Нарииру - принцип хайку

О принципе нарииру и его истории я написала в статье «Нарииру и человек в хайку». Поскольку нарииру – один из наиболее интересных мне принципов, хочу рассказать о нём подробнее. Одно из самых популярных изречений Басё о том, что сосне следует учиться у сосны, а бамбуку – у бамбука иногда понимают слишком иносказательно, почти мистически, хотя это – весьма практичное наставление поэтам хайку. Термины, означающие «проникновение» в предмет, «слияние» ради постижения его сущности и «становления» им – это моно-ни иру и нарииру. Басё говорил своим ученикам, что можно стать строфой, а можно создать строфу, и становление поэта строфой – результат не только природной чуткости, но и труда, и труд этот – постоянный. О самом моменте сложения стихотворения Мацуо Басё говорил, что, проникнув в суть вещи, нужно поймать её «сияние», запечатлеть его в своём сердце, вот тогда получится настоящее, глубокое произведение, без помех передающее суть, истину. Като Сюсон, исследовавший творчество Басё, считал, что проникновению в суть предмета способствует осознание своей смертности, делающее человека более искренним, открытым для мгновений бытия. Такая искренность – макото – является залогом «соединения», «слияния» поэта с окружающим миром, настоящего, неподдельного чувства «становления» кем-то или чем-то в своём стихотворении. В итоге получается живой и достоверный образ.

Личностная помеха, то, что Басё называл «своеволием», порождается знаниями, далёкими от действительности, от «правды природы». Когда хайдзин из предубеждения не желает увидеть, понять и принять мир (соединиться с ним), а желает переделать его под себя, пусть даже мысленно, в стихотворении. Если слова Басё об умении проникать в суть вещей перевести с поэтического языка на психологический, то можно назвать это умение эмпатией, а эмпатия, как способность личности, действительно тренируется, что подтверждает речь Басё о неустанном труде души поэта для достижения гармонии с природой, а также об отсутствии «своеволия» как помехи, исходящей от личности автора.

Като Сюсон, рассказывая о принципе нарииру, делал акцент на том, что поэт, как личность, не стирается при «соединении» с объектом, авторское «я» остаётся, и это тоже соответствует эмпатии – способности глубоко понимать чувства и состояния других людей, сочувствовать им. Но человек, проявляющий высокий уровень эмпатии, соприкасаясь с миром другого человека, понимает, что эти чувства и состояния – не его собственные, и, как в случае с принципом нарииру, эмпат (или поэт) может проявить истинное понимание и сочувствие в отношении другого, оставаясь собой. Подлинной, глубокой эмпатии может помешать шаблонное мышление, когда человек заведомо «знает» другого человека и своевольно трактует его облик и действия. Именно это «знание», как своеволие, нужно оставить, чтобы научиться сосне у сосны, а бамбуку – у бамбука.

Принцип нарииру очень важен для поэта. Этот принцип расширяет и углубляет способность хайдзина понимать и сочувствовать, ведь настоящее хайку несёт в себе живое чувство единения, соединения человека с миром природы. Нарииру помогает избегать грубых олицетворений, возникающих в результате проецирования поэтом своего состояния, своих мыслей на объект вместо желания понять его и «слиться» с ним для создания достоверного художественного образа. Нарииру – это тонкость восприятия, улавливание «настроений» окружающего мира для «становления строфой» и бытия, ненавязчивого, но ощутимого, вместе с объектом в собственном стихотворении.

грозовое небо
дрожащий лист
рядом с птицей

Като Сюсон в одном из хайку написал про зимний гром, прозвучавший ночью, и дребезжащее от грома дверное стекло, сравнив дребезжание с голосом души человека. В стихотворении-примере другое время года – лето, но гром и гроза, ветер и тяжёлые тучи создают не менее волнующий образ. Это грозовое небо не где-то далеко, оно надвигается прямо сейчас, и автор видит его приближение, и видит на ветке липы большой, дрожащий от ветра, лист и неподвижный силуэт птицы. Они совсем рядом, и птица, словно молчаливая поддержка для листа, который, сорвавшись с ветки, погибнет, в отличие от неё, способной просто улететь. Но гроза, порывы ветра опасны и для птицы. Оба они – лист и птица – тёмные силуэты на фоне закрытого тучами неба... Можно «стать листом», и можно «стать птицей», ощутив трепет перед надвигающейся бурей или готовность встретиться с ней «лицом к лицу».

прогулка улитки
после дождя
аромат вечерницы

Ночная фиалка не зря зовётся вечерницей, поскольку её аромат ярче к вечеру, а вечером после дождя сад будто наполнен им одним – сладким, нежным, свежим. Выход человека в сад из дачного дома для того, чтобы насладиться ароматом цветов, похож на выход улитки из своего «домика» для прогулки по садовой дорожке. В стихотворении единый неспешный ритм: прогулка улитки, аромат вечерницы и человек, тихий, осторожный, гуляющий среди цветов, замечающий улитку и «соединяющийся» с ней.

сумерки
над выжженным полем
жаворонок

Сжигание в полях прошлогодней травы существует в Японии среди прочих «сезонных слов», обозначающих наступление весны. «Сезонным словом» весны также считается жаворонок. Всё это совпадает с тем, что можно наблюдать в России, вот только жаворонки поют в полях утром или днём, а не в вечерних сумерках. Выжженное поле, хотя и служит обновлению, но оставляет пепелища, ожоги. Нередко бывает, что выжигание сухой травы приводит к гибели птиц, животных, а иногда – людей, чьи дома захватывает пожар. Я часто ассоциирую себя с птицами, «становлюсь» ими в своих хайку, и этот жаворонок стал голосом моей души. Он запел вечером, в сумерках, и над выжженным полем, расположенным недалеко от моей дачи, зазвучал его чистый голос, и «сияние» его голоса я запечатлела в своём сердце. В моей жизни часто случались «сумерки» в значении тревожной неопределённости переходного этапа, и «выжженные поля», но весна с её зелёными травами, цветами и птицами всегда заживляла «ожоги» и способствовала душевному «рассвету». У «ожогов» были разные причины: события, люди или болезни. Като Сюсон, применяя принцип нарииру, посредством образов природы тоже говорил об этапах своего выздоровления.

Осознание своей смерти, приносящее душевную боль, превращается, благодаря нарииру, в жажду жизни. Совсем не обязательно тяжело болеть и подвергаться физическим мучениям или опасностям, чтобы ощутить жизнь, превосходящую смерть, ощутить течение жизни во всём и во всех, понять мир, соединиться с ним, ощутив себя его частью, и проникнуть в суть вещей. Для человека, привыкшего быть «центром мира», не замечающего других людей и, тем более, менее значимых объектов вроде улитки или птицы, следование принципу нарииру при сложении хайку может стать аналогом «психологической» смерти, а вся трагедия сводится лишь к тому, чтобы умерить свой пыл и избавиться от «своеволия».

Принцип нарииру, при кажущейся сложности или консервативности, очень подходит для выражения широкого спектра чувств поэта. Хайку – момент, крайне лаконичный, в частности – традиционное хайку, где автор уступает первенство природе, а не заявляет о себе. Нарииру, через соединение, слияние поэта с объектом стихотворения, оставляет голос природы, и голос человеческой души звучать на равных.

P. S. Примерами в тексте служат мои стихи.