В райцентре

Московский пролетел на всех парах,
Вокзал заставив биться в мелкой дрожи.
Надежд былых рассеивался прах
Снежком с небес, и таять он на коже
Не успевал как будто. Ночью всё
Приходит откровеньем философским.
- Сейчас бы коньячку. Усёк?
- Усёк. –
Кивнул художник, видя взгляд бесовский.
Писатель шёл как видел – напролом,
Уж за; полночь. Закрыты магазины.
В приемнике пел Мистер тро-ло-ло.
Сарай, дрова, остатки лимузина
Советских пор. Вот площадь и ларёк.
Вокзал ещё дрожал. Дрожали руки.
И тьма внутри. «Пи*дец и рагнарёк, -
Художник думал. Застывали звуки.
Он лил коньяк в районном центре N,
Шуршал стакан из пластика. Ну, будем!
Луна большая. Всё без перемен.
Собор, дома как прежде. Так же люди
Живут, как жили триста лет тому…
Коньяк упал. Согрел, палёный, тело.
Но спас скитальцев от душевных мук.
Ларьку потом, конечно, прилетело
За то, что про;дал после десяти,
И за палёнку, и за контрабанду.
Московский нёсся, господи прости,
Писатель спал как плюшевая панда.