Две последние строчки... 18 плюс

          Красивая девочка Алиса, шестнадцати лет от роду, сидит на невысоком парапете недалеко от местной "Пятёрочки". Она сидит и напевает: "Девочка с кукольным личиком смотрит на мир с безразличием через стекло…". Рядом стоит парень со смешным прозвищем Хотабыч и занудно повторяет: "Алис… ну пойдём, сходим в Нору, повеселимся… Щас Витёк с Гонобобелем пиво принесут – и пойдём. Пойдёшь?". Нора – это закуток за гаражами, где каким-то чудом сохранился старый сарай, ключ от которого лежит в кармане у Хотабыча. Алиса не отвечает и продолжает раз за разом напевать одну и ту же фразу. Она отлично знает, чего хочет Хотабыч. Трахаться он хочет. А Алиса трахаться не хочет. И какое удовольствие в этом – она не понимает: грязный матрац на старом диване, пыль, потные телодвижения…
          Появляются Витёк с Гонобобелем, которого на самом-то деле зовут Генкой. Но Гонобобель – всем привычнее. А иногда Генку зовут Гандоном, но тогда он обижается – и лезет в драку. Витёк вскидывает руку с распальцовкой и возглашает: "АУЕ!".
          – Принёс? – спрашивает Алиса. – Сколько?
          – Шесть банок, – отвечает Витёк.
          – Две мне.
          – Да с чего бы это?! Нас четверо, каждому по полторы.
          – А с того, блин, что на одну банку – я деньги дала, а вы на свои только одну купили. Плюс четыре спёрли под шумок. Что, я не знаю, что ли? Но ни хера бы вы не спёрли без моей банки! Так что одна пива – моя законная, а вторая – процент, бонус. Ясно? – Алиса уже орёт на Витька.
          Какой-то прохожий косится на компанию. Хотабыч видит это – и с нажимом: "Чё, мужик, смотришь? Тоже пива хочешь? Щас угостим. Деньги давай – и угостим…" Гонобобель хохочет.
          Прохожий отворачивается и быстро проходит мимо.
          – Давай пиво! – говорит Алиса.
          – Да на… на… Сучка…
          – Алис, ну пойдём в Нору… – снова заводит Хотабыч.
          Алиса, наконец, обращает внимание на это нытьё и зло отвечает: "Вас трое – вот и идите! И веселитесь! Втроём. А мне домой надо. Бабку кормить".
          Девочка встаёт, засовывает одну банку пива в карман, вторую банку открывает, пьёт, не отрываясь губами от холодного металла, кидает опустевшую тару на газон и неторопливо уходит.
 
          Через полчаса Алиса звонит в обшарпанную входную дверь квартиры на третьем этаже панельного пятиэтажного дома. Ей открывает  женщина с усталым накрашенным лицом и глубокими морщинами от носа к уголкам губ. Это мать Алисы.
          – Что, явилась, не запылилась, прошмандовка? – даже не спрашивает, а утверждает мать. – Давай раздевайся и иди ешь.
          – Ты бабушку кормила? – спрашивает Алиса.
          – Сама покормишь.
          Алиса раздевается, проходит на кухню, наливает себе тарелку тёплого супа и начинает есть. Доев суп, накладывает себе холодные макароны из кастрюли, берёт котлету со сковороды и съедает и это. Выпивает стакан яблочного сока. Затем наливает суп в глубокую эмалированную металлическую миску с нарисованной на дне клубничкой, опускает в суп ложку и, держа блюдо одной рукой, идёт в гостиную. Мать смотрит телевизор. Пётр Семёнович читает книгу. Алиса молча проходит в комнату, где на высокой постели неподвижно ждёт её седая женщина с живыми глазами и лёгкой улыбкой. Это и есть бабушка Алисы. И это комната, где спит и сама Алиса. Начинается кормление парализованной женщины. Ложечка за ложечкой Алиса подносит суп ко рту бабушки, та хлебает… Иногда Алиса вытирает рот бабушки полотенцем, висящим на спинке кровати.
          – Они к тебе хоть заходили? – спрашивает Алиса.
          – гхэт…
          – Ненавижу! – говорит Алиса. – И мать ненавижу, и этого… Бабуль, прикинь, этот "дядя Петя" третий день читает книгу.  Думаешь какую? Я вчера глянула. Он Мопассана читает! Третий день сорокасемилетний мужик читает тоненькую книжку Мопассана! – и не прочитал её даже до середины! Он идиот, бабуль! А мать вокруг него бегает. А он без Мопассана с ней не может, видимо! Но на меня, сволочь, смотрит! Знаешь как смотрит?!
          Бабушка молчит.
          Алиса достаёт судно, подкладывает его под парализованную женщину… ждёт… И делает всё, что нужно для того, чтобы не было пролежней и отёков, чтобы создать хоть какой-то комфорт для старой женщины.
          Когда ежевечерний моцион заканчивается, Алиса садится рядом с бабушкой и говорит:
          – Бабуль, а я опять стишки сочинила. Слушай: "Девочка с кукольным личиком смотрит на мир с безразличием через стекло…". Только я не знаю что там дальше. Зато знаю, чем закончится. Последнее слово будет "Настоебло!"… Это плохо, да? Я знаю… Но ведь это так и есть!..
          Бабушка продолжает молчать, но одинокая слезинка стекает по её морщинистой щеке.
          – Бабуль, ты не плачь, – говорит Алиса. – Я ещё живая, и я с тобой. Давай я тебе почитаю? Помнишь, как ты мне читала, когда я маленькая была?
          Алиса берёт с полки шкафа томик Блока и, оговорившись в первом слове, начинает: "Девочка пела в церковном хоре…". Но слёзы всё равно текут… И у Алисы тоже…
 
          Бабушка засыпает. Алиса ложится в свою постель и долго лежит с открытыми глазами. В голове крутится "Девочка с кукольным личиком смотрит на мир с безразличием через стекло…". Когда всё в квартире затихает, Алиса проходит в прихожую, достаёт из кармана своей куртки вторую банку пива, возвращается с ней в свою с бабушкой комнату, подходит к окну и думает: "А ведь если я даже пойму, что написать в этих последних двух строчках – ведь ничего не изменится… Ни-че-го!"
          Она открывает банку, медленно выпивает её содержимое, ложится и засыпает. А прекрасная, многократно воспетая поэтами луна – с безразличием смотрит на спящую девочку через оконное стекло.