Антон Чехов о жизни и любви

Чехов.  Все  трактовки рассыпаются в прах, как только мы открываем его книги.  А сам   он сегодня   и  посмеялся  бы  и погрустил вволю – над нашим «брожением умов» и  нашими драмами.   Умел и смеяться, и жить, и любить, и прощать.   Или не прощать. Понимая всё несовершенство рода человеческого, он пытался как - то и себя, и своего читателя примирить с жизнью.  Лечил людей, разбивал сады, спасал своих братьев из омутов богемного житья, шутил, разговаривал, создавал.   Оставил нам не только свою освежающую  прозу,  парадоксальную   драматургию, но и «Остров Сахалин» – документальное  свидетельство  бесчеловечности.
Был мудрым и увлекающимся, утончённым и сдержанным. Гениальным писателем, хорошим доктором, красивым мужчиной. Любил женщин и знал их. Потому и уходил от них в радости творчества – лучшие удовольствия, по его собственному признанию.

Почти все его героини – разрушительницы. И любовь в его глазах – это не только сюжеты рассказов «О любви», «Дом с мезонином» или «Душечка», это ещё и  ловушки «Ариадны»,  удушливость «Тины», исповедальность   «Моей жизни».     Выстраданная  афористичность последней  запоминается дословно: «Какое это огромное счастье любить и быть любимым и какой ужас чувствовать, что начинаешь сваливаться с этой высокой башни!»;  или: «я был лишь извозчиком, который довез её от одного увлечения к другому».

«Мою жизнь», однако, не сведёшь к одному только мотиву  несчастной любви  или  конфликту между детьми и отцами, как  не сведёшь её  к  отражению  толстовства в жизненном  выборе  Мисаила  Полознева.  Смысл и общая печаль истории всеобъемлющи.  Чехову не нужны были романы, он и в малые формы умел вместить общий трагизм жизни, право человека  на личную свободу,  на  выбор  собственного   пути  и   пространства.  Архитектоника повести проста и  сложна, как  музыкальная импровизация, напоминающая   непричёсанность   жизни.  Сколько ни перечитывай, воздействие огромной мощности.  Равное  в мировой литературе на эту тему,  я встретила, пожалуй,  только  у  Газданова и Мопассана.

Возможно,  что  ни в одной другой чеховской вещи мы не найдём таких признаний, как в этой. Автору  было тогда 36,  а  он  уже  знал о жизни едва ли не всё.  «Если бы у меня была охота заказать себе кольцо, то я выбрал бы такую надпись: «ничто не проходит». Я верю, что ничто не проходит бесследно и что каждый малейший шаг наш имеет значение для настоящей и будущей жизни».

Есть у  Валентина Серова  акварельный портрет Чехова,  и  он изумителен.   Здесь  Антону Павловичу уже 42, впереди только два года жизни. И  всё же Чехов остаётся Чеховым.  Проницательным,  мудрым, сдержанным на внешние проявления   и  ничуть не позирующим. Таковым  пребывал и в  смертный свой  час в Баденвайлере, когда попросил шампанского, выпил его и со словами:  «Ich sterbe»,  –  отвернулся к стенке и умер...  И сразу  в открытое  июльское  окно, как пишет Ольга Леонардовна, влетела большая  чёрная бабочка.