Дед Мороз в шинели

     Случай, о котором пойдёт рассказ, не выдуман. Всё происходило в те далёкие годы Великой Отечественной войны, когда мои сверстники (теперь уже старики-пенсионеры) были детьми, слишком рано повзрослевшими, испытавшими всю горечь и тяготы тех суровых лет.


     Шёл второй год войны. Я училась во втором классе. Отец был на фронте, и нам с мачехой жилось нелегко.

Каждое утро, просыпаясь, я находила на столе полбанки кукурузной муки, два-три кусочка сахара и кусок хлеба (моя трёхсотграммовая норма). Рядом лежала записка:

"Томка! Хлеб сразу не ешь! Оставь в школу и на ужин. Из муки свари суп или мамалыгу. Я ушла рыть окопы. Во время тревоги иди в щель".

Изо дня в день "меню" почти не менялось,разве что иногда не было сахара или кукурузной муки. Тогда мне приходилось туговато. Весь день я жила воспоминаниями о съеденной утром горбушке, ибо у меня никогда не хватало терпения разделить её на три части, следуя благоразумным наставлениям мачехи.

Часто, сидя на уроке, я чувствовала подступающую тошноту и головокружение. Постоянно хотелось есть. И о чём бы ни заходили разговоры с подругами на переменах, заканчивались они обычно общим желанием: хотя бы раз поесть вволю хлеба.

Зима в нашем южном приморском городе наступала поздно. Был декабрь, но вместо снега шли дожди. И, хлюпая по лужам стоптанными ботинками, которые не брался уже чинить ни один сапожник, немилосердно натирая пятки, я с тоской мечтала о резиновых "автомобильных" галошах, которыми обладали некоторые мои подруги. Но галоши были недосягаемыми.

Приближался Новый Год. Обычно в былые времена, сколько я себя помню, мы ходили в середине декабря с отцом по магазинам покупать ёлочные игрушки. Игрушек у меня было много. И ёлка всегда была большая, нарядная. На верхушке сидел Дед Мороз, а внизу - верблюжонок с мешочком, в котором лежали мои любимые конфеты "Мишка".

В прошлом году ёлки не было. Не предвиделось и в этом. Шла война. И отец был на фронте.

И вот однажды вечером, выслушивая заботливые наставления мачехи,после долгих колебаний я осмелилась спросить: "Мам! А что, если мы продадим ёлочные игрушки? Папа вернётся - купим ещё, а сейчас всё равно ёлки не будет...".

Не думаю, что она с лёгким сердцем дала согласие.

В воскресенье с утра моросил дождь. Я упаковала корзину с игрушками, в сетку положила несколько старых книг из нашей библиотеки и отправилась на базар. Народу в тот день было немного.

Примостив свою корзинку под навес какого-то заколоченного ларька, я бережно распаковала свой "товар". Чего здесь только не было!

Стеклянные бусы, шары, парашюты, гномы, паровозы... Маленького улыбающегося негритёнка я положила поближе к себе. Больше всех игрушек мне почему-то было жаль продавать его.

Это был первый мой "базарный день". Нельзя сказать, что он проходил удачно. В редких семьях, по-видимому, справляли в этот год ёлку.

Кончался день, редел рынок. Я продала всего несколько шаров и стеклянные бусы. Неужели так-таки больше никто ничего не купит? А как же ботинки?! И, собрав последние силы, чтобы не разреветься, я с отчаянием, торопливо уговаривала спешивших прохожих: "Игрушки! Купите игрушки...".

Мимо прошёл высокий военный. С безнадежной тоской я посмотрела ему вслед и почему-то подумала об отце. Где-то далеко он сейчас... Воюет...

Не знаю, что заставило военного обернуться. Может быть, отчаяние, которое он заметил на моём лице? А может быть, что-то другое. Во всяком случае, он обернулся, посмотрел в мою сторону. И я "шестым чувством" прочла в его лице дружеское участие. Всю свою горькую, невысказанную обиду и едва тлеющую надежду я, вероятно, вложила в свой взгляд.

Военный вернулся и подошёл ко мне. Несколько минут он молча рассматривал разложенные сокровища. Лицо его вдруг сразу побелело. Потом посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка и взгляд были добрыми и хорошими, совсем как у отца.

- Продаёшь, значит?

- Продаю...

И тут же, боясь, что он повернётся и уйдёт, ничего не купив, я без передышки, захлёбываясь от волнения, начала перечислять достоинства каждой игрушки, уверяя, что это очень хорошие, интересные игрушки, что мы покупали их вместе с папой.

- Ну, вот что, сложи-ка их все, - сказал он дрогнувшим голосом.

- Все? Я только одну не продам, дядя...

И, пытаясь удержать подступившие слёзы, я крепко зажала в руке своего негритёнка.

Военный торопливо достал бумажник,вынул из него пачку денег и,разделив её на две части, большую протянул мне.

- Возьми. Игрушки тоже собирай и иди домой.

Я растерянно смотрела на него, ничего не понимая. Потом начала отказываться, приведя самый убедительный аргумент:

- Папа никогда не разрешал мне брать ничего чужого.

- Но ведь твой папа на фронте? - спросил он.

- Да, - тихо ответила я.

- Ну, так мы с ним - не чужие! Я ведь тоже боец. И потом, я ведь купил эти игрушки. Купил для тебя. Понятно?

И он ласково погладил меня по мокрой холодной щеке. Потом, почти насильно, втиснул деньги в мою руку и быстро ушёл, ни разу не оглянувшись.

Не помню, достаточно ли ясно я рассказала обо всё случившемся мачехе. Лишь помнится, что при моём рассказе она закрыла лицо руками и долго сидела неподвижно. А утром 1 января я проснулась с необъяснимым предчувствием чего-то хорошего. В комнате было тепло, а посредине стояла ёлка! Правда, не такая большая, как когда-то, но какое это имело значение?! Каждая её веточка пахла смолой, лесом, сказкой. С верхушки смотрел Дед Мороз, а внизу, сидя на верблюжонке, улыбался маленький негритёнок.

На столе, как всегда, лежала записка: "С Новым годом тебя, Томка! Я вернусь сегодня пораньше. В шкафу для тебя подарок от Деда Мороза. Мама".

Замирая от любопытства, я открыла шкаф и без труда отыскала там свёрток, перевязанный голубой лентой. В свёртке лежали новенькие ботинки с настоящими галошами и большой кусок пирога...


     С тех пор прошло более 50 лет. Но очень часто я вспоминаю своего доброго Деда Мороза в военной шинели, вернувшего мне в тот суровый год улыбку детства.

     Где он, кто он, жив ли? Не знаю. Знаю только одно: добрые сказки порой случаются и в жизни.