Его опавшие листья

   
    То знание ценно, которое острой иголкой прочертило по душе. Вялые знания - бесценны.

     В. Розанов. Опавшие листья.


    И тут у меня сразу же возникла мысль: самое лучшее в нас мы также называем бесценным, правда совсем в другом смысле. Но тогда наверное одно "бесценное" в каком-то смысле всё же соответствует другому "бесценному" - одно "бесценное", которое равнодушное и другое, которое безусловное, настоящее. Как верх и низ края земли и неба. А между ними лежат все ценности, что чертят иголками у нас в душах - и становятся более ценными или менее ценными. И в основном среди них проходит наша жизнь.
    Но что же края? Что мы о них скажем?
   Мы скажем о них, что один край называется равнодушие и безразличие, чтобы за ним ни скрывалось, какие бы учёбы или дипломы его не покрывали - бытие не обмануть - никакой ценности для истинно человеческого смысла, лишь преходящие, временные этикетки и ярлычки (о, знаешь как это важно... или - я стою сто долларов). А потом, если однажды повезёт понимаешь, что всё это прах.
    Но есть и ещё одна граница, ещё одна "бесценность" и почему-то о ней Розанов ничего не написал, она - сложное явление, трудно охватываемый феномен, в ней можно найти и затронутость души и её равнодушие одновременно, но как по мановению волшебной палочки какие-то преображённые. Шедевр искусства или чудо, с которым мы сталкиваемся в жизни не просто царапает у нас в душе, оно захватывает и потрясает нас, его действие объёмно и тотально - оно действие и духовное, и телесное. С другой стороны, его действие мгновенно отключает нас от всего, что только что было для нас значимо. Словно выключили свет и ты потерял привычную обстановку, но находишься не во мраке, а в свете, который слишком сильно для тебя светит. Который слепит. И так как это невозможно ни с чем сравнить, ведь оно сравнимо лишь с собой, то и "оценить" его невозможно, и мы стоим беззащитные перед самыми главными бесценностями своей души.
    Несомненно Розанову это было известно, но будучи "коротким мастером", он дальше не написал. Потому что когда начинаешь писать дальше, понимаешь, что нужно писать и ещё дальше, и ещё, и ещё, и понимаешь, что никакое последовательное развёртывание не обеспечит максимы афоризма. Бесценное покоится в самом себе и тяготеет к афоризму - минимализму.
    Так что всё наше действительно вялое, неразумное, мертворождённое, невнимательное лучше называть не "бесценным", а его настоящим именем - безразличным, как и делали, впрочем, ранние стоики. По ранним стоикам наша душа вообще должна обитать не между этих краёв, а как раз прямо в них - тогда душа учится, прямо в добре (шедевре, чуде) или прямо в зле - в безразличии к этому добру. Всё остальное не важно, всё вот эти средние "большие-меньшие" ценности по существу не важны, они лишь декорации для разыгрывающегося спектакля. А спектакль - трагедия или комедия, уж как пойдёт, как повезёт.
    Опыт собственного безразличия, равнодушия, бессмысленности - тоже нас учит, пусть и не так, как опыт добра, блага. Он приоткрывает нам бездну в её отрицательном смысле и подталкивает нас к чему-то совершенно иному. Кто после такого опыта возвращается в "нормальную жизнь", тот скорей всего его не пережил, а пережил лишь "реабилитацию" в одном из учреждений.

    Правы ли стоики? Без сомнения они предлагают нам очень странную жизнь. Жизнь существ обитающих в оболочке, а не внутри сферы. Окутывай собой мир - шепчут нам стоики, а если есть силы, то и укутывай его собой, своим сердцем. Может быть ты гений - сам создавай свой шедевр. И скользя вдоль оболочки всегда ощущай мёртвое дыхание "великого безразличия", как его называли в старину, всегда ощущай что оно вот-вот, почти уже и совсем рядом, и только тонкая плёнка струящейся мысли, радости и новизны - побеждает его.