Шрам

На пустыре возле старого вокзала уже около часа поджидал Васька своего обидчика. Когда-то шумное и многолюдное здание, после закрытия железнодорожной ветки, превратилось в сборище для алкашей, распивающих спиртягу, да для наркоманов, могущих без опаски принять дозу, и тут же улечься на старых привокзальных скамейках.

А еще это место полюбили пацаны для своих тусовок. Здесь можно было скоротать свое мальчишеское время: прогулять занятия в школе, а, иногда (если повезет), перехватить пару сотен рублей, вытянув их из карманов уснувших мужиков.

Васькин оппонент не появлялся, хотя, должен был обязательно прийти. Ведь каждый вечер Танчик собирал здесь бутылки после попоек местных, а затем на следующий день сдавал посуду, говоря пацанам, что копит деньги на скутер. «Вот получит за вчерашнее, а еще и деньжатами разживусь», — думал Васька, сжимая в руках приготовленную заточку.

Вообще-то Василием называли парня только учителя, да и то больше по фамилии, а еще вечно пьяная мать, когда изредка приходила в себя после длительных загулов. Но это случалось все реже и реже. А его отчим и вовсе на дух не переносил пасынка, называя его ублюдком. Издевался, как мог за малейшие нарушения: уроки не сделаны, пол в квартире не подметен, дрова на кухню не натасканы. И за это нещадно бил Ваську по лицу, а затем, с каким-то зверским удовольствием лупил парня по обнаженной заднице широким армейским ремнем. «Так, для профилактики малолетней преступности».

Одноклассники и парни на улице все звали его просто Шрам. Лицо мальчика уродовал огромный ожог, оставшийся после того, как 5-летнего Васю пьяная мать ошпарила кипятком, споткнувшись о порог кухни с кастрюлей супа в руках. Правда, об этом знали немногие. Среди них был и Танчик, сосед Васьки по квартире на Привокзалке, куда он вместе со своей бабкой переехал пару месяцев назад. До этого Танчик — худенький, голубоглазый подросток — жил на заводе, где 7 лет назад тоже по соседству обитала семья Васьки-Шрама. Но Васькина семья переехала раньше, и тайна ожога здесь в районе была никому не известна.

А для ребят 7 лет Васька был Шрамом, он даже придумал историю, как спасал на пожаре свою младшую сестренку и получил это страшное увечье. За что ребята его уважали, и, где-то даже немного побаивались. Черные, как уголья волосы и бледное лицо со шрамом делали Ваську похожего на загадочного графа Монте Кристо.
Но не было никогда у Васьки ни младшей сестры, которую он так хотел иметь, ни подвига на пожаре. Была лишь страшная тайна о матери-убийце, да незаживающая обида на взрослых, которые должны были его беречь и любить.

А тут еще этот Танчик! Будучи на год младше Васьки, он умудрялся  каждый день иметь карманные деньги, обладал нехилым сотовым со всяким наворотами, хотя жил только с бабкой-пенсионеркой. Свое прозвище он получил из-за игры «Танчики», которую постоянно проходил на телефоне. В глубине души Васька завидовал Танчику, тихо ненавидел его, а вчера при всех обозвал «маменькиным сынком», когда Танчик показывал ребятам очередную игру на своем гаджете.

— Пусть я буду «маменькиным сынком», хотя у меня и нет матери, зато, у меня нет и такой мамаши, которая своего сына хотела сварить в кипятке!

Вот так открылась Васькина тайна! На расспросы пацанов и девчонок Танчик рассказал все, что знал об этой истории. И как уже Васька не старался оправдаться, он сразу почувствовал к себе холодное отношение ребят. От него отвернулись, как от последнего обманщика.

И вот теперь Шрам ждал Танчика, ждал, чтоб убить того, кто разрушил и без того не сложившуюся жизнь паренька. Он жаждал мести, и будь, что будет! Все равно так дальше жить уже нельзя! Вмиг покачнувшаяся судьба Васьки требовала крови. Но обидчик не шел, и тогда Шрам решил сам отправиться к Танчику. «Порешу всех: и его, и бабку-миллионершу! Заберу деньги, а дальше посмотрим!».

Жили они по соседству в одноэтажном бараке, и Ваське не составило труда, придвинув пару кирпичей к стене, заглянуть в окошко своего ненавистного врага. На улице уже стемнело, и Шрам увидел, что голый и зареванный Танчик полулежал на диване, держась рукой за подбитый глаз, запуганно глядя на нависшего над ним здоровенного мужика без рубахи, натягивающего спущенные штаны. Бабки в комнате не было. Что произошло, Васька понял сразу. Окошко оказалось приоткрытым, и мальчишка впрыгнул в комнату, с грохотом упав на пол. Затем — рывок с заточкой в руках к дивану, и за мгновение до того, как маньяк повернул голову в сторону шума — по рукоятку воткнутое лезвие в волосатый живот педофила.

И только тут Васька сообразил, что перед ним — пьяный отчим, зажимающий расползающиеся кишки, выплевывающий из хрипящего горла ненавистное: «Ублюдок!».

На диване выл от страха Танчик, кровь залила палас на полу, в комнате витал сладковатый вкус выпущенных внутренностей. Васька стоял в ступоре, а в голове черным шумом стучала одна мысль: «Как все это может быть?».

И тут, в открывшуюся дверь комнаты заглянула бабка Танчика. Она, увидев Ваську с окровавленной заточкой, ойкнула, закричала дико, а затем, как-то сдувшись в раз, опустилась на пол и тихонько запричитала: «Как мы теперь жить-то будем без благодетеля нашего, без спонсора дорогого? Убийца! Что ты наделал?!».

Шрам не помнил, как он подходил к сидящей у порога комнате пенсионерке, как тыкал заточкой в горло старухе. Не помнил и, как на ватных ногах возвращался к дивану, где дрожал Танчик. Очнулся лишь, увидев синие-пресиние глаза мальчишки, умолявшие его: «Не надо, Васька!».

— Я не Васька, я — Шрам…

Догоравший дом тушили все, кто оказался рядом. А когда приехали пожарные и следователи, вытаскивая трупы из руин, среди останков обнаружили тело подростка. Вся кожа была сожжена, и только небольшой участок на лице оказался не до конца обугленным — плотный нарост ожога выдержал жар пламени.

«Это Шрам — сын алкашки Анфиски», — говорили очевидцы. А стоящий неподалеку полураздетый паренек, как в трансе, тихо повторял в полголоса: «Нет, это Васька, а Шрам — это я». А на его почерневшем от копоти лице бледно-розовым пятном кровоточил огромный уродливый ожог.