Птичья поляна подражание Ст. Писахову

Я вам про то, как у нас в Уйме прибрано да чисто еще не сказывал? Ну, тоды, слушайте.

Испокон веку так у нас повелось, что приучили мы всяку домашню живность ходить по своим делам тока в отведенно место. Коровы, да овцы — важно в кусты, а птица свою полянку имеет, так и называется «Птичья поляна».

По утру соберутся в стаю куры, утки, гуси да индюшки с павлинами, и полетят за Северну Двину клюкву да морошку с болот клевать. Оченно любят они энто занятие. Цельный день так-то и питаются, а к вечеру обратно домой. Красиво так клином через реку: впереди — страусы. Их ишшо в позапрошлом годе один уемский морячок из африканской Зимбабве привез, токо они на таможне под металлоискателем шибко звенели! Страусы энти в наших краях прижились — шерстью густой пообрастали, а в особно люты зимы так, вообще, малахаи на головах выращивают, слыхал, таки шапки треухие. Так вот, летят они клином, по бокам — индюшки с гусями, павлины, да куры с центру, а молодняк — все сзади. Цеплята еще плохо умеют летать-то, все норовят на воду сесть, да дно како поймать. А Двина-то большуща, версты три, а то и четыре в глубину! Вот птенцы и цепляются за что ни попадя. Быват, на берег выбираются, а у кого в лапках — то лещ, то зубатка с семжиной, а тут один так плиту морожену с трескою приволок, с траулера та упала. Потому их цеплята и зовут. А на берегу робята местны уже рыбу скоренько собирают: что побольше — на уху, да в рыбники, что мелка — обратно в Двину, пусть еще подрастет! У нас испокон веку так рыбалят, сетки не ставят, да удочками воду не пачкают, — улов сам на берег приходит, там его и берут голыми руками.

А птицы, наевшись, на Птичью поляну дела свои делать, а потом и по домам кое-как разбредутся, до следующего, значит, утра.

Вокруг той поляны травы удивительны растут! Ну, ишшо бы, столь удобрения навалено! Тут и душица, и валериана всяка-разна, а еще хрен-трава! Мужикам больно пригожа! Чайку с той хрен-травой попьешь — хоть разом в женихи! Потому и ребятишек в Уйме тьма, а материнского капиталу мамашам и задорма ни нать!

В ту пору к нам городски зачастили, и ведь кажной день приезжают. Оно-то, вроде, нам и хорошо поторговать грибами, да ягодами, веничков каких гостям предложить. И достаток в семью и связи новы. Токмо норовят городски как есть сташшить что, али спереть, что плохо лежит на память сувенирну об Уйме! И сладу с ними никакого не стало! Подговорили мы тут Перепелиху, да та и сказала кому-то из городских, что, мол, в этот-то годе трава на Птичьей поляне особо хрениста уродилась. Городски, как есть, ломанулись за разнотравьем, да повымазывались с ног до головы в птичьем-то помете! И смех и грех! А помет-то особый, в нем косточек от болотных ягод, как на наждачной бумаге! Вот вся одежка на гостях быстрехонько пообтерлась да и рассыпалась! Бегут голые, не оглядываются они скорей до дому, от срама подальше. Больше к нам-то и носа не показывают!

А сама Перепилиха тоже извазюкалась, аки клуша, но смекнула, что кожа-то ее стала, как у младенца, чиста, да бела. Ну, будто парфюмерным скрабом все вычистила. Об том и рассказала – не удержалась — всем нашим бабам. Те частенько стали посещать Птичью поляну на предмет косметических процедур, да еще и хрен-травы с собой кажну ночь охапку несут. Натрутся для аромату валерьяной с мятой, а своим мужикам — отвара хрен-травы. И благостно всем!

А Перепелиха дальше смекнула: свому знакомцу-французу позвонила, да рассказала про чудеса на Птичьей поляне. Тот с самого Парижу на барже приехал, да стал с местными торговаться, мол, продайте мне на 50 лет вашу поляну, за то я вам кажный год мыла душистого, да румян всяких буду в Уйму присылать. Сошлись на половине поляны, вроде, в аренду сдавать. Перву баржу всей деревней грузили, пожалели рабочих иноземных, они-то труженики, также страдают, как и наши мужики. Французик вертко обернулся, приехал со второй баржой, а мы уж и птиц подговорили, ходить после перелету прямо в трюм: и терпеть меньше, и грузить ценный товар проще. Так и закрепилось. Что нам негоже, все иностранцам отдаем, да денежку за то с него ашшо берем!

А парфюмер-то парижский придумал из нашей валерьяны, да душицы с хрен-травой новый аромат на манер «О-де-колон» (Кельнска вода), назвал его «О-де-ум» (Уемска вода). Так и по сию пору она в ходу у богатых бездельников! Напрышшутся ею и Уймой-то на всю Европу так хорошо пахнут! Потому что чиста наша Поморска земля, да разнотравьем богата, вот и память о ней людям нравится!