысла.

Рассматривая крохотную кляксу  под названием «Объект № 8», он обнаружил, что это редкий пример скромности. Собственно говоря, почему бы не поработать  над темой на отшибе- на станции «GR8». Известно, какие безбрежные возможности  она позволяет. И нестандартный опыт там накоплен немалый. Вроде, они там занимались художественной самодеятельностью. Точно! Они работали с  пространством , значит и со временем.
               
Выставка  заканчивалась выходом  на улицу. Он вышел и сразу продрог.
Небо просело так низко, что уже много дней  не  разогнуть спины. Ходил сгорбившись и видел только грязную снежную слякоть под ногами.
Серое  сырое небо опять не знало дождь будет к вечеру или снег, или просто тяжёлый сумеречный туман.
Куда пойти, куда деться?

Тусклая зимняя жизнь шла еле-еле. Только  лишь  первозданно белый  уничтожался  быстро, как бы сам собой. Он поспешно сунул руку в карман и его  всегда холодные  пальцы   обняли  тюбик с краской. Тюбик был наполовину пустой, измятый, с присохшей  крышкой, но то, что внутри не утратило эластичности и ещё годилось.
Живопись-вот настоящая работа. Пусть предельно примитивная, но всё-таки, это хоть какая-то работа с пространством и временем. Возможность перевода  четырёхмерного мира в иное состояние.

Граница  между творцом и творением столь непреодолима, сколь и эфемерна. И власть! Власть над временем и пространством. Пусть ничтожная, но реальная  власть. Главное, там на объекте №8, можно поработать не торопясь.

Небо сильно давило на затылок, больно просачиваясь микроскопическими дозами через брахмарандхру . Он остановился, потоптался и оглянулся назад. Так впереди было всё, позади ничего. 
Может быть  попробовать вернуться? Он устал и не в силах был сейчас преодолевать судьбу. Но выставка уже закрылась, значит часть прошлого перекрыто.
Усталость циркулировала в нём, вместо воды. Движение навстречу времени отнимало всё больше сил. Время моталось вокруг него, как обмякший воздушный шар- с бугристой дряблой поверхностью.

Он резко повернулся спиной  к  будущему. Замер на миг, ожидая удара сзади. Нет, только судорога передёрнула плечи и волна озноба сошла  вдоль  позвоночника. Зато стало  как-то легче. И он побрёл через улицу, за угол, под арку, через двор. Кривые чугунные ворота, другая улица, налево. Вот: «Убежище».

С усилием, ещё одним, совершенно чрезмерным сейчас, оттянул он на себя тугую дверь, практикующую заскорузлую, но мощную пружину и протиснулся в шлюз.
Сдал там всё, что при нём было. Кроме вещества.

Дальше был тёмный  коридор, который, почему-то, всегда наводил  на смутные подозрения  о нелегальной  «кротовой норе».  В конце — бронированная дверь.  Самая гостеприимная  из знакомых ему дверей. Она открывалась сама, стоило прикоснуться  к ней биообъекту положительной температуры. Он помедлил, разогревая пальцы. Было очень тихо. Сюда не проникал этот невыносимый  мутный гул, ползущий со стороны городского центра.
Скользнул  пальцами  по броне и был впущен в подпольное лето.

Потолок здесь был выше неба,  и он смог, наконец, распрямиться.
Неуправляемый  безоболочный  музыкальный механизм в углу дымился ароматами кипящих вин, прокручивая  одно и то же  единственное тягучее  танго, настолько старое и засахаренное, что  уже не различало слов,  застоявшееся  в  этой  полуподвальной низине с незапамятных времён потопа. Приостанавливало у входящих дыхание и замедляло движения.
В подогретом воздухе плавали чудесные атмосферные цветы.

Он взял себе рюмку яда с тройной порцией сладостей  и две чашки противоядия и устроился с ними в полусне, подальше от мерцающего квадрата посреди зала со звёздной бездной, застланной стеклом. На стекле стояли танцующие, надеясь на чудо.
Он, профессор хронофобии на чудо не надеялся. Он пил.
» Ни то, ни другое не влияют на принципиальные неразрешимости.
 Когда всё влияет на всё:
 механические возмущения на сенситивные  побуждения,
параметры атмосферы на пышность правил,
качество связи с  открытым диапазоном  генератора белого излучения  на  своеобразие не только  опасностей, но и форм.»
 
Он опять увяз в теоретической части «Йоги-И». Купленный на выставке в сувенирной лавке  оттиск с цитатой, густо посыпанной кондитерской имитацией чёрного инея  на вкус был  пресный, как трёхслойный лист серой пейны.